Каир || Зарисовки

     Мироздание не глухое, оно все слышит. Правда, тормозит иногда и выполняет желаемое куда позже, но выполняет. При этом скромно умалчивает о цене.
     Это вместо эпиграфа – повыделываться, значит. Так вот, это самое мироздание просто подслушало наш разговор – «и всё заверте…»© Когда мы ехали в аэропорт, то трепались обо всем – ну и как-то разговор сполз на войну. Я рассказывал про деда – как его сбили, как он по лесам блуждал, пока на партизан не наткнулся, про спецпроверку и все такое. Водитель и оператор Альфред слушали с интересом. Потом Альфред задумчиво сказал: - Да, вот это жизнь. А нашим внукам нам нечего будет рассказывать. Скукота.
     - Да ну, скукота, - возразил я. – Прикинь, при Брежневе родились, перестройку пережили, всякие там исторические события наблюдали – это ли не материал?
     - Не, это всё равно не то, - вздохнул Альфред. – Подумаешь, рутина.

     Накаркал, что называется.

     Примечание – я не политолог, не эксперт и не аналитик. Обсуждать ситуацию в Египте, делать выводы, давать с умным видом актуальные комментарии и прогнозы – это не про меня, есть тьма охотников обсуждать, что там происходило, куда уйдет генерал Мубарак, как далее будут развиваться события и т.д. Я просто зарисовываю то, что я видел непосредственно на земле – причем в строго определенный период, с 3 по 8 февраля. Мне в тот момент было видно ровно это. Что было видно из Москвы доморощенным «экспертам по всем мировым вопросам»(©churkan) – мне как-то, деликатно выражаясь, фиолетово.

     Туда мы летели «Турецкими авиалиниями» - хорошая компания оказалась. Во-первых, на борту наливают. Во-вторых, у них, как у нормальных перевозчиков металлические приборы и хорошая еда. В третьих, это Airbus, а не Boeing – существенная разница для тех, кто понимает. Ну и сам полет не особо долгий. Покуковав в Стамбуле, погрузились на рейс в Каир – вот туда уже летело значительно меньше народу.
     Детали, типа тщательного обыска на таможне в Каире, опустим – реально неинтересно, в первый раз, что ли. Таможенника, правда, чрезвычайно заинтересовало несколько вещей – выгоревшая застиранная до неприличия пустынная майка (взятая исключительно по принципу «не голым же в номере ходить»… хотя как сказать, если бы летел я не с оператором, а с кем-нибудь женска полу, то может майка была бы и не нужна?); собственно куртка, в которой я и находился (только потом сообразил, дебил, что это М-65) и карманно-форматная книжонка SAS Survival handbook, без которой вообще никогда в самолет не сажусь, ну вот блажь такая. Долго он изучал все эти означенные предметы. И не менее долго спрашивал меня: - Military? – Я ему устал отвечать: - No military, тетерев ты глухой (последнее, конечно про себя). – Не милитари, болван, никакой не милитари – обычный коллекционер бабочек. Но, понятное дело, что он не унимался и продолжая потрясать справочником и указывая на майку вопрошать. Минут через 20 я его убедил. (Я уже потом, в застольной беседе с коллегами-поляками в ходе обмена информацией уточнил слухи о том, что в эти дни количество личного состава сил специальных операций США в Египте резко увеличилось – но они-то как раз прибывали туда насквозь мирно).
     С нами из Стамбула летели какие-то латыши – с местного канала. Коллеги оказались людьми приятными в общении, но абсолютно безголовыми – в плане оценки ситуации, КУДА они летят. Проявилось это в частности в следующем – мы-то решили ехать на такси (тоже болваны, конечно, в 3 часа ночи, в самый комендантский час), но это хотя бы такси с местным водилой. А вот эти ребята направились нанимать машину – в смысле, брать напрокат. Не зная по-арабски ни слова и совершенно не ориентируясь в Каире. Молодцы, ничего не скажешь. Я, кстати сказать, и не знаю, что с ними стало потом. Понятно, что остались живы – но что при этом они пережили…
     Таксисты, естественно, начали заламывать цену совершенно безбожную. Понятно, что ночь, понятно, что в городе беспорядки, понятно, что с фаранга надо драть денег нещадно, «белый – это не человек, а корова дойная», но все же… Ну, мы тоже не первый раз в диких странах, сторговались на относительно приемлемой цене (хотя, повторюсь, завышенной до немыслимых пределов).
     И вот дальше началось самое веселоё.
     Танками в наше время никого не удивишь, блокпостами тоже, «видали мы лилипутов и покрупнее»©, обыски тоже, процедура, скажем, не то чтобы привычная, но не в новинку. Но вот частота этого… Тормозили нас, мягко скажем, часто. Причем когда тормозят армейцы – это-то как раз нормально. Проверяют документы, где-то просят открыть сумки, где-то на это внимания не обращают – ничего выдающегося. Вежливые. Вооружение солдатиков стандартное – родные «Калаши», штыки примкнуты, магазины тоже. Автоматы на предохранителе, но палец на спусковом крючке – постоянно. С одной стороны так посмотреть – вышколены, т.е. не дергаются лишний раз. С другой – сущие дети на первый взгляд, ну школьники просто. Стоит такой школьник с автоматом, смотрит на тебя как на экзотическую белую гориллу…
     На третьем, что ли, блокпосту наши вещи опять проверили. Молодой офицер, обнаружив литровую бутылку вкусной сорокаградусной жидкости, завернутую в фирменный пакет аэропортовского Duty Free, заулыбался и покачал головой: дескать, нельзя, мол. Алкоголь, комендантский час. Я знаками, жестами и словами пояснил ему, что для русских эта жидкость – ну вроде как топливо для БТРа. Т.е. совершенно – жизненно! – необходимая вещь и без нее не то, что не заснуть – шагу ступить нельзя. Офицер посмотрел на нас, заулыбался еще сильнее и махнул рукой: ладно, ОК.
     Но армейские блокпосты – это даже не присказка, это так, рутина и скука. Куда менее приятна такая вещь как местное «ополчение» – обзовем это так, ради пущей деликатности. Через каждые метров 50 – а иногда и 30 – дорогу перекрывают makeshift баррикады, из бордюрного камня, перевернутых шкафов, камней, бревен, хлама и т.п. У баррикад тусуется группка – 5-10, иногда и более человек. Возраст – от 7 до 70 (я не шучу). Вооружены все чем попало: бейсбольные биты, дубинки, кистени, тесаки, мачете, самодельные ножики, копья, «коктейли Молотова». Несколько раз я замечал пистолеты за поясом (в одном случае едва ли не «Макаров», в другом – что-то напоминающее «Беретту»). Политический настрой этих ополченцев – самый разный: одни за Мубарака, другие – против. В основном они обороняют свои участки улицы – от всякого бандючья, которое в эти революционные дни повылезло наверх. Надо сказать, что по большей части они держатся довольно дружелюбно – по крайней мере в нашем случае. Ну, машина с двумя белыми и местным таксистом – т.е. явно не враги, хотя и подозрительные.
     Честно скажу – то, что мы из России работало в нашу пользу. Уяснив, что мы «Руси», «бдительные» кивали, улыбались, говорили: ОК и махали, дескать, поезжайте дальше. Порой передавали на следующий такой вот блокпост – иногда что-то налепив на машину, иногда сообщив водителю пароль (даже при незнании арабского такие вещи просекаются), иногда проехав с нами до следующей баррикады. Кто-то говорил: Don’t’ worry, you’re safe with us, кто-то просто кричал: «Руси» - ОК!
     До поры до времени.
     Под очередной развязкой-эстакадой нам преградила путь очередная группа – уже посерьезнее, человек в 20. Там в эти дни вообще была такая интересная особенность – толпы и группы образовывались мгновенно. Так и тут: поначалу их было человек семь, от силы десять – и внезапно стало раза в два больше. Все при оружии albeit и самодельном. Крики, шум, гам, двери открывают, нас вытаскивают. Смотрят на нас без особого возбуждения, но по глазам малолеток читается желание движухи: типа, хорошо бы чтобы эти фаранги оказались шпионами или на худой конец сотрудниками Аль-Газиры, то-то будет славно.
     Наш водитель (который по-английски знал только airport и hotel) орет на них – ополченцы орут на него. Вообще, за редчайшим исключением, конечно, ощущение такое, что обычным голосом там никто разговаривать не умеет. Т.е. умеют, конечно, но видеть не доводилось. Дон Корлеоне, как известно, голоса никогда не повышавший был бы расстроен. Мы догадываемся, что шоферу кое-как удалось объяснить, что мы не диверсанты, не враги (знать бы еще чего враги), не посланцы коварного арабского телеканала, а вовсе даже мирные люди. Вся эта какофонии происходит под тщательный осмотр нашего багажа – видимо в этот момент кто-то из этих маймунов и «помыл» наш заветный бутылёк (чтоб ему всю дальнейшую жизнь свининой закусывать). Проходит еще минут десять. Мы садимся обратно в машину – и тут к нам в салон дополнительно запрыгивают эти ополченцы. Да еще на багажник снаружи садятся двое и хлопают по крыше и что-то кричат. Шофер трогается и сворачивает с главной дороги куда-то на боковую улицу.
     Позже Альфред признался, что в этот момент внутри у него всё нехорошо сжалось: «Вот тогда-то и почуял, что не дай Бог, сейчас отвезут, и хорошо ели как в той присказке, «разденут и голым в Африку пустят». А если нет?». Я про себя врать не буду – было очень неуютно. Страха, как такового, такого нормального страха, от которого движения замедляются и внутри все холодеет – его не было, нет. Но было крайне неприятное ощущение.
     Машина сворачивает совсем в какой-то непонятный проулок. И тут мы с Альфредом одновременно про себя облегченно вздыхаем – впереди ворота, сделанные из тавровых балок, стоят автоматчики в форме. Уф, вояки.
     Нам уже позже местные коллеги говорили: ребята, если не дай Бог чего – тут же бегите к армейцам. Ни в коем случае не к полиции – ни Боже мой, только к армии, она защитит.
     Мы опять выходим из машины, вытаскиваем багаж, заходим в калитку. Сопровождающих нас «ополченцев» автоматчики жёстко отсекают – дескать, спасибо, но дальше ходу нет. Бдительные остаются снаружи, как и машина – шофер зашел вместе с нами. Позже Альфред рассказал, что когда мы шли к воротам, кто-то из местных попытался у него слямзить кошелек: «Я чувствую, что в карман залезает чья-то рука. Я – раз по ней! Рука убралась, но через секунду опять. Я опять бью по ней. Смотрю в лицо этому маймуну – он скалится, делая вид, что всё так и надо. Слава Богу, в этот момент мы уже в ворота вошли».
     Что написано по-арабски не понять – но надпись по-английски гласит: «Военный госпиталь». Появляются офицеры – майор и подполковник. Майор на безупречном английском расспрашивает нас кто мы, что мы и зачем. Я объясняюсь. Наши документы забирают и куда-то уносят. Мы присаживаемся на лавочку и начинаем ждать. Напротив стоят солдатики, расслабленно направив «Калаши», и лениво нас разглядывают. Снаружи слоняются местные, временами что-то кричат то ли в наш адрес, то ли в солдатский.
     Появляется майор. Я вежливо интересуюсь – какое время для поездок самое безопасное. Никакое, улыбается он. Тем более, сейчас, когда действует комендантский час, а улицы запружены «ополченцами». Воля ваша, говорит он, я бы рекомендовал вам вернуться в аэропорт – боюсь, что вы не доедете до своего отеля (мы направлялись в район Докки). Мы все-таки решаем попытать счастья, о чем я сообщаю майору. Тот кивает, по глазам читается – эти фаранги все равно ничего никогда не понимают. Подполковник безучастно смотрит.
     Трогаемся далее. Еще темно, но рассвет должен наступить уже вот-вот. Проезжаем еще три блокпоста «бдительных». До Аль-Тахрир судя по всему уже недалеко – но впереди мы видим какие-то горящие машины, толпы, размахивающие палками и т.п. Я показываю водителю жестами: дескать, мил человек, вертай назад, к милитари. Судя по его лицу, тот только рад такому повороту событий.
     Приезжаем обратно к воякам. Те запускают нас внутрь, как будто ничего и не случилось. Подполковник любезно проводит нас в свой кабинет, предлагает чаю. Фоном работает телевизор – естественно, не прогноз погоды. Подполковник с кем-то говорит по рации, потом поворачивается к нам и поясняет, что проехать на другой берег Нила нам все равно не удастся: армия перекрыла проезд танками. Надолго? Полковник пожимает плечами – не в его компетенции вопрос.
     В итоге, дожидаемся когда рассветет окончательно. Полковник смотрит на часы и говорит нам, что комендантский час кончился. Тем более, уверяет он, по пути в аэропорт нас вряд ли кто остановит. Тормозят машины, которые едут в город – а в обратную сторону не так что бы. В принципе он оказался прав – нас на обратном пути в аэропорт тормозили всего раза два и то скорее для проформы.
     В аэропорту не то чтобы давка – но народу чересчур много. Кто спешит куда-то, кто спит на полу, кому повезло – на креслах. Мы находим свободное место у розетки, втыкаем туда разряжающиеся телефоны, сваливаем кучей вещи и начинаем ждать – неизвестно чего.
     Я отправляюсь бродить по аэропорту. Там и сям попадаются люди в ярко-оранжевых или желтых светоотражающих жилетах. На спине и на груди – флажок страны и надпись «… government official» (вместо многоточия подставляем название любой страны). Я заметил англичан, каких-то скандинавов, французов, китайцев и еще кого-то. Англичан там небольшая кучка – человека четыре, разного возраста: мужчина средних лет, бабушка a la miss Marple, женщина и довольно молодой человек. Они там находятся круглосуточно, постоянно уточняя информацию (у мужика было аж 4 мобильных телефона) и координируя действия. Поговорил с бриттами, не видали ли они в аэропорту тут российского консула, или хотя бы какого-то official. Ну, англичане же люди деликатные, они всегда построят предложение так, что будешь полчаса продираться сквозь словесные виньетки прежде чем допрешь, что к чему. Мужик покачал головой и сообщил следующее: что сам лично он русского консула как-то не заметил в силу своей занятости, но слышал от кого-то о том, что вроде бы сегодня ближе к полудню, русский консул должен тут обязательно появиться – по крайней мере, он располагает такой информацией и надеется, что всё обязательно разрешится к лучшему.
     Я сообщаю об этом коллеге. Альфред меланхолично фыркает: а ты чего-то другого ждал? У нашего посольства всегда ответ один – «ситуация под контролем». Они тут по твоему зачем сидят-то? Чтобы тебя выручить в случае чего? Ага-ага… Я, как и положено наивному телёнку, сомневаюсь и говорю, что всё, наверное, не так плохо. Альфред кривится в презрительной усмешке. Спорить с ним у меня нет ни малейшего желания, потому как внутри есть сильнейшее подозрение, что он, да, таки прав.
     В конце концов, мы ловим машину и благополучно убываем обратно в город.

     * * *

     В отеле, портье, узнав что мы журналисты, интересуется – откуда. А, руси. Meshi (OK). Приехали снимать революцию? Я пожимаю плечами – да нет, скорее просто обстановку. Портье кивает: я вам советую от отеля далеко особо не отходить, здесь-то в общем, безопасно, а вот дальше уже не стоит. И если пойдете – то не на Аль-Тахрир, а в противоположном направлении. И после 16 – как правило, в это время уже начинает темнеть – лучше вообще не выходить на улицу. Перевожу его пожелания коллеге. Тот фыркает – не знаю, говорит, у меня сейчас только одно желание: спать завалиться.
     Спать и в самом деле хочется смертельно – полтора суток не спали, вымотались.
     Сил хватает ровно на то, чтобы занести вещи в номер, кое-как распаковаться и рухнуть на кровать. Далее сознание выключается (что интересно – даже в этом состоянии я умудрился с кем-то говорить по телефону, правда с кем и что - неизвестно).

     * * *

     Утро начинается ни свет ни заря. Завтрак в отеле… ну не сказать, что полное «это самое», но близко к тому. Сходили, перекусили местной шаурмой. Вот… ничего не могу сказать, шаурму они делать умеют. Ровно по вечной присказке: «Евреи, не жалейте заварки!». Т.е. мяса в шаурму они кладут от души, дополнительно его поджарят, помидоров добавят – не шаурма, а толстенький колобок с мясной начинкой. Стоит – по египетским меркам – дороговато: 10 фунтов (курс: 1$ - 5,7 фунта). По нашим меркам, так сущие копейки.
     Пока то да сё, беседуем с местными лавочниками. Все как один, сторонники Мубарака. Основная мысль у всех, кто с нами говорит: Мубарак – это в буквальном смысле отец родной, мы ему ноги готовы целовать, он 30 лет дал нам возможность жить в мире, а те кто там на площади смуту устраивает – предатели и глупцы. Да, конечно, он уже 30 лет у власти, и пора ему, действительно уходить, никто не спорит. Но он – наш отец, мы не можем проявлять к нему неуважение. Он и сам собирается уходить, поэтому нечего тут бардак устраивать.
     Все как один говорят нам – ребята вы поаккуратнее, журналистов тут не любят. Но если надо будет высказать свое мнение на камеру – мы всегда будем рады, только приходите. О, думаю, ну за язык я вас не тянул.
     Журналистов и впрямь не любят. Еще в Москве мы узнали, что съемочную группу «Звезды» задержали, избили какого-то корреспондента CNN (после чего они просто перешли на интернет-вещание), поляки тоже влипли в приключение, подрезали шведа. Неуютно.
      Приезжаем в турецкий корпункт, на Ибн-Касир (рядом с Мурад/Шарль де Голль). Туркам огромное спасибо – оказались чрезвычайно по-человечески любезными и на редкость профессиональными ребятами. Команда там интернациональная – туда прилетел какой-то очень главный шеф из Стамбула, шеф каирского бюро – ливанец, его зам – египтянин. Привычная рабочая суета, все бегают, кричат, суетятся – одни видеоинженеры сохраняют ледяное спокойствие. Кто-то постоянно перегоняется – Russia Today, поляки, румыны, датчане. Кто-то в очередь на прямой эфир – в основном испанцы и французы.
     Договариваемся насчет камеры. Хани, замшефа бюро, настаивает на том, чтобы с нами поехал местный оператор, а ехали бы мы на машине с шофером. А штатив, усмехается он, вам, чую не понадобится. Как в воду глядел.
     Приезжаем на 6 Октября, выходим из машины, осматриваемся. Внезапно рядом останавливается одна машина, вторая, третья – не проходит и 30 секунд, как вокруг приличная толпа. Все орут, стучат по машине, пытаются дотянуться до нас. Наши арабы жестами нам показывают – быстрей в машину. Спорить у нас нет ни малейшего желания. Толпа не унимается, орёт пуще прежнего, пытается открыть дверцы. Наши арабы виртуозно орут в ответ. После десяти примерно минут истошных воплей толпа, наконец, уясняет, что мы не из Аль-Газиры, а вовсе даже «Руси». Это градус ярости снижает – но кассету (так и не отснятую) мы вынуждены отдать. Делать нечего, возвращаемся обратно. Как работать – непонятно совершенно.

     * * *

     Вид из комнаты отеля, где живет Альфред – на какую-то глухую стену. У меня немного поавантажнее – на замусоренные крыши по соседству. Вообще, тому, кто ворчит, что «Москва – грязный город», рекомендую съездить в Каир. Хотя бы на пару дней. По сравнению с Каиром, Москва – это стерильная операционная. (Понятно, что в Сингапуре не в пример чище, но не все же сразу). Мусора там МНОГО. Точнее, он везде – просто везде. То же относится и к пробкам – те, кто вопят, что Москва стоит, не ездили по Каиру. Вот там просто на ПДД плюют (или вообще не знают, что это), а плотность потока такова, что сервис «хуЯндех-Пробки-Кайро» навсегда вышел бы из строя в первые 10 минут после запуска.
     Совершенно случайно рядом с моей комнатой обнаруживается пожарная лестница, дверь на которую – о чудо! – не заперта. Такой шанс надо использовать. Альфред возится с камерой-малюткой. Я курю. Над городом постоянно кружит вертолет – армейский. Какой-то из "Милей", силуэт характерный. Рев демонстрантов с Аль-Тахрир слышен даже нам – а находимся мы оттуда не сказать, чтобы в двух шагах.
     Вертолет где-то в дальней точке.
     Тишина, в железных ступенях свистит ветер.
     Неподалеку раздается выстрел. Потом еще один. Мы переглядываемся.
     Неприятно.

     * * *

     Пошел за едой в ближайшую шаурмичную. Ощущение почти как по Гайдару: «И холодно что-то стало Лёвке, несмотря на то, что пекло солнце беспощадной жарою июльского неба». Просто неприятно идти – местные смотрят без враждебности, но так, изучающе. В воздухе разлито что-то… неприятное что-то.

     * * *

     Опять едем. До комендантского часа еще уйма времени, еще светло – но блокпосты «бдительных» уже возникают там и сям. К сожалению, мы потеряли некоторое количество времени в турецком корпункте – с чего потом все и началось. «Авось» не прошел. Я уже просто паспорта держу раскрытыми, и на каждой проверке, упреждая вопросы, сообщаю – Руси ти-ви, ОК? ОК, ОК. Один местный блокпост минуем без приключений, второй – также, третий – уже почти проехали, таксист давит на газ, отъезжает метров на 30, как вдруг сзади раздается какой-то рёв, крики, машину опять окружают плотным кольцом. Далее шофер ведет такси на первой передаче, а эта толпа конвоирует нас до ближайшего армейского блокпоста.
      Стоят четыре танка, за ними скромно притулился бронетранспортер. Солдаты ходят вокруг, кто-то сидит на броне, кто-то расслабленно дремлет. Машину загоняют в проулок, далее по стандарту: из машины выйти, документы предъявить, вещи вытащить, сумки к осмотру и т.д.
     Обыск (непосредственно) длился около часа – а прокуковали мы там существенно больше. Документы куда-то унесли сразу. Все вещи осмотрели, одежду прощупали вплоть до швов, заставили открыть ноутбук, включить и показать, что там нет фотографий. Личный фотоаппарат, малютку «Соньку», также попросили включить. Сделали себе список всего оборудования, что у нас было. Как на грех у меня обнаруживают три «игрушки»: «Викторинокс» (со штопором, очень необходимая вещь!), мультитул (равно, без шуток, штука полезная) и складень. Изымают, что.
     Капитан, руководивший обыском, куда-то уходит со старшиной. Альфред залезает в машину и рассеянно глядит в пространство. Я стою, прислонившись к багажнику, курю. Нас под ненавязчивым прицелом держат несколько солдатиков. Местные сидят неподалеку, смотрят на этот бесплатный цирк.
     Минут через сорок, наконец, появляется капитан. По-английски он говорит не так чтобы хорошо, но приемлемо. Поясняет нам, что мы можем ехать. Интересуюсь судьбой своих ножичков. Не-не-не, говорит капитан. Ножи – это оружие. Комендантский час. Запрещено. Опасно.
     Вот те раз, бляха-муха… Т.е. хрен бы с «Викториноксом» и «мультитулом», не самое ценное, что у меня есть, но вот складень мне как-то более чем необходим. Подарок это, очень дорогой для меня (не в плане денег, вестимо). Пытаюсь объяснить это капитану. Тот мотает головой – ножи изъяты, точка. Ладно идем паковаться обратно. Перекуриваю, делаю еще одну попытку. Эфенди, говорю, я все понимаю, curfew, dangerous, секин – ла. Meshi. Meshi. Но, говорю, вот эти два (показываю на «Викторинокс» и мультитул) – забирайте себе. Это, говорю, сувенир. Подарок, специально для вас. От чистого сердца, meshi? Но вот этот складной нож – это, говорю, very special gift, можно сказать – sacred to me. Черт с ними с двумя – только этот отдайте.
     Капитан думает с минуту, потом улыбается, прячет «игрушки» в карман и едва заметно кивает – ОК. Подзывает таксиста, отдает ему мой складень и что-то говорит. Потом переводит мне – по приезде таксист тебе его отдаст, а самому носить – ни-ни. (У меня спорить с этим – ну ни малейшего желания). Шухран газилан, говорю, раис. Капитан усмехается (ему на вид лет 25, «раисом» ему предстоит стать – если стать – через много-много лет). Maya-maya! Он улыбается еще шире. Когда я произношу окончание фразы – wa la fraghi gamaya – он смеется как ребенок. Подходят остальные – унтера и солдаты. Я еще раз повторяю фразу – они ржут в голос, хлопают по плечу, показывают большой палец, одобрительно жмут руку. Не фраза, а палочка-выручалочка.

     Пояснение. Фраза «Maya-maya wa la fraghi gamaya», понятная каждому египтянину – это такая… не очень переводимая игра слов. Maya-maya можно перевести, как «супер, отлично, на все 100%!». А «Wa la fraghi gamaya» - это просто рифма к ней (у нее тоже есть перевод, что-то про цыплят, но смыслово он некритичен). Ну, совсем уж упрощенно – не в смысле перевода, а просто как логическую иллюстрацию – представим. Вот есть фраза:

     Здорово-то, здорово, да ничего не здорово…

     Большая часть взрослого населения России (я так надеюсь) прекрасно знает окончание. Для тех, кто не знает, приведу:

     …у соседа моего вые…ли борова.

     Так вот, представим, что идет общение с иностранцем, и он совершенно неожиданно на неплохом русском произносит полностью это присловье. Какова будет реакция? В большинстве случаев хохот. Вот так и тут.

     В этот момент со стороны раздаются крики, стрёкот мотоцикла. Местные «бдительные» схватили какого-то судя по всему преступника (внешне невероятно похожего на бомжа – лицо от грязи серое, сам в каких-то обносках). Поднимается гевалт. Капитан жестко пресекает шум, солдаты перехватывают задержанного, подталкивая прикладами куда-то уводят. Капитан делает нам знак – проваливайте побыстрее.
     В итоге добираемся до турков еще через полчаса. Тормозят постоянно, но уже как-то без особого шмона. В ходе одной из проверок, ополченец, молодой араб спрашивает нас, откуда мы. Из России. Да, прищуривается он – а говор что-то американский. Ну так я в Америке жил, поясняю, вот и поднахватался местной речи. То-то я и слышу, кивает. Я, говорит, сам в Вашингтоне несколько лет прожил. (Соседи, выходит, я жил в 180 милях на юго-запад). Ну и слух у парня.

     * * *

     Ближе к выходным в городе становится поспокойнее. На журналистов с камерой уже не набрасываются – просто косятся, но враждебности не выказывают. Тем более правительство распространило заявление – дескать, журналистов не трогать. Вроде трогать перестали. Ходим, снимаем. Что не очень приятно – каждый араб считает себя королем улицы и вообще самым главным. Стоим на разделительной на Аль-Бехус, она широкая, метра четыре. Подбегают какие-то хлопцы – типа, вы тут что? Мы тут Каир снимаем, говорю я. Жизнь Каира. Для российского телевидения. Как люди живут и всё такое. Оh, Rusi? Meshi, meshi! Не вопрос, снимайте, ребята.
     Только они ушли – подходит какой-то арапчонок, от горшка два вершка и набычившись, говорит (стараясь подпустить угрозы в голос): Go from Egypt! Go away!
     Я ему на чистом русском, голосом прапорщика Шматко, отвечаю: - Слышь, соколик, эт-самое, я тебя не понимаю. Нихт ферштеен, ага? Ты по-русски скажи, ё-моё – а то твои арабские слова, кто ж их поймёт-то ё-моё! Я русский, ты вот значит, по-русски со мной и говори, понял, соколик?
     Араб грозно надувает щёки и повторяет: - Go! Go from here!
     Альфред отрывается от камеры и роняет в пространство: - Да пошел ты на…, м… ты ё…. Иди в …, тебя, уё…, еще тут не хватало.
     Араб понимает, что мы его вежливо и деликатно игнорируем. Переходит на другую сторону улицы и уже оттуда время от времени грозит нам кулаком.

     * * *

     Приходим к лавочникам. Салам алейкум, господа бизнесмены, вроде помнится, кто-то обещал высказать свое мнение на камеру? Ну так вот, мы пришли. Не вопрос, говорит один, с радостью всё вам расскажу. Пока проходите, угощайтесь. Мы заходим в лавку (обыкновенная сувенирная хрень, парфюм и такие стеклянные миниатюрные вазочки), нам приносят чай. Один момент, говорит он, я только боссу позвоню, ну на всякий случай. Звонит боссу, говорит, кладёт трубку. Очень, говорит, я сожалению, но босс сказал нет. No interview. Только за деньги. 100 долларов – и можно снимать всё что угодно, и спрашивать о чём угодно.
     Ох, ни х… себе, думаю, ну, милок, и аппетиты у тебя. Т.е. 20 долларов я б тебе еще дал, это не такая уж и проблема – но сто баксов, это ты, дядя, загнул. Извини, говорю, я должен позвонить своему боссу – сам понимаешь, деньги, дело такое. Да какие это деньги, восклицает он, для телевидения 100 долларов – это ж пустяки. ОК, делаю вид, что звоню.
     Увы, отвечаю ему, босс сказал нет. No money. Ну ведь всегда же можно договориться, лукаво ухмыляется лавочник. Так сказать, никуда не вписывать. Не вопрос отвечаю я, я, в принципе готов тебе заплатить – но при одном условии: ты мне даешь fattura. Foriha fattura. Hamsa. (Пустые чеки. Пять штук). Э, улыбается он, фаттура ла. Нельзя. Документ. Номерной. Увы, парирую я: ла фаттура – ла доллари. (Нет чеков – нет денег). По его лицу видно, что денег ему страсть как хочется, но за чеки, я так понимаю, босс его натянет на баллистическую ракету. Разводим сокрушенно руками, расходимся.

     * * *

     В очередной раз, как выясняется, некоторые коллеги нам изрядно нас… наследили. Стоим, перекуриваем. Рядом стоит араб – хорошо одетый, с тонкими чертами лица. Косится на нас, на камеру, потом спрашивает на хорошем русском: - Вы из России?
     Заводим разговор. Вали (так его зовут), оказывается учился в Москве, по-русски говорит отлично. Беседуем обо всем, о демонстрациях, о ситуации на Аль-Тахрир, просто о жизни. – Слушайте, - говорит Вали, - а вы к (называет имя) какое-то отношение имеете?
     Мы переглядываемся.
     - Ну как, - отвечаю я, - знать знаем, понятно, а так – не общаемся. Он с другого канала, мы тут не видимся. А что так?
     - Да, - машет рукой Вали, - репортажи у него отсюда больно (он делает неопределенный жест рукой) специфические. Что ни возьми – все сводит понятно к чему. (Вали страну называть не хочет, но мы прекрасно понимаем, о чём речь, и какова тональность репортажей).

     * * *

     Моя старая сумка пришла фактически в негодность. Проходим мимо лавки. У входа – чемоданы, кейсы, сумки, рюкзаки и т.д. Альфред говорит, что он бы тоже себе купил бы рюкзачок для аппаратуры. Показываю на спортивную сумку, спрашиваю продавца – кам фулюс? (Сколько стоит?)
     100 фунтов, отвечает. И то – только сегодня. Через неделю будет 150.
     Да он ох…, фыркает Альфред.
     Я мотаю головой – ла, ралли (дорого).
     ОК, 90 фунтов, тут же соглашается продавец.
     Идем далее. Через 30 метров, в другой лавчонке присматриваем себе спортивную сумку и рюкзак – по 45 фунтов каждый. В итоге сходимся за 80. Можно было бы и за 60 – но торговаться лениво.
     Проходим мимо какого-то магазина. На витрине – сковородки, шумовки, кастрюли, тарелки и т.д.
     - Кухонная утварь, - меланхолично уточняет Альфред.
     - Кухонная утварь, - отвечаю я, - это то, чем были вооружены те ополченцы. А это – столовые приборы.

     * * *

     В аэропорту, пока Альфред утрясает вопросы с таможней, захожу в Duty Free. Есть у вас узо, интересуюсь у продавца? Сейчас посмотрим. Ведет меня куда-то к стойке – там одиноко стоят две бутылки: «12» и «Sans Rival». Это, говорит, последние.
     Последние? Вот и славно!
     В общем, оставил я каирский дьютик без целительного эликсира. И правильно.

     * * *

     Обратно летим «Египетскими авиалиниями». Компания – средней паршивости, сервис – не фонтан, пища пластмассовая, на борту не наливают. Нам уже все равно, на самом деле, мы тупо дремлем.
     Русских на борту практически нет. Только одна какая-то молодящаяся коза, активно пытающаяся превратить свои 36 в 18. Уже крепенько «теплая», руки разрисованы узорами из хны – она думает что это красиво. На посадке проходит мимо нас, слух фиксирует русскую речь.
     - О, мальчики, - говорит она. – А какая погода в Москве?
     Мы переглядываемся. Я пожимаю плечами:
     - Да мы как-то не в курсе.
     У нее на лице нешуточное изумление: - То есть как? Мы же в Москву летим!
     - И что?
     - Ну как же… надо же знать погоду там?
     - А зачем? – мы спокойно смотрим на неё. Реально, погода в Москве – это последнее, что нас интересует.
     - Да… - протягивает она, после нешуточного раздумья. – Понятно.
     Окидывает нас взглядом – два парня, в футболках, на туристов не очень похожи, лица ничего не выражающие.
     - Экстремалы, значит. – И уходит.
     В середине полета, какие-то ваххабиты (головы бритые, бороды до пояса, по лицам не поймешь, кто такие) устраивают намаз. Расстилают у запасного выхода коврик, выстраиваются в очередь и начинают молиться. Альфред скуки ради сверяется с картой – выясняется, что они ни фига не в сторону Мекки молятся, а строго в противоположную. Сообщать им об этом мы не стали, ребятам, надо полагать, виднее.
     Самолет садится. Слава Богу, никто не хлопает при посадке.
     - Ну, что, - ухмыляюсь, - коллега, нечего, значит, рассказать будет внукам?
     Альфред скалится: - Нафиг, нафиг…

     * * *

     А в остальном – обычная командировка.
     Дачная поездка сержанта Цыбули.