Жёлтый Бублик

Но дело не в гостинице, а в пятачке вокруг неё. Это было совершенно волшебное место. Кто только там не тусовался: неформалы всех мастей – рокеры и панки, рэперы и готы. А рядом с ними хасиды с Бреслава, христиане с русского подворья, представители секс-меньшинств, художники, поэты, музыканты и так далее, и так далее. Всегда куча народу. Там всегда было шумно. Но что интересно – драк не было. Все эти люди веселились и не мешали друг другу. А иногда можно было увидеть, как какой-нибудь хасид радостно отплясывал под звуки тарбуке или под речитатив рэпа.
А еще посреди этой улочки в старом полуразваленном доме прошлого века, на втором этаже, куда вела узенькая лесенка, была парикмахерская-салон «У Светы». Качество этого салона было вполне средней паршивости, но туда приходили не затем, чтобы постричься, вернее, не только за этим. Сама Света – вот это был повод. Ей было двадцать шесть лет. Маленькая, слепая на один глаз, с причёской, как будто её подключили к розетке, и вечной сигаретой во рту, она была настоящим центром русского Иерусалима. Посидев в Светиной комнатке минут десять, можно было выяснить, кто с кем встречается, кто кого бросил, кто кого побил и за что, какая дискотека самая приличная в городе, а в какую лучше не ходить… Где найти приличную домработницу, зубного врача, адвоката, массажистку, косметолога и так далее… К своей профессии Света относилась без особого вдохновения. Помню, как после неудачного мелирования, срезая клочки сожженных волос, она говорила зареванной клиентке: «Ну Киса, ну что ты так переживаешь?… Волос – он же мертвый белок...» Но почему-то к ней продолжали ходить. Она была смешная, добрая, некрасивая и очень одинокая девочка. И её любили и жалели. Через пять лет она вышла замуж за какого-то депутата кнессета на двадцать лет её старше и исчезла из русского Иерусалима навсегда. В соседнем дворе напротив печально известного клуба «Андерграунд» в подвальном помещении собирались художники-неформалы. Комнату слева занимали израильтяне. Комнату справа – русские. Различить, где кто, получалось сразу. По запаху. От одной из комнат шел запах благовоний и травки, от второй – устойчивый аромат водки и вяленой рыбы. Разброс возрастов – от пятнадцати до шестидесяти. Рисовали и лепили из всего, что попадалось под руку. Иногда даже что-то продавалось. Сюда приходили ребята из школы искусств. Не знаю, стал ли кто-то из них большим художником, но то, что их работы из подвала выставлялись на международных выставках и конкурсах, знаю точно.
Работа Йонатана Рабиновича, ученика одиннадцатого класса под руководством такой-то… – первое место. Да. Только дело не в школе и не в руководстве такой-то. Йоник два месяца каждый день сидел в подвале и выискивал какой-то особый штрих под чутким «руководством» дяди Лёни – художника-алкаша с кучей мусора в бороде: «Йоник, не говнись… Ищи стиль».
По четвергам народ собирался на дискотеки. Две наиболее известные были «Арбат» и «Хаят». Обе неоднократно горели, меняли хозяев, и открывались заново. Вход стоил 30 шекелей, плюс пару коктейлей по 20 шекелей каждый. В общем, удовольствие было дорогим и удавалось максимум раз в месяц. Готовились туда, как на светский прием. В буквальном смысле: одежда, аксессуары, макияж, прическа. Большинство из нас жили тогда в паршивых серых районах. Родители пахали в три смены и редко наряжались. В кафе и рестораны ходили, в основном, на юбилеи. А нам хотелось праздника. И поход на дискотеку был этим праздником. А если денег на дискотеку не было, мы шли на «Мифлецет». Начиная с 4:00 дня и до 5:00 утра у «Мифлецета» собирался народ. Если вы кого-то давно не видели, то шанс встретить его там, был почти стопроцентный. Там встречались и расставались, дрались и пили мировую. Пробовали курить и лишались девственности и, конечно, учились петь и играть на гитаре. Ни одна нормальная мамаша не пускала своего ребёнка поиграть в этом парке.
В день окончания школы после выпускного мы попрощались с родителями и пошли праздновать сами. В кафе «Римон», потом на Кикар Цион. А потом решили сходить к Стене Плача. Не помолиться и не просить, а просто сходить. Было 3:00 ночи. В Старом городе было темно, и только Котель ярко освещался. Там сидело прямо у Стены несколько человек, а ещё ходили уборщики, которые выметали записки, как в рассказе у Севелы. И было очень тихо. А наутро началась другая жизнь. Я приезжала в Иерусалим, в основном, проездом или по делам, а потом и совсем перестала приезжать. Переехала в Хайфу, потом в Нетанию.
Года три назад я оказалась в Иерусалиме по семейным надобностям. Оказалось, в другом, незнакомом, новом городе. Изменилось всё, даже въезд был другим. Возвращалась я домой на автобусе как когда-то в юности. Приехала на знакомый автовокзал (на иврите тахана мерказит. Тахана ты моя тахана....), и вдруг увидела на привычном месте маленькую вывеску- «Дом бубликов». Я просто обалдела от счастья, забежала вовнутрь...
– Можно один желточный жёлтый бейгл?
– Какой бейгл? – спросил мальчик за прилавком.
– Желточный… Жёлтый такой... – машинально ответила я, понимая, что никакого жёлтого бейгла здесь нет.
– Геверет, у нас есть много других видов...
Но я уже вышла. Села в автобус на Тель-Авив и всю дорогу проплакала.
Я плакала о городе, который исчез. О своих друзьях, некоторых из которых уже нет. О своей первой дурацкой любви, о том, что шестнадцать – это далеко, a сорок – уже близко, обо всех вас, где бы вы ни были: Женя, Дима, Саша, Бенчик, Наташа, Рима, Оля, Света, Юрик, Артур, Миша, Гриша, Юля, Антон, Элла.
И о том, что нет больше в мире люминесцентного ЖЕЛТОГО БЕЙГЛА.
из воспоминаний Gelena Stepura
ИЗРАИЛЬ, 90-е. КАК ЭТО БЫЛО
|
</> |