Изыди, Азазель

chto_chitat — 18.01.2010 До сих пор я без особой гордости и безо всякого стыда говорил, что не читал ни одного произведения Б. Акунина. И вот свершилось: оскоромился. Дай, думаю, погляжу на блестящего стилиста, который так захватывает читателя, что тот пить-есть-работать прекращает, пока не перевернет последнюю страницу. И взял я роман "Азазель". Попутал бес - уж не одноименный ли.

Ну что ж, начнем, помолясь. О стиле. Акунин обвешивает своих героев множеством аксессуаров, призванных "создать атмосферу": тут тебе и название чина, и титулы, и корсет "лорд Байрон" (зачем корсет стройному двадцатилетнему мальчику?), и архаические имена. Но люди как были манекенами, вырезками из комикса, так и остались. Вся их индивидуальность складывается из двух-трех черточек, которые намертво к ним пришиты, как петлички к мундиру.
Вот надо Акунину охарактеризовать низкий полуграмотный слог приказчика, так тот будет говорить "скубент" вместо "студент" каждые тридцать секунд. И не верится ведь в это: приказчик-то московский, лавка у него в километре от Кремля, а он слово "студент" произнести не может?

Все герои Акунина на кого-нибудь похожи. Бежецкая - на Грушеньку из "Братьев Карамазовых", Бриллинг - на Штольца, Зуров - на Долохова, а сам Фандорин собран из стольких прообразов, что сам иной раз не знает, каким ему быть. То это робкий краснеющий юноша, не смеющий слова вымолвить, то (недели не прошло) уже на старика-швейцара орет и "скотиной" величает. То он проницателен, как Холмс, то превращается в законченного тупицу, чей умственный уровень не позволяет ему делать самые простые выводы.

Ну вот вам примерчик. Ночью к Фандорину в каморку является Пыжов. Связной и союзник. Является он так:

Сначала раздался непонятный тонкий писк. Потом, не веря собственным глазам, Эраст Петрович увидел, как ключ, торчавший в замочной скважине, стал сам по себе поворачиваться. Дверь, противненько скрипнув, поползла створкой внутрь, и на пороге возникло диковинное видение: маленький щуплый господин неопределенного возраста с бритым, круглым личиком и узкими, в лучиках мелких морщин глазами.

Оправившись от потрясения, Фандорин не задается простейшим вопросом: какого лешего связной и союзник не мог просто постучать в дверь? Или использование "магнитных отмычек" - это корпоративный стиль? Маленькая причуда? Человеческая черточка?

Еще один маленький каприз - конспиративный образ самого Фандорина: рыжий патлатый художник-француз. Конечно, это ведь наилучший способ не привлекать к себе внимания в Лондоне: стать рыжим художником-французом, но не взять в номер ни красок, ни мольберта, ни этюдника. Расчет прост: кабак этот портовый, люди здесь вечно пьяны и ничего не заметят. Хоть павлином оденься.

Вообще персонажи романа совершают множество эффектных бессмысленных поступков. Амалия Бежецкая рядится в саван и мажет грудь кровью, лезет в окно, фосфоресцируя и клацая зубами. В принципе, ей нужен портфель, каковой она и получает при помощи двух дюжих слуг. Но у красавиц свои капризы. Почему саван? А захотелось!

Далее. Сцена у Темзы. Зуров только что спас от лютой погибели едва не утонувшего, не задушенного, не пристреленного Фандорина. И вот мокрый, грязный, голодный, дрожащий от холода герой стоит на берегу и слушает сорокаминутные объяснения Зурова о том, что произошло. И ему не голодно и не холодно. Потому что ни Фандорин, ни Зуров - не живые люди.
Шерлок Холмс, конечно, потащил бы Ватсона в квартиру, велел переодеться, усадил у камина и напоил грогом. И Конан Дойль уютнейшим образом описал бы туман за окном, индейку и паштет на завтрак, дрова, потрескивающие в очаге.
Но героям Акунина ничего такого не надо. Видимо, их греет диалог. И кормит он же.

Или вот еще прелестная сцена. Зловещая баронесса в своем подвале загнана в угол и собирается взорвать себя вместе с Фандориным, разрушившим главное дело ее жизни. Ладно. Вдвоем - это куда не шло. За компанию чего не сделаешь. Но потом пылкий юноша молит злодейку:

- Лизанька! - в отчаянии простонал гибнущий Фандорин. -- Миледи! Я не хочу умирать! Я молод! Я влюблен!

Он влюблен, понимаете? Ах, влюблен? Ну тогда - другое дело. И оголтелая старушка милостиво отпускает Эраста к его Лизаньке. А сама себя все-таки взрывает. Не пропадать же заряду! Опять же, приятный способ самоубийства, особенно для пожилой дамы.

Надо сказать, с женщинами Акунин вообще обращается бесчеловечно. Для чего было вообще затевать всю историю с этой прозрачной вымышленной Лизанькой, которая никому весь роман была не нужна? Но потом Акунин все-таки решил затеять "любовную линию" (нет, Борис, как вас по батюшке, вы за любовные линии больше не беритесь: и не идет вам, и героям нехорошо, и вообще не получается). Для чего? "Так положено". Лирическая нотка. Из этой лирической нотки у Акунина натурально выходит только одно: тонкая, оторванная по локоть девичья рука посверкивала золотым колечком на безымянном пальце. Прямо злость берет. Ну притащил ты невинную барби под венец вопреки всем сюжетным доминантам - так дай ей пожить хоть пару дней? Нет, насмотрелся, упырь-стилизатор, джеймсов бондов. Тьфу!

И вот что я скажу напоследок. Если так превозносят Акунина, если так хвалят-величают, каковы же прочие жанровые писатели? Нет, друзья, больше меня ни на какого Чхартишвили не заманишь. Изыди, Азазель!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив