Жестяной маршал (окончание)

qebedo — 09.10.2022 Нет, никаких загадочных тайн или сверхъестественных событий быстрое возвышение Даву не содержало. Просто Николя решил использовать две старые как мир вещи - лесть и доносы. При любом удобном случае (и во многих неудобных тоже) он выражал восхищение, изумление и ослепление талантами первого консула, причем не особо старался быть искусным льстецом - для Буонапарте этого не требовалось. А еще бывший пламенный революционер строчил доносы - на коллег-маршалов, на генералов, на прочих подчиненных и посторонних людей. С временем Даву даже стал начальником своеобразной "тайной военной полиции" - Буонапарте обожал такие штуки, и у него их была туева куча (помимо официальной полиции Фуше, осведомители были у парижского коменданта Жюно, у начальника почты Лавалетта, у "просто приближенного императора" Савари и пр.).


Маршал Даву глядит на тех, кто его осуждает, как на гумно...

Ну и административно-репрессивные способности новоиспеченного маршала юзались по полной программе. В своем III пехотном корпусе он установил жесткий дрилл, суровую дисциплину и полицейский надзор. Впрочем, солдаты его не то чтобы любили и обожали, но были пока довольны - педантичная душа бургундца распространялась и на обеспечение своих подопечных всем необходимым, от провизии до снаряжения. Однако это была очень "суровая любовь". Один мемуарист вспоминает: "Он сурово наказывал за любой грабеж и заставлял расстреливать виновных. Однако, с другой стороны, Даву был скрупулезным в том, чтобы каждый солдат имел необходимое количество продовольствия". Другой (маршал Мармон) пишет: "Фанатик порядка, поддерживавший дисциплину в своих войсках, с заботливостью подходя к их нуждам, он был справедлив, но суров к офицерам и не снискал их любви".

При всем этом, кстати, есть сильные сомнения в том, что Даву был лично храбр. Ну да, он не убегал в тыл во время боев и оставался со своими войсками в разных опасных местах, и даже бывал ранен. Но русский разведчик Чернышов писал в своих донесениях из Парижа перед войной 1812 года, что "этот маршал не обнаруживает особой храбрости под огнем неприятеля". Можно было бы пренебречь этим свидетельством (хотя оно - агентурное донесение), если бы не еще одно заявление человека, полностью независимого от Чернышова - герцогини д'Абрантес. В своих мемуарах она посвящает Даву целую главу, в каковой, не называя его прямо по имени (но глава таки называется "Маршал Даву"), рассказывает о словах Буонапарте о некоем "одном из первых лиц армии", которому "не нравится запах пороха", но "какое мне до этого дело, пока солдаты четко выполняют его приказы". Намек более чем прозрачен...



И еще одна забавная история - "просто забавная".  Даву во время командования лагерем в Дюнкерке заинтересовался прожектом одного сумасшедшего генерала, предлагавшего отловить дельфинов и обучить их перевозить на спине вольтижеров. Вторжение "дельфинерии" в Англию едва-едва не случилось... Только откровенный стёб и смех офицеров его штаба "натолкнули" маршала на мысль, что это просто бред сумасшедшего. В общем, Даву просто стал "верной собакой императора", не гнушаясь даже необходимостью быть собакой кровавой. За что Буонапарте его "оценил, пригрел и возвысил". История старая, как мир.

Ну а потом грянул 1805 год, и III корпусу пришлось воевать. 8 ноября состоялось сражение Даву с "корпусом" генерала фон Мерфельда, каковое "давустофилы" любят объявлять выдающейся победой. На самом же деле бой вела авангардная бригада генерала Ёделе (3 800 человек), и заключался он в том, что французы напали на драпавшие из-под Ульма разложенные и деморализованные 4 000 человек Мерфельда. Собственно, "характер боя" передают потери сторон: французы потеряли трех вольтижеров, а австрийцы - 2 000 пленных и 16 орудий.


Сражение при Ауэрштедте (смертельное ранение герцога Брауншвейгского)

Но под личным руководством императора маршал Даву всегда знал, что надо делать - в сражении при Аустерлице он всякоотличился и пожал свою часть лавров. Следующего же подвига пришлось ждать долго - до 14 октября 1806 года, когда состоялось сражение при Ауэрштедте. О, вот она, тема бесконечного захлебывания соплями от счастья всех "давустофилов"!.. А давайте-ка просто изложим факты. Корпус Даву был отправлен Буонапарте для того, чтобы напасть на прусские резервы, пока сам император будет биться с главными силами противника. Предвидение "гения" было столь потрясающим, что случилось всё навыворот - Буонапарте столкнулся с резервами, а Даву достались главные силы неприятеля. Чего маршал безусловно не ожидал - его корпус был сильно растянут на марше, и каждая из трех дивизий в отдельности выходила из узкого дефиле и тут ж подвергалась атакам, обороняясь до подхода следующей дивизии.

На самом деле "командование" Даву свелось к скаканию от каре к каре и призывам "не посрамить! постоять!", да приказам подошедшим дивизиям идти сперва на правый фланг (который был в это самое время атакован), потом на левый (тоже атакованный). Судьбу боя решила стойкость и выучка солдат, отбивших все атаки пруссаков, а паче того сами пруссаки - их атаки были организованны так безобразно, что в каждой из них они не имели численного превосходства (несмотря на общий перевес в два-три раза), а резервный корпус Калькройта так и простоял на месте, хотя его удар во фланг мог решить исход боя (все пруссаки, в том числе Клаузевиц, сходятся на этом).

Однако на войне всегда важен результат, а подробности интересуют мало кого. И Даву был в одночасье объявлен военным гением, чудо-богатырем и "Железным". "...Даву, как бы хорошо не служил до этого, и несмотря на звание маршала, до которого дослужился, - все же был малоизвестен. Казалось, что император вознаграждал его за личную службу и личную преданность, за славу. Такое о нем было мнение. Но в славный день Ауэрштедта Даву доказал полностью своей гений и свое упорство, и не упустил представившуюся ему возможность. Он оправдал выбор императора и, будучи до этого времени малоизвестным, стал знаменитым", - писал позднее граф де Сегюр.

Нет, чтобы сразу внести ясность и не заниматься лживой клеветой - маршал Николя Даву не был бездарностью (как не был и отъявленным трусом). Когда сзади стоял император и подбадривал своими советами или просто присутствием - бургундец сражался умело и "с выражением", что он доказал и в 1807 году у Прёйсиш-Эйлау, и в 1809 году у Тойгена и Экмюля. Перед Ваграмом даже пребывающий в приподнятом настроении духа Буонапарте восклиЦнул: "Завтра Даву добудет мне еще одну победу!", что тот и доказал в день сражения. Но... после Ауэрштедта более случая отличиться самому, без императора, у него не было до самого 1813 года. То ли Аполион ревновал к его славе, то ли не верил в способность действовать самостоятельно - отдельного командования бургундец не получал. В Испанию, например, Буонапарте посылал "кого угодно" - Жюно, Монсе, Ожеро, Журдана, Виктора - но Даву к ней даже не приблизился за всю свою карьеру. В полной мере к нему можно отнести слова императора о том, что его маршалы хорошо сражаются лишь в его присутствии.

Нет, император знал, как "правильно юзать" свою "кровавую собаку". В 1808 году он жалует Даву титул герцога Ауэрштедтского и назначает его генерал-губернатором только что созданного герцогства Варшавского. Там, к слову, маршал проявил себя наблюдательным человеком, всячески доказывая выгоды предоставления полякам большей сводобы, чтобы разжечь в них энтузиазм и поиметь с этого более профита. Но, верный себе, Даву сохранил тяжелую руку и суровую беспощадность. Единственная симпатичная черта - он не брал взяток и не грабил для личного обогащения. И Буонапарте сие ценил, часто и щедро одаряя любимца и отвечая завистникам: "Я много ему даю, потому что он сам не возьмет и не попросит".


Сражение при Вязьме

В 1809 году маршал был произведен в князи Экмюльские и назначен губернатором Ганзеатических городов и командующим оккупационной армии в Германии. Гамбургжане и прочие ганзеатические немцы сохранили о нем злую память - полицейский режим, жестокая цензура, аресты и казни принесли Даву прозвища "Свирепый маршал" и "Робеспьер Гамбурга". Немало поспособствовал своими полицейско-разжгательскими доносами он и охлаждению отношений между Францией и Россией, приведшему к войне в 1812 году.

На эту войну "маршал-неряха" отправлялся в зените славы. Под его командой был I корпус, составленный сплошь из французов, самый большой в армии (пять дивизий). Правда, было много новобранцев - но кому, как не "гению дрилла и драла" было сделать из них приличное войско? Однако война сия не только не добавила герцогу Ауэрштедтскому и князю Экмюльскому новых лавров, но и пооборвала старых. 2 ноября 1812 года Даву, вопреки завываниям легиона своих фанатов о "непобедимом маршале, ни разу не побитом на поле боя", был жестоко разбит у Вязьмы Милорадовичем - войска его корпуса попросту бежали, а целая бригада сдалась, и если бы не стойкость Нея, потери были бы куда большими. Затем корпус Даву учинил в Смоленске погром, уничтожив запасы, которых всей армии хватило бы на несколько недель.

Затем князь Экмюльский не дождался подхода Нея под предлогом отсутствия продовольствия и ушел, бросив III корпус в окружении - но Ней пробился, потеряв много солдат и все орудия, и жестоко потом лаялся в присутсвии императора на герцога Ауэрштедтского (они вообще друг друга давно уже ненавидели). Репутация Даву упала ниже плинтуса не только в армии, где она вообще никогда высоко не поднималась, но и в глазах императора. Тот "высказал неудовольствие" бывшему любимцу, заявил, что "среди моих маршалов командовать армией в 30 000 человек могут только Сен-Сир и Сульт!" и, уезжая нафиг из армии, назначил за старшего Мюрата - он король Неаполитанский, всем его бояться!



Надо отметить, что вера Буонапарте в Даву с тех пор так и не восстановилась. В 1813 году князь Экмюльский был послан в "деревню, в глушь, в Хамбург" с двумя дивизиями новобранцев, где снова не блеснул - пока силы осаждавших были малы, действовал медленно и вяло, а потом подошла Польская армия Беннигсена и заперла его в городе до конца войны. На этом фоне смешно читаются вопли бонапартиздов о "полугодовом ласт-стэнде" и "единственном оставшимся непобежденным отряде французской армии"... Ну а в 1815 году, во время Ста дней, Буонапарте поставил Даву на пост военного министра - вот что у тебя, милый друг, получается, то и делай, а на войну я возьму Нея и Сульта, да вон еще Груши в маршалы произведу...

Остатки жизни Даву проводит в своих поместьях. Что характерно - он занялся виноделием, но его вино было такого низкого качества, что нравилось только ему самому. В 1817 году Бурбоны даже возвратили ему жезлу маршала, а в 1819 году - звание пэра Франции, удобрив его орденом св. Людовика. Умер он в 1823 году от туберкулеза. Предсмертные же его слова можно воспринять либо как верх лицемерия, либо как крайнюю степень самообмана: "Я прожил жизнь честного человека; я умираю незапятнанным"...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив