К пред. и посл. -fin

wyradhe — 17.06.2015 К пред. и посл.-fin

1. К чему такой человек, как Касперий, в самовластной империи — опасен правительству и сам себе бремя, ибо иного века гражданин. Грибоедов.

2. Солнцу трудно, страшно здесь оставаться на ночь. Я - привычный, здешний, словно Иван Степаныч. Словно Степан Семеныч. Словно Абрам Савёлыч. Если соседи - сволочь, значит, я тоже - сволочь. Если соседи честные, значит, мы тоже честные. Я ведь тутошний, местный, всем хорошо известный . Слуцкий.

3. В старой Германии такой приказ не мог бы появиться, потому что никто не посмел бы его отдать! - из восторженного (sic) отзыва генерала фон Кохенхаузена о Приказе об особой подсудности на Востоке, июнь 1941.

Этот и два предыдущих поста мне кажется нужным поместить только потому, что без этого может возникнуть (частью и возникла) путаница по поводу того, зачем я вытаскиваю и помещаю материалы о ген. Клюге.

Выше шла речь о том, что любое общество может впадать в порчу и начать вводить и узаконивать безобразия и злодеяния, которых в нем накануне / ранее не было. По счастливому выражению ген. фон Кохенхаузена - "осмелиться отдавать такие приказы". Honest человек этого общества как минимум даст тому оценку по достоинству и не станет этого одобрять, прощать или списывать "как мелкие недостатки, не меняющие прекрасности целого", а так и воспримет как безобразие и/или преступление. Если он себя считает корпорантом этого общества (есть другой вариант - хармсовский, так сказать), то ему придется считать, что его корпорация и его обременила частью этого позора, что это и его _касается_. Требует ли какая-то этическая система от него что-то сверх этого?

Порядочный француз - корпорант команды "Франция" должен будет оценить многажды поминавшийся мной приговор за уголовную "апологию теракта" в виде фразы "Я чувствую себя Шарли Кулибали" как преступное позорище. Но едва ли найдется в мире много мудрецов, которые сочли бы, что моральным правом (не то что долгом) французского генерала или прокурора, узнавшего об этом позорище и убедившегося в невозможности пресечь его законным путем, будет заговор на свержение таковой скверной власти, или мятеж против нее, или дезертирство, если в это время идет война. И едва ли найдутся мудрецы, которые сочтут, что по такому случаю французский генерал или прокурор морально обязан выходить из учинившей такое зло команды "Франция", или увольняться со своей военной и государственной службе, или пускать себе пулю в лоб.

Теперь начнем повышать масштаб нововводимых данным обществом злодеяний. Изменится ли что-то в вышеизложенном раскладе? Частные вкусы и мнения на этот счет могут быть любыми, но я не знаю ни одной общественной этики, которая указала бы, что с такого-то уровня злодеяний своего сообщества моральным долгом становится государственная измена, мятеж, отказ выполнять стандартные обязанности по помощи и защите своего сообщества или соучастию в его войнах и т.д. _Правом_ - да, по признанию практически всех общественных этик право на все это при каком-то особо злостном организованном поведении своего сообщества у человека появляется; но этот выбор так же уязвим, как и любой другой выбор в такой злосчастной ситуации, и никогда не объявлялся долгом совести ни одной общественной этикой. Даже странам-победительницам Германии в ВМВ и военным судьям, назначенным для сурового суда над военными преступниками, никогда не приходило в голову считать, что просто участие в войне за Германию "не за страх, а за совесть", образует моральную или юридическую вину германского солдата или фельдмаршала. Они тем самым вносят вклад в преступления - несомненно, но это не образует вины; вот так им не повезло, коль скоро их сообщество встало на соответствующий путь, а они с ним не порвали. Именно об этом написаны вышецитированные стихи Слуцкого (а не о том, конечно, что если соседи одобряют и поддерживают злодеяния, то и он будет): если "соседство / нашенство" повело себя как сволочь, то и всякий не вышедший из него оказывается поневоле соучастником / вкладчиком соответствующего дела. Ему просто не повезло. Жертвам преступлений его сообщества повезло еще намного меньше.

Ситуация "двинувшегося во зло (по сравнению с уже достигнутым уровнем) сообщества" (на блатном языке есть передающие подобную перемену слова "скурвиться, ссучиться" и пр., на литературном аналоги в голову не приходят) мне кажется важной хотя бы потому, что, по моему убеждению, мы сами и наши ближайшие предки дважды пережили и переживаем эту ситуацию - в 1917 слл. и с 1992 по настоящее время. Лица, которые подобное движение во зло не просто считают, допустим, "преступным и пакостным, но все же меньшим из налично-возможного злом" (против реальности не попрешь: бывает, что некое преступное зло является именно таким), а именно начинают одобрять это зло, отмазывать, извинять, считать неизбежной или пренебрежимой негативной стороной некоего великого благого процесса, который нужно поддерживать, - и притом не по одной лишь добросовестной неосведомленности или незлостному марсианству (последних в любом случае очень мало) - меня не интересуют вовсе (если от такого не отрекутся). 5 процентов ли их от населения, 50 или 95, любят они кошек и жен или нет, являются ли они хорошими булочниками и выдающимися писателями или нет. Осетрины второй свежести не бывает. Если я о них и пишу, то обычно тогда, когда они все это выражают особенно ярким образом - как в иных репликах фюрера, в иных писаниях Пастернака и пр. По-моему, самим этим лицам от того нет никакой обиды: они не рубль, чтобы всем нравиться, и то, интересны ли они мне, должно бы даже и тех из них, кто об этом мог бы узнать, волновать не больше, чем меня волнует, интересен ли им я - то есть нинасколько.

Зато те, кто при любом выборе своего сообщества и любых своих личных симпатиях, страхах и антипатиях продолжают осуждать несправедливости и злодеяния по достоинству, меня как раз интересуют. Мне кажется, что это вполне естественно. "Харошый лублу, плахой - нэт". В свою очередь, из носителей самых разнообразных выборов, на которых ситуация впадения сообщества в великое зло дает право человеку, не желающему это зло одобрять, игнорировать или прощать, меня больше всего интересуют (хотя нижеописанный выбор имеет свои уязвимые стороны, как и все остальные выборы в такой ситуации) случаи, когда человек при этом не расторгает, а продолжает выполнять базовые обязанности члена сообщества перед ним и перед другими членами сообщества; при этом принципиально стремится избегать участия в собственно преступлениях и умалять их; при этом понимает, что тяжесть этих преступлений частично ложится и на него просто как члена сообщества, сохраняющего ему верность, и что происходящее и его касается; при этом принципиально же принимает идею пойти на государственную измену и мятеж, чтобы привести общество обратно к человеческому виду, не считая себя обязанным хранить верность преступникам, хоть они будь законным правительством, и не считая, что запреты на гос.измену и мятеж абсолютны, что бы ни творила власть (тем более не считая, что служебные обязанности по выполнению приказов имеют какой-то морально обязывающий или оправдывающий вес там, где речь идет о преступлениях); при этом он думает о цене, в которую такой мятеж обойдется людям его сообщества, и собирается осуществлять его не любыми средствами и не любой ценой, а такими, чтоб он не принес бОльшего зла и сам не оказался слишком злостным по средствам; при этом не конформствует и решает все это сам, а не по указке партии, народа, креативного класса, вождя, религиозной конгрегации и прочих видов бюро профкома, не нуждаясь в одобрении других и не боясь их осуждения.

Такие люди, по мне, на вес золота, и на всех тех, кто был старшими военачальниками Германии в 1940-х, таких было, сколько я знаю (а я не специалист и мог кого-то пропустить, как, впрочем, и насчет ниженазванных мог бы ошибаться - огромное количество документов не опубликовано), в точности два с половиной - Вицлебен, Клюге и частично Роммель. К сожалению, имеющиеся материалы, мне известные, не позволяют выявить таких же людей среди наших военачальников того времени, а ведь их не могло не быть. Но советская власть простояла почти 75 лет, а не 12, и теперь такие концы если кто и сможет найти - то только специалисты по периоду, блестяще знающие тонны неопубликованных воспоминаний, дневников и записанных рассказов о третьих лицах.

Поэтому здесь будет еще много фельдмаршала Клюге. Имеет это и некоторую пользу для самого сбора информации, поскольку германская историография данных о нем не сводила, биографии его нет (в отличие от таких "моя хата с краю / не-мое-дело", как Манштейн), а в имеющихся изложениях часто следует недоброкачественным источникам, написанным малоосведомленными авторами.

***

Оффтопичный П.С. - уж просто история замечательная. Из воспоминаний Валерия Петрова (сама история - между 1968 и 1973 годами):

"Иногда на кафедре древнего мира разгорались жаркие дискуссии. Однажды обсуждалась какая-то статья по истории Вавилона. Анатолий Георгиевич [Бокщанин] был не в теме, сидел с отсутствующим видом, но решил как-то поучаствовать в дискуссии:
- А каким словарём Вы пользовались?
- Чикагским…
Анатолий Георгиевич вскочил:
- Как? Они Лютера Кинга убили, а Вы их словарём пользуетесь!
- Да ведь другого-то словаря нет…
И поднялся большой шум.
Мартин Лютер Кинг, 1929 – 1968, убит расистами.
Зав. кафедрой В.И. Авдиев быстро переводил взгляд с одного спорщика на другого, встал и сказал:
- Прошу почтить память Лютера Кинга вставанием.
Все встали, замолчали и дискуссия закончилась".

http://www.proza.ru/2014/11/21/1226

Интересно было бы определить участников...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив