Как лауреат Нобелевки Унсет "приложила" тупых русских, которые ее спасли от

uborshizzza — 03.03.2023
Начало
https://uborshizzza.livejournal.com/5831313.html

В 1940 году Унсет было 58 лет.
СССР она не любила. Она была религиозной католичкой, а СССР был атеистическим государством. Претила ей и политика СССР. После начала советско-финской войны (1939—1940) Унсет продала свою нобелевскую медаль за 25 тысяч крон и передала все вырученные деньги для помощи финским детям. Также она приютила у себя в доме трёх финских детей-беженцев. Тем не менее, она воспользовалась возможностью транзита через нашу территорию, предоставленную ей властями СССР.

Конечно, душевное состояние женщины было не лучшее: столько несчастий сразу. Плюс ей пришлось посидеть в снегу под бомбежкой, когда она бежала в Швецию. Безусловно, она проявила большую смелость. Когда я читала книгу, то представляла Унсет стройной красавицей, а ведь она была тучная, выглядела много старше своего возраста, явно страдала высоким давлением и другими болезнями. Как ей могло прийти в голову бежать через границу на лыжах? Как она не умерла по дороге?
Но тем не менее это не оправдывает ее предвзятости по отношению к России и русским.

Она пробыла 4 дня в Москве, проехала всю страну по Транссибу до Владивостока. Вся поездка по СССР заняла у нее 14 дней.

Вот ее впечатления.
Унсет узнала, что лететь из Швеции в СССР она будет на советском самолете. Она в ужасе: «Многие из моих друзей, принимавшие участие в Зимней войне, наперебой рассказывали страшные истории о том, как русские обращаются с разного рода техникой; у них, к сожалению, крайне мало технических знаний».
Но долетели.

Первый пункт в СССР – это Великие Луки. Писательница отметила цементную дорожку, ведущую в кафе при аэропорте: «Имелся здесь и ресторан, не настолько грязный, чтобы мы не рискнули заказать себе по стакану чая, к нему нам подали какое-то странное безвкусное печенье. Впоследствии, сравнивая это место с другими, я поняла, почему оно столь разительно отличалось в лучшую сторону: сюда, в Великие Луки, часто прилетали шведы.
Я получила сдачу в виде мелочи от официанта, а до этого я с большим интересом наблюдала, как он подсчитывал стоимость нашего заказа, щелкая пальцами на счетах. У нас теперь такие счеты служат игрушкой для малышей, но когда-то мы ими пользовались и у нас, в Европе, для счета. Теперь же они — большая редкость. Обычно осмотр багажа прибывших занимает несколько часов, но поскольку у меня было письмо из российского посольства в Стокгольме, мы смогли избежать этого».
Ресторан «не настолько грязный», как она ожидала. Даже можно рискнуть и выпить стакан чая. Но печенье, конечно, безвкусное. То ли дело изумительная норвежская кулинария.
Обратим внимание, что счеты – это дикость. А на чем считали в Норвегии? На арифмометрах? Также обратим внимание, что плохие русские освободили багаж писательницы от таможенного досмотра: в других странах ей такой преференции не дали.
Но вот дама в Москве:
«На фабриках и заводах здесь работают в три смены, и это еще полбеды, но я слышала, что есть люди, которые живут и спят в три смены в одной и той же комнате».

«в Москве людские массы перемещаются в любое время суток и по всему городу; я прожила в Москве четыре дня, и мое представление о времени разбилось вдребезги. Мне было трудно понять, зачем, собственно говоря, все идут и идут эти люди, ведь кругом не было видно открытых магазинов»
Так сама же написала, что работают в 3 смены: может, на работу они шли? Или ждали своей очереди спать на койке? Вообще, класс: она не видела магазинов – значит, их и не было в природе.

Жила она в гостинице «Савой», которая по ее описаниям была просто кромешным адом. Впрочем, этот отель не понравился и Стейнбеку и Айседоре Дункан.
Гостиница «Савой» (до 1914-го и в 1958—1988 годах — «Берлин») — отель, построенный на пересечении улиц Рождественки и Софийки (ныне - Пушечной)







«Вид на Кремль с широкого моста через реку показался нам красивым. Заходящее солнце освещало древние сторожевые башни, которые составляли часть стены, а также позолоченные купола в форме луковиц на старинных церквах. Должна признать, что при ближайшем рассмотрении кремлевские здания показались мне скорее причудливыми и необычными, нежели красивыми. Честно говоря, мне кажется, что Москва и времен царского правления также не привела бы меня в восторг. Собор Василия Блаженного, расположенный на Красной площади, от самого фундамента до куполов-луковиц выложенный фаянсовыми плитками каких-то ярких цветов, производит впечатление строения восточного стиля, вместе с тем он лишен той красоты и изысканности, которая присуща зданиям на Востоке, если судить по фотографиям и репродукциям. Многие большие, монументальные здания в Москве, построенные в классическом стиле начала XIX века, например Московский университет, очень напоминают здания того же периода, сооруженные повсюду в Европе (и в Америке), но здесь они выглядят более тяжеловесными и неуклюжими, с какими-то ненужными лестницами, колоннадами и фронтонами. Совершенно очевидно, что Москва с точки зрения архитектурного стиля представляет собой конгломерат Востока и Запада. Но в каком бы стиле ни творили русские архитекторы — в восточном, или в стиле неоклассицизма, или в стиле барона Османа, в котором построены некоторые административные здания, расположенные на Красной площади, в стиле русских деревенских изб с их широкими резными наличниками, выполненными из материала, похожего на кирпич, а также и в стиле любых скопированных с Запада образцов, нашедших воплощение в советских административных зданиях, в общем, во всех случаях — неизменно, — русские варианты всегда производят впечатление более тяжеловесных, менее красивых или еще более уродливых, чем их прообразы».
Зато в Норвегии не архитектура, а чудо! (См. предыдущий пост). И что останется от здания МГУ в стиле ампир, если убрать колонны, парадный вход и фронтоны?
«Русские очень долго смотрят бумаги, перерывают целые груды своих циркуляров и папок, в который раз сверяются с расписанием поездов, как будто видят все это в первый раз в жизни, и так повторяется с каждым новым пассажиром. Когда нужно вычислить, сколько будет два плюс два, то они обязательно делают это на счетах».
Ну, тупые же! Но самолеты свои делают.
«Все люди в Москве выглядят такими несчастными (я не видела ни единого улыбающегося человека, исключая сотрудников ресторана транссибирского экспресса). Хотя последние от своих улыбок казались еще более несчастными. Английское слово «stolid», — апатичный, — вероятно, наилучшим образом выражает то, что можно прочесть на лицах русских людей. Но мне следует признаться, что я просто не смогла уловить индивидуальные различия между людьми в России. В Японии, например, людская толпа показалась мне не более однообразной, чем толпа в любом западноевропейском или американском городе. В такой толпе можно увидеть людей красивых и уродливых, умных и глупых, приятные лица и противные рожи. Можно увидеть пожилых женщин, с которыми ты бы с радостью познакомилась, а также таких, с которыми не хотелось бы иметь ничего общего. Несмотря на то что все молодые женщины в Японии одеты в кимоно и все кажутся очаровательными, тем не менее каждая из них очаровательна по-своему. У некоторых из них правильные, изумительно красивые черты лица, другие кажутся вульгарными, но при этом все они не перестают быть симпатичными.

Русские же, как никакой другой народ, поразили меня своим единообразием. В городах ни у кого из мужчин я не видела бороды, при этом все они были небритые, а на лицах у многих из них синяки или ссадины. Одни были в бриджах, другие в шортах, третьи в длинных брюках. Некоторые носили светлые рубашки, распахнутые на груди, кто-то ходил в казачьей блузе, иногда украшенной вышивкой крестиком у воротника: такие надевались поверх брюк и перепоясывались ремнями. Некоторые шли по улице обнаженные до пояса, демонстрируя свое голое загорелое тело. В своем большинстве русские мужчины производили впечатление крепко сбитых, с широкой костью людей, у них были низкие и широкие лбы, большие скулы и большие треугольные носы, далеко выдающиеся вперед.

Эти большие выдающиеся носы красовались и на многих здешних женских лицах, широких и скуластых. У женщин были светлые, темные или рыжие волосы, но все они казались мне на одно лицо. Они были одеты главным образом в тонкие хлопчатобумажные платья, эти платья на многих из них на первый взгляд выглядели совсем неплохо. Но материал, из которого они были сшиты, был на редкость мнущийся, если бы я когда-нибудь осмелилась подарить такой материал на платье кому-либо из своих горничных, то любая из них наверняка почувствовала бы себя смертельно оскорбленной, потому что мы считаем, что невозможно тратить усилия на то, чтобы кроить и шить из подобного материала, который не стоит доброго слова».
Да, японцы все разные, а люди в Москве все одинаковые: широкие и скуластые лица с низкими лбами и большими, выдающими вперед треугольными носами. Даже по возрасту не различаются. И это в городе, где толпа состоит из представителей всех республик.
«все женщины, которых я встречала, были обуты на босу ногу либо в хлопчатобумажных носках, что же касается обуви, то в основном я видела лишь парусиновые туфли, галоши да домашние тапочки.

Многие дети ходили босиком, на малышах были лишь какие-то застиранные рубашонки и больше ничего».
Даже трусов на детях не было?

А вот снимки москвичей 30-х-40-х. Обратите внимание на женскую обувь: я не нашла никого в галошах, домашних тапках или парусиновых туфлях - все в туфлях на низком каблуке и с перепонкой которые тогда были в моде.
Есть ли у мужчин усы и бороды? Все ли они небритые?
А много ли одинаковых лиц с треугольными носами и низкими лбами? Много ли людей неухоженных, грязных, непричесанных и нестриженных?
























«Отовсюду — от стен домов из узких городских дворов — доносились различные запахи, можно сказать, целый букет дурных запахов… Чего я уж точно никак не ожидала и что поразило меня больше всего — так это вонь. Запах хлопчатобумажного застиранного белья, которое стирают почти без мыла, запах грязных женских волос, запах спален, где ночует одновременно множество людей, которые спят на несвежем белье, я ощущала, проходя летними вечерами мимо открытых окон. В городских дворах пахло мочой и экскрементами; дело в том, что здесь в каждом из них можно было видеть ряд сараев-развалюх, которые служили туалетом. Над городом носился запах гнили, пыльных развалин, трухлявого, заплесневевшего дерева, старой штукатурки и битого кирпича, а также запах сырости, который исходил из трещин домов и выбоин в асфальте.
Одной из составляющих московского запаха был запах какого-то жира, удивительно резкий и неприятный, напоминающий запах горелого растительного масла, которое уже начало разлагаться на ядовитые кислоты. Один из наших знакомых объяснил мне, что так пахнет специальная смазка, которой русские смазывают свои сапоги. Вероятно, это должно быть невыносимо для тех, кто не носит сапог — все время нюхать сапожную смазку. Но все встреченные нами солдаты, естественно, были в сапогах».
Господи! Зачем она все обнюхивала? И как это вакса может так вонять?
«Нельзя сказать, что у них есть парки в нашем понимании, ведь не назовешь же парками жалкие клочки земли, на которых кое-где виднеется травка да ряды чахлых деревьев, или широкие бульвары, пересекающие город, по которым движется нескончаемый людской поток. Русские парки напоминают мне незастроенные пустыри, которые можно встретить повсюду посреди городских кварталов в Бруклине»
Парк им. Горького. 1939 фото Харрисона Формена.






А Александровский сад чем ей не парк? И Кремль, конечно, очень некрасивый.


Кстати, она была в Коломенском, который уже тогда был заповедником. Тоже не парк, а не пойми что.
Но там дама зашла в церковь и поразилась тому, что в одном приделе идет венчание, а в другом – отпевание. Тем не менее она все же приложилась к иконе, хотя это и было совсем негигиенично.
«Мне дали адрес одного магазина, как я поняла, университетской лавки; я подумала, что он должен быть как-то похож на привычные нам книжные лавки при университетах, которые работают без выходных. Я пришла туда и увидела, что там полно народу, здесь были и мужчины, и женщины, и старые, и молодые, они рылись в кипах книг, откладывая некоторые из них в сторону, либо отрешенно стояли, целиком погрузившись в чтение какой-нибудь книги. Были и такие, что ходили по магазину и тихо переговаривались. Между прочим, это было единственное место, где я видела читающих русских. Я слышала о том, что в Советской России проходит кампания под девизом борьбы с безграмотностью. Но у меня не сложилось впечатления, что у людей здесь есть большое желание читать книги. Я никогда не видела, чтобы кто-то покупал газеты в газетных киосках или сидел на скамейках в так называемых скверах за привычным для нас чтением газеты или книги. Газету «Правда» я видела повсюду, но использовалась она исключительно в качестве оберточной бумаги»

"Никогда не видела" - это про те 4 дня, что она шастала по Москве. Причем, скорее всего, ее возили на автомобиле, так-как она попала из центра в Коломенское, но про общественный транспорт не пишет, т.к. в трамваях много людей, и про метро - ни гу-гу. А ведь 4 дня - это: приехать, разместиться, собраться и уехать - уже день вычесть. В оставшиеся 3 дня сколько времени потрачено на бумаги? Она пишет, что оформляли долго. А завтрак-обед-ужин? А отдохнуть? Во сколько она выходила из гостиницы, во сколько приходила обратно? Да на одно Коломенское часов 5 ушло. Часов 10-12 максимум она могла провести на улицах, и то, учитывая ее физическое состояние, вряд ли. Но нет - "никогда не видела".

А вот книжный

Газетный киоск

Библиотеки




«среди повсеместной однообразной бедности, среди всех этих неопрятных людей выделяются и вовсе опустившиеся люди, которых государственная система выбросила на самое дно общества и у которых нет иного способа существования, как жить на милостыню. Эти люди здесь, как нигде, являются воплощением нищеты и заброшенности. Они стоят, прижавшись к стенам домов, мимо них движется людской поток, стоят они в грязных лохмотьях, в основном это старые женщины с лицами, задубевшими от грязи и бесприютной жизни, со спутанными, грязными волосами; среди них мы видели и детей».
А что-то хорошее в Москве было? В театры и музеи она нарочно не пошла, хотя ей выдали рулоны билетов (естественно, бесплатных). Она желала погрузиться в народную жизнь.
«…единственное, что всегда имеется в продаже на улицах Москвы, это цветы. Особенно турецкая гвоздика и астры — цветы, которые можно легко разводить на любом клочке земли. Ведь они почти совсем не требуют ухода. На улицах Москвы мне повсюду доводилось видеть деревенских женщин, которые стояли, выставив на продажу эти цветы. Букеты не выглядели очень свежими, у меня создалось впечатление, что некоторые из них проделали путь в город уже не один раз. Тем не менее всегда находились те, кто покупал их».
Писательница колебалась, считать ли людей, которые любят цветы, хорошими, так как это – проявление любви к природе, а любить природу – хорошо. Почти уже признала москвичей отчасти людьми, но вовремя вспомнила, что Гитлер плакал, когда у него умирал хомяк, и раздумала считать русских хорошими.

И ведь уверена была, что за 4 дня все в Москве поняла. В то время в городе жило 4 млн. человек, не считая приезжих. А во всей Норвегии - 3 млн. человек. Но всех успела оглядеть и осудить.
4 дня: надо поесть-попить, надо заниматься оформлением бумаг, сама - больная, еле ходит после стрессов и перелета, но нет - она все успела узнать про Москву и про русских.
Вот какая степень самоуверенности у людей бывает!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив