Житие несвятого. Гл. 10, ч. 1 — (клочок 1716)

razbol — 03.01.2025

Я решил познакомить читателей с 10 главой, а не с началом исторического повествования. Разбил предлагаемую сегодня главу на четыре части, чтобы не выкладывать большой текст (многа букафф). Продолжение будет каждый день. Потом выложу 11 главу. И если будут письменные пожелания, прибавлю ещё одну главу 12. Больше не планирую. Отклики желательны.

НИКОЛАЙ I

Житие несвятого

Глава десятая

«Я СОЗДАН, ЧТОБЫ МУЧИТЬСЯ» (ч. 1)

Осознание большого приходит при понимании малого. Почему государь Николай Павлович так и не взялся за переустройство России, в просторечии называемое простым словом «реформа», пришедшим из французского языка (франц. Reforme)?

Ответ подсказывает образный рассказ полковника Аполлона Ивановича Энгельмейера:

«Государь скоро привыкал к платью, экипажам и лошадям и не любил перемен. Если ему подавалась новая лошадь, он спрашивал: — Это что за лошадь? — Новая, Ваше Величество. — Дрянь, слабосильна! Затем Государь делал такие концы, что лошадь возвращалась совершенно обессиленной.

— Я говорил, что слабосильна, — замечал Государь, выходя из саней. Также точно новый экипаж всегда казался Государю с недостатками: «короток, негде ног протянуть». По большей части новую лошадь или сани подавали в первый раз вечером, когда Государь ехал в театр, а на другой день на вопрос Государя: «Это что за лошадь? Это что за экипаж?» ему отвечали: «Вчера изволили ездить в театр, Ваше Величество». Замечаний уже не было».

Из чего можно сделать заключение, что ключ к характеру принятия решений Николаем I и, следовательно, ко всей судьбе его царствования содержится в психологии, свойственной его душевной природе.

-/- Хорошо знавший императора граф П. Д. Киселёв вспоминал:

«Государь любил повторять, что без принципа власти нет общественного блага, что это значит исполнять долг, а не пытаться завоевать популярность слабодушием, что народами следует управлять, а не заискивать перед ними, что любовь должна приобретаться благодаря справедливости, что царь, угодничающий перед толпой, в конце концов, неизбежно вызывает безразличие, а потом и презрение».

Именно следование долгу — оно было в первых строках личного кодекса чести Николая Павловича — позволяло ему, пребывая во власти, следовать путём к общественному благу. «Странная моя судьба, — то ли признавался, то ли размышлял он, — мне говорят, что я — один из самых могущественных государей в мире, и надо бы сказать, что всё, т. е. всё, что позволительно, должно бы быть для меня возможным, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там, где и делать то, что мне хочется. На деле, однако, и менно для меня справедливо обратное. А если меня спросят о причине этой аномалии, есть только один ответ: долг! Да, это не пустое слово для того, кто с юности приучен понимать его так, как я. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает всякое личное побуждение, всё должно умолкнуть перед этим одним чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле. Таков мой лозунг. Он жёсткий, признаюсь, мне под ним мучительнее, чем могу выразить, но я создан, чтобы мучиться».

Среди самых мучительных во время правления для Николая Павловича оказались думы о реформах. Он сознавал их необходимость и неизбежность, однако, надо признать, не знал, не понимал, как к ним подступиться. И опасался, что само начало может послужить вспышке протестных настроений, которые могут обернуться бунтами. Но это было лишь одной из тех причин, что определили исторический диагноз: эпохе правления Николая I не суждено было стать временем перестройки государственной и общественной жизни.

Казалось бы, Великий князь стал императором в том возрасте, когда сама молодость без оглядки на прожитые годы принимает решение взять на себя ответственность за дерзость помышлений. Но этот психологический фактор оказался изначально подавленным установкой, впитанной с детства, жить с оглядкой на семью, на того, кто старший в ней. При жизни Александра следовать надлежало за ним (не потому, что он император, а потому, что он старший в семейной иерархии). После его ухода из жизни «право» старшего для Николая перешло к Константину. Уже будучи императором, Николай Павлович смирял себя перед старшим братом — такой характер отношений и поведения ему диктовало его раздвоенное сознание (император ты для других, а перед Константином ты младший).

Замечу, этот внутренний код был характерен и для Константина. На память приходит первое чувство, испытанное его изломанной психикой после 11 марта, — избавление: теперь он свободен, и на ежедневных парадах он, «не испытывая более страха (как) пред отцом, горячился и шумел более, чем прежде». Сюда же надо отнести и поведение Константина в период междуцарствия, когда он в частных письмах к матери и Николаю заявил, что исполняет волю покойного императора и «уступает» престол Николаю.

Николай же чувства свободы, став государем, не обрёл. Отсюда постоянные дискуссии с Константином, отсюда же и шаги вослед всему оставленному в наследство Александром. «Отказавшись от реформ, — читаем у С. В. Мироненко, — самодержавие перешло к реакции, которая началась не с разгромом восстания декабристов в 1825 г., как считают многие, а несколькими годами ранее. Именно Александр I начал реакционный курс, а Николай I лишь продолжил начатое старшим братом».

Воздержусь от комментария по поводу «реакционного курса», но Николай и впрямь не осмелился сделать решительный шаг — начать своё царствование, что называется, с чистого листа. Он продолжил курс, каким следовал в последнее десятилетие или по крайней мере в последние годы царствования Александр Павлович. По большому счёту ничего нового современный историк Мироненко не предложил, если обратиться, например, к далёкому от нынешних дней В. О. Ключевскому, который заявлял: «Я считаю царствование Николая I прямым логическим продолжением второй половины предшествующего царствования».

Можно только согласиться с утверждением, что события 14 декабря оформили мысли Николая Павловича в убеждённость стойкого неприятия им революционного характера либерального развития. И дело было не только в его личных симпатиях и антипатиях.

Говорить вслед графу Д. А. Толстому, что «одарённый сильной волей и обширным государственным умом, он твёрдою рукою повёл Россию к предположенной им цели, стремясь неуклонно по пути, им избранному», я тоже, конечно, не стану. Но одно отличие видится у молодого государя несомненным. Он был, говоря современным языком, национально ориентированным. Пожалуй, именно этот фактор получил поддержку большинства общества, в котором преобладали консервативные настроения.

Так сложилась любопытная общественно-политическая комбинация. Россия, даже отдалённая глубинка, довольно охотно последовала за новым императором, при котором страна стала переходить с французского на русский язык, при котором больших подвижек в сторону отмены крепостного права увидеть сложно, но при котором «крестьянский вопрос» обрёл ещё один аспект, не менее актуальный: какое образование должен или может получать этот самый крестьянин? Именно этот вопрос стал краеугольным в живой действительности в период царствования Николая I. Почему?

Наверное, по той же причине, почему даже 200 с лишним лет спустя одни историки убеждают нас: что при его правлении впервые была начата программа массового крестьянского образования; что число крестьянских школ в стране увеличилось с 60 школ, где училось 1500 учеников, в 1838 году, до 2551 школы, где училось 111 тысяч учеников, в 1856 году; что в тот же период было открыто много технических училищ — по существу, была создана система профессионального начального и среднего образования страны.

Тогда как другие историки тут же парируют, да, в конце 30-х годов при некоторых уездных училищах открываются «реальные» отделения. В них преподают химию, бухгалтерию, товароведение, механику. Но сделали это для того, чтобы «удержать низшие сословия государства в соразмерности с гражданским их бытом и побудить их ограничиться уездными училищами, не допуская в гимназии и тем более в университеты».

Другими словами, как тогда мысли крутились вокруг того, надо ли бедному крестьянину, из которого то ли выйдет Ломоносов, то ли нет, и тогда получится из него очередной вольнодумец, готовый польститься на революционные приманки в виде свободы и равенства, так и сегодня в понимании исторического момента николаевского правления ясности нет.

Школьная система, созданная при Александре I, в основном сохранялась и при Николае I. Разве что явственнее в ней стал проявляться принцип «каждый сверчок знай свой шесток». По-прежнему существовали одноклассные приходские и трёхклассные уездные училища для обучения детей простых сословий. Четыре правила арифметики, чтение, письмо, закон Божий — это уровень приходских школ. В уездных — добавлялась геометрия, география, история.

С детьми дворян и чиновников занимались гимназии, в которых их готовили к поступлению в университеты. Но даже классическая форма обучения стала ориентироваться на реальные социально-экономические потребности: химия, механика, бухгалтерия, товароведение, счетоводство. Одновременно философия, логика, психология, уличённые в симпатиях к либеральной ориентации, в николаевские годы выводятся за рамки образования.

Тут даже объяснений не требуется. Для Николая I тоже всё было ясней ясного. Попробуем вникнуть в его житейскую логику. Он боялся западной «прелести», которая не дай бог ещё кроме дворян получит распространение и среди крестьянских масс. Крестьяне из крепостных составляют основу российской армии — вот пускай там под приглядом отца-командира и проявляют себя. Далее: зачем низким сословиям философский склад ума, от него ждать ничего хорошего не приходится. И потом не будем забывать, простой народ, по убеждениям императора, был тёмен и требовал постоянного и чуткого надзора — в армии ему самое место, где он, патриот, может и должен исполнять отдаваемые ему указания во славу царя и отечества. Одно вытекает из другого.

Наконец, консервативная направленность образования делала непременным следование религиозным канонам. Формирование уважения к своей личности и личности других как не фигурировало в воспитании подрастающих поколений, так и продолжало следовать завету Карамзина:

«У нас — не Англия, мы столько веков видели судью в монархе и добрую волю его признавали вышним уставом… В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит и любовь первых приобретает страхом последних… В монархе российском сохранились все власти, наше правление есть отеческое, патриархальное…»

Уважать надлежало всем и каждому монарха и самодержавие, которое обеспечивало, обеспечивает и будет обеспечивать процветание и могущество государства. Так что идея, оформленная Уваровым в триаду «Православие, Самодержавие и народность», видится нисколько не надуманной. Было закономерно, что усмирение русского вольнодумства, так напугавшего Николая Павловича в самом начале царствования, началось прежде всего в сфере образования с самых её основ с самого малого возраста учащихся:

«…все положения науки должны быть основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах и связи с богословием… лица низшего сословия, выведенные посредством университетов из природного их состояния... гораздо чаще делаются людьми беспокойными и недовольными настоящим положением вещей...».

Образовательная профилактика революционных устремлений должна была не допустить формирования почвы для внутренней крамолы и бунтов, подобных тем, что сотрясали государственные основы европейских держав.

А как же желание провести необходимые реформы, про которое слышали все? Кажется, эти великие реформы сверху, от имени царя, в сочетании с воспитанием в духе православных традиций должны были стать не революционным, а эволюционным преобразованием в рамках самодержавия.

Ещё много ранее мероприятий Уварова, вернувшись после московской коронации в Петербург, Николай I повелел делопроизводителю следственной комиссии А. Д. Боровкову подготовить обзор основных проектов и предложений декабристов. «Свод показаний членов злоумышленных обществ о внутреннем состоянии государства», представлявший собой компиляцию из показаний Г. С. Батенкова, А. А. Бестужева, П. Г. Каховского, Г. А. Перетца, В. И. Штейнгейля и других декабристов, лёг на стол Николаю 6 февраля 1827 года. Одну копию он переслал Константину Павловичу, другую — В. П. Кочубею, который через два месяца возглавит Государственный совет и Комитет министров. Кстати, впоследствии А. Д. Боровков услышит от В. П. Кочубея: «Государь часто просматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дельного, да и я часто к нему прибегаю».

«Свод показаний членов злоумышленных обществ» станет рабочим документом «Комитета 6 декабря» (действовал с декабря 1826 по 1830 год), который в дополнение получил ещё одно особое поручение — ответить на следующие вопросы Николая I:

«1) Что предполагалось сделать при Александре I?

2) Что имелось в наличности?

3) Что можно было признать удовлетворительным и что нельзя было оставить незаменимым?»

Более чем занятная вырисовывается картина. По сию пору все желающие написать свой отличный от других портрет императора Николая I неизменно проговаривают один общий тезис: государь, придя к власти, был намерен провести реформы. Мол, страна жила в ожидании перемен. Но, как говорится: «Ваши ожидания — это ваши проблемы». Случай позволил Николаю Павловичу власть обрести, и что же, напрашивается вопрос: а какие такие реформы он планировал затеять, какие соображения насчёт их содержания возникали у него во сне и наяву, какие мысли переполняли его голову о времени их проведения, о том, с кем он намерен проводить их в жизнь? Ведь приверженность к армии и технический склад ума должны были подсказать необходимость какого-то, пусть первичного, плана будущего «сражения», допустим, за экономический расцвет страны, в которой ему выпало быть совсем не простым человеком. Должны же были хоть как-то сказаться уроки Андрея Карловича Шторха с его курсом политической экономии. Оказалось, результат занятий нулевой. И кто повинен в этом, академик или ученик, сказать невозможно.

Налицо одно: нет ни плана, ни даже черновых намёток первых шагов, ни друзей-приятелей, готовых стать соратниками в делах. Проблем всяческих пруд пруди, а оборотистого Алексашки Меншикова под рукой не сыскать. Даже сравнивать с ним лучшего друга юности, с которым они совершали вместе первые свои победы на ниве любострастия, Владимира Адлерберга, чья маменька была главною начальницею Воспитательного Общества благородных девиц и как могла, облегчала своему сыну и его другу цесаревичу их победы над своими воспитанницами института благородных девиц, в голову не придёт. Хотя всё время при нём — адъютант.

Среди ответов, поступивших от «Комитета 6 декабря» значились реформы, связанные с отменой крепостного права, судебной системой, уничтожением телесных наказаний. Они требовали готовности правящей элиты и дворянства к определённым жертвам. Даже скромное ограничение роста числа дворовых, запрещение дробить дележом и продажею имения с числом ревизских душ менее ста, некоторое упорядочение чинопроизводства и многое другое оказалось почти нереализованным. Но главное — Николай I увидел в этих предложениях подрыв самодержавия. Ни о каких даже приблизительных нормах конституционного характера он слышать не хотел, малейшей перемены образа правления допустить был не готов.

Весной 1830 года, отправляясь в Варшаву, Николай Павлович захватил эти проекты реформ с собой обсудить их по-семейному со старшим братом. О дальнейшем князь П. В. Долгоруков писал так:

«Константин Павлович сильнейшим образом восстал против каких бы то ни было перемен, говоря, что всё это заморские затеи и в России менять нечего: всё идёт прекрасно и не мешало бы русские порядки ввести в чужих краях. Николай Павлович положил проекты в портфель, поехал в Берлин на манёвры, потом возвратился в Петербург и тут был испуган известием о июльской революции во Франции. Вслед за тем было получено известие о сентябрьской революции в Бельгии; потом о ноябрьском восстании в Польше. Окончательно ошеломлённый Николай Павлович, при ограниченности ума своего не понимавший необходимости и пользы предупреждать революции разумными реформами, сделался врагом всяких нововведений, всяких улучшений, и в каждом свободном и честном голосе ему стал слышаться набат революции. Даже из паллиативных проектов «Комитета 6 декабря» один только проект был приведён в исполнение: учреждение сословия почётных граждан, да и то лишь по смерти сумасбродного цесаревича Константина Павловича».

И всё же царские фавориты при Николае I были. Ими числились кадетские корпуса и технические учебные заведения. И это в то самое время, когда университеты, принято говорить, пребывали в немилости. Им запретили не только приглашать для преподавания иностранных учёных, но даже закупать иностранные книги. А учебные курсы статистики и географии слили в один общий предмет, чтобы «отсечь всякие рассуждения, имеющие ближайшую связь с политическими науками».

Тут я позволю себе немного отойти от конкретики и коснуться темы Судьбы быть императором и Случая, который имеет место быть при любом царствовании. К чему вдруг тут такие мысли?

Книга о любом императоре и его царствовании — это повествование не столько о самом монархе, а прежде всего рассказ, по своей сути немного похожий на отчёт о проделанной страной работе, но больше является увлекательной историей о тех героях из свиты, которые этого императора «играли», делая его государем. О тех, кто и как отвечал на вызовы времени, кто побеждал или проигрывал на полях сражений, кто осуществлял великие и малые стройки… И поверьте — все поражения и победы только приписываются первому лицу, но всегда есть те, кто реально это делал или не смог, не захотел сделать.

Когда император Николай I размышлял: «Я этого места не искал и не желал; меня Бог поставил», можно ведь увидеть-услышать в этих словах речь не «мальчика», посаженного на царство, а «мужа», сидящего на троне году этак в 1823-м — Александра I.

Можно улыбаться, зная, что Николай I на дух не переносил слово «просвещение», но имел министерство народного просвещения и, само собой, министра просвещения, который лет за двадцать до того, как занять этот пост изящно сформулировал проблему, вставшую перед Николаем I: «Они хотят просвещения безопасного, то есть огня, который бы не жёг».

Будучи по своей природе технарём, причём таким, которого гуманитарное восприятие окружающего мира ничуть не волновало в силу отсутствия такового, Николай I неизменно отдавал предпочтение самому принципу работы любой машины. Очевидное для него преимущество машины заключалось в том, что она могла делать «то, что положено». Тогда как люди в большинстве своём делать «то, что положено» или не могли, или не хотели. Государь понимал, что людей нельзя превратить в «техническое приспособление». Однако он был уверен, причём у него не было сомнений на сей счёт, что достаточно в государстве организовать дело так, чтобы подданные, во-первых, знали свои обязанности, а, во-вторых, понимали, что за нерадивость, леность и бесчестность последует кара, и всё тогда будет распрекрасно. Таков был принципиальный и основополагающий мировоззренческий принцип, которому император стремился следовать в течение тридцати лет своего правления.

При этом Николаю Павловичу была присуща одна характерная черта, которая с детства его отличала и многое определяла в дальнейшем в политике управления империей: предельная аккуратность, скрупулёзность до чистоплюйства, даже педантизм в исполнении всех норм и правил. Инструкция, желательно исходящая от него, превыше всего. Перед ним не вставала проблема выбора между духом закона и буквой закона. Он всегда следовал букве, знал назубок все воинские уставы, неукоснительно их исполнял и требовал того же от других, владел в совершенстве искусством светского поведения, до мельчайших подробностей соблюдал все требования писаных и неписаных правил (исключением разве что было его поведение в частной жизни, касающееся интимной её стороны). Но такая, как представлялось в его окружении, «мелочность» после правления мягкого и снисходительного Александра I многим казалась излишне жёсткой.

Можно считать эту черту личности государя проявлением чисто психологическим, но оно имело прямое воздействие на политику, когда был он «дум великих полн» относительно возможности для проведения хотя бы ограниченных реформ в социальной, экономической и политической жизни. Тем более, что «семейное» мнение Константина Павловича, недовольного самим фактом учреждения «Комитета 6 декабря» и назвавшего «младшего братца» даже «якобинцем», решимости Николаю I не прибавило. -/-

Оставить комментарий

Популярные посты:

fogrant

Как часто сливать биотуалет: периодичность обслуживания и рекомендации

padolski

Берегом, в рассветных тонах

catherine_catty

"Чужие подъезды", или Назад в прошлое

logot

Она пришла

padolski

котики призрачный гонщик лодочник ...жнец... константин (Киану Ривз) ну

pro100_mica

Юбиляр дня Алексей Смирнов

id77

Ту-ту чух-чух, или небольшое путешествие на электричке в Лугу. Часть I

aptekarskiy

Плод какао

mevlevi

March 9, Arcadia park, парк Аркадия

• Архив