Ивлин Во и все-все-все

maiorova — 30.07.2021 Как пишут на Лайвлибе, завершила один из самых долгих своих долгостроев – дневник Ивлина Во, который "Текст" издавал ещё в тринадцатом году. Ливергант в предисловии нахваливает и пишет, что главным достоинством дневника считает ироническое отношение к себе и к миру. Не знаю, право. Захватывающее чтение, прекрасный стиль завораживающий, а общее ощущение такое, будто меня час заставляли таскать картошку и валтузили резиновыми мячиками. Ирония, ирония, ирония снимается слой за слоем, как луковые чешуйки, и, как и в случае с луковицей, под этими слоями – ни-че-го. Но насколько меняется интонация, когда начинается война! Сразу откуда-то появляются и пыл, и оптимизм, и жажда деятельности. Как будто почерк другой стал. Мне сделались понятнее поджигатели войны, потому что, если нормально себя чувствуешь только на фронте, невольно ищешь его и находишь, а если не находишь, то организуешь. Как моя бабушка – кавардак.

Некоторые выдержки:

Сентябрь, 1911 года

Моя история

Меня завут Ивлин Во я хажу в школу Хит-Маунт я в пятом класе наш класный рукавадитель мистер Стеббинг. Мы все нинавидим мистера Купера, нашево матиматика. Севодня сетьмой день зимнево симестра, а мой читвертый. Сегодня васкрисенье паэтаму я ни в школе. По васкресеням у нас всекда на зафтрак сасиски. Я сматрю как Люси их жарит когда они сырыйе у них ужасно смишной вит. Папа исдатель, он ходит в Чепмен-энд-Холл место ужасно скучнае. Я собераюсь в церкофь. Алек мой старший брат только што поехал в Шерборн. Дуит сильный ветер. Боюсь что кагда пойду в церкофь меня здует. Но меня не здуло.

Воскресенье, 28 сентября 1919 года Вместе со всеми ходил на вторую службу. Скучно. Единственная отрада – смотреть, как падают в обморок ученики младших классов. После церкви все собрались в столовой на несъедобный воскресный завтрак. Это первое воскресенье, поэтому воскресного урока нет. На воскресное письмо тратить время нет смысла: из-за забастовки железнодорожных работников все равно дойдёт вряд ли. Некоторые, воспользовавшись забастовкой, не пишут вообще. Потом пошли в библиотеку, где вывешен список тех, кому книги выдаются «на вынос». Мне не хватило одного балла, Апторп в список включен, и Саутвелл, а я, хоть и шел следом, в него не вошел. Обидно: отдал бы всё, чтобы в него войти. Что ни возьми, я во всем оказываюсь за бортом, причем в самый последний момент: сначала в сборную колледжа не попал, теперь в этот список. И когда умру, мне тоже не хватит всего одного балла, чтобы попасть на небеса, и золотые врата захлопнутся перед самым моим носом.

Вторник, 11 ноября 1919 года
<�…> Сегодня в 11 утра нам сообщили о предложении короля отметить прошлый год двухминутным молчанием. По-моему, идея отвратительна: ханжеский вздор и сентиментальность. Если вы лишились сыновей и отцов, то вспоминать их следует всегда, ходите ли вы по зелёной траве парков или по залитой огнями Шафтсбери-авеню, – а не всего две минуты в годовщину постыдного дня общенациональной истерики. В прошлом году никто не вспоминал об убитых – к чему вспоминать сейчас?

Четверг, 29 апреля 1920 года
<�…> На вопрос, будет ли она голосовать за консерваторов, одна старуха крестьянка ответила: «Да, мисс, пожалуй что, буду. Соседка моя – лейбористка, а её куры всю мою зелень выклевали». Вот, если вдуматься, от чего зависят министры и министерства.

Суббота, 23 апреля 1921 года
Отец все каникулы вёл себя чудовищно глупо. Поразительно: чем больше я узнаю отца, тем больше ценю мать. Мне кажется, я нахожу в нём все новые и новые черты и понимаю, что мама-то знает о них давным-давно.

Воскресенье, 26 июня 1921 года
Боже правый! Я не требую от жизни многого, если я что и требую, то лишь от себя самого, – но тут я считаю свое требование законным. Когда Ты заберешь у меня мои тело и мозг – забери и все остальное. Не дай моей душе жить, когда всё, ради чего она существует, исчезнет. Пусть она ослабеет вместе с моим телом и пусть с моей смертью умрёт и она.

Среда, 17 ноября 1926 года
Пришли экземпляры «ПБ» – одна ошибка осталась неисправленной. Заметил ее, но включить в список опечаток забыл.
Весь день был груб с учениками – стыдно.
Пятница, 19 ноября 1926 года
Всё надоело.
Вторник, 23 ноября 1926 года
Устал. Всё надоело.
Среда, 24 ноября 1926 года
Вместе с учениками колол дрова.

Афины, суббота, 1 января 1927 года
В среду сошли с парохода только в восемь. <�…>
Николас приносит нам суп в половине десятого, но ванну мы принимаем гораздо позже: Леонард торопится в посольство, и раньше одиннадцати мы не одеваемся. В Греции на всё уходит в два раза больше времени, чем где-нибудь ещё. В деревнях время и вовсе стоит на месте. В Афинах каждое блюдо приходится ждать не меньше четверти часа, и все разговоры длятся бесконечно. Никто не ужинает раньше девяти, спать же ложатся, по-видимому, под утро. Для суетящегося европейца эта система несовершенна. Ко всему прочему у них, как правило, каждый день праздник.
Есть здесь и еще один англичанин по имени Р. Я познакомился с ним в 1917 году, когда жил на Грейт-Ормонд-стрит. Хочет соблазнить Аластера и говорит – как, впрочем, и все в Афинах – исключительно о мужской проституции. В его квартире толкутся сомнительные типы со смуглой кожей и героическими именами вроде Мильтиада и Агамемнона; у них сизые подбородки и грязные рубашки. За 25 драхм за ночь они спят со всей здешней английской колонией.

Понедельник, 21 июля 1930 года
Ездил с Одри покупать у Оливии щенка. Потом – чаепитие в египетском посольстве. Рассуждал об авиационных авариях с леди Дафферин, как вдруг ее вызвал к телефону дворецкий. Вернулась в необычайном волнении: её муж попал в авиакатастрофу, разбился его самолет, летевший из Ле-Туке. Попросила меня проводить её до дому. Провел у неё час, пытался получить из Крейдона точную информацию; связался с полицией в Чатэме, с Министерством авиации и пр. Вероника Блэквуд тут же села в машину и уехала, и леди Д. осталась совершенно одна. В конце концов мне удалось вызвать к ней леди Лоутер. Эта история и сейчас не дает мне покоя. Леди Д. такая прелестная, такая достойная – и совершенно потеряла голову от происшедшего. Как ребёнок от боли. Не плачет.

Понедельник, 31 августа 1936 года
Произвел ряд реформ и ощутил себя Элизабет Фрай. Новая лампа, в ванной – карболка, новый матрас. Зато потом весь день бездельничал. Когда итальянцев упрекают, что в городе грязно, они говорят: «Мы в Африке». Раз тропики для них предлог для несоблюдения гигиены – это плохой знак.

Вторник, 22 августа 1939 года
Россия и Германия заключили Пакт о ненападении, и теперь откладывать войну нет уже никакого резона.
Четверг, 24 августа 1939 года
Днём трудился в саду, чистил дорожку. И думал: зачем я всё это делаю? Через несколько месяцев здесь и на теннисном корте я буду выращивать брюкву и картофель. Или уеду отсюда, и тогда всё тут зарастет сорной травой, сад станет таким, каким был два года назад, когда мы сюда приехали.

Далвертон, суббота, 18 ноября 1939 года
В девять позвонила Бриджет: «Рожает!» Выехал на машине в Пикстон. Приехал после обеда; Лоре дали морфий: весела и боли почти не испытывает. К вечеру ей стало хуже, и местный доктор обратился за помощью в Тивертон. Вскоре после полуночи у меня родился сын.
Воскресенье, 19 ноября 1939 года Никогда Лоре не бывать такой счастливой, как сегодня.
Среда, 22 ноября 1939 года Последние несколько дней Лора пребывает в полном благорастворении. Её клонит ко сну, она радуется жизни. Живу в деревне, в пансионе, где среди женщин распространился слух, будто в пятницу вечером я был навеселе. Из морской пехоты пришла длинная анкета; один из вопросов: страдаю ли я хроническим недержанием. Весьма вероятно, что именно в морскую пехоту меня и зачислят.
Суббота, 25 ноября 1939 года
Пошёл на медкомиссию – проходила в квартире в Сент-Джеймсе. В крошечной комнатке ждали своей очереди три-четыре юнца и два красавчика уже в военно-морской форме – проходили тщательное обследование для зачисления в морскую авиацию. В поношенных белых халатах, с сигаретами в зубах входили и выходили врачи. Начал я с того, что проверил зрение, – итог печальный. Когда меня попросили, закрыв один глаз, прочесть на расстоянии таблицу, я не разобрал не только букв, но и строчек. Ничего не оставалось, как подсмотреть. Потом вошел в соседнюю комнату, где врач мне сказал: «Ну-ка посмотрим, каким вас мама родила. А сутулый-то какой! Зубные протезы носите?» И постучал меня молоточком по разным частям тела. Когда я оделся, мне вручили запечатанный конверт, который я должен был передать в Адмиралтейство. В такси конверт распечатал, нашел записку, где говорилось, что я обследован и признан к военной службе не годным. После такого вердикта проходить собеседование едва ли стоило. Я тем не менее на собеседование явился и обнаружил в приемной тех же самых юнцов. Внутрь они входили порознь, нервной походкой, а наружу вышли все вместе. Наконец пришел мой черёд. Полковник (?) в хаки был со мной крайне любезен, извинился, что заставил ждать, и тут меня осенило: я принят! «Врачи, – изрек он, – не самого высокого мнения о вашем зрении. Можете прочесть?» И он ткнул пальцем в рекламный щит на противоположной стороне улицы. Я прочёл. «А впрочем, задания вы будете большей частью выполнять в темноте». И он предложил мне на выбор либо морскую пехоту, призванную осуществлять внезапное нападение на противника, либо зенитную артиллерию на Шетландских островах. Свой выбор я остановил на морской пехоте и ушел в отличном расположении духа.

Фритаун – Гибралтар, воскресенье, 6 октября 1940 года
Война будет продолжаться до тех пор, пока людям мыслящим не станет ясно, что ни одна из сторон не может рассчитывать на победу, с которой связывались надежды в самом начале. Но боевые части – это одно, а мыслящие люди – совсем другое.

Среда, 13 ноября – декабрь 1940 года
<�…> В воскресенье в середине дня у меня родилась дочь; умерла спустя сутки. Роды были лёгкими, в конце очень быстрыми, и чувствует себя Лора хорошо. Дорога в Пикстон-парк заняла у меня всю воскресную ночь и утро понедельника; в Тивертоне я был в 10.30. Умерла девочка вскоре после моего приезда. Я видел её: личико синее, с сероватым оттенком. Бедняжка, в этом мире она была непрошеным гостем. Накануне Мэри окрестила её своим именем. Похороны состоялись сегодня на Брашфордском кладбище. Ночь провел в Пикстоне, утром ходил к мессе, все же остальное время – рядом с Лорой: разговаривали, решали кроссворд и т.д.

Суббота, 15 мая 1943 года
Ужинал с Хенриксом: праздновали выход его бездарной книги. Хорошая еда, плохая компания. Прихожу к выводу, что это лучше, чем плохая еда и хорошая компания.

Среда, 9 июня 1943 года
По словам Питерса, Александр Корда сделал мне предложение, которое, когда/если наступит мир, снимет с повестки дня все материальные сложности. <�…>
24 июля умер отец, и в этот же день штаб бригады покинул Лондон для участия в операции «Эскимос». Печальное совпадение: одно отвлекает от другого. Зол на Боба за то, что он так легко согласился не брать меня с собой. Умер отец совершенно внезапно, чем всех привел в полное замешательство. Последние несколько дней я почти неотлучно провел в Хайгейте. Похороны состоялись 27-го в Хэмпстеде. Просидел несколько томительных часов, разбирая отцовские бумаги и уничтожая письма. Он вел обширную переписку с очень скучными людьми. Мать отрешена.

Написано 23 сентября 1943 года
«Дочь императора Абиссинии, – рассказывал Осберт, – хотела устроиться экономкой в Итон. На вопрос о ее профессиональных навыках ответила: “Я вдова, мне девятнадцать лет, у меня шесть детей”

Вторник, 12 октября 1943 года
Выходные провел в Пикстоне. Деревья великолепны, Лора нездорова, мои дети мне не интересны.

Вторник, 21 марта 1944 года
Сегодня отправил печатать еще 13 000 слов и вгрызаюсь в новую главу. Английские писатели, когда им за сорок, либо пророчествуют, либо обретают свой стиль. Вот и я тоже, мне кажется, начинаю обретать свой стиль.

Хорватия, воскресенье, 16 июля 1944 года
Бари. К причастию в 7.30. Сборы.
В путь: настроение негодное – от несварения. В большой транспортный самолет «дакота» погрузились в сумерках. Рэндолф, Филип Джордан, я, коммодор Картер, югославские партизаны (один из них оказался на поверку девушкой), двое-трое русских – сели в последнюю минуту, из-за чего пришлось выгружать часть нашего багажа. Рэндолф в постоянном бешенстве. Сидели на вещах. У русских с собой большая корзина персиков, винограда и апельсинов; всех угощали. Как только набрали высоту, потушили огни и летели над морем в темноте; шумно, неудобно, то и дело задрёмывали. Спустя несколько часов почувствовал, что снижаемся и кружим над аэродромом, потом нас бросило вперед, помню только: иду полем в свете горящего самолета и невозмутимо беседую о войне с каким-то неизвестным мне английским офицером, и он мне говорит: «Посидел бы, что ли, командир». Не помню ни аварии, ни где я в эту минуту находился и почему; свербила лишь смутная мысль, что посадку мы совершили вынужденную. Потом помню, что сижу на носилках в какой-то лачуге. Рэндолф плачет: погиб его вестовой. Идут путаные разговоры о том, кто спасся, а кто сгорел. Особой боли не чувствовал, хотя ожоги были и на руках, и на голове, и на ногах. Рэндолф хромает на обе ноги, у Филипа Джордана сломаны ребра, у одного юга сильные ожоги и в двух местах сломана рука. Помню, как твержу одно и то же: «Пусть только не мажут ожоги маргарином, хуже нет!» Рэндолф кричал, чтобы ему дали морфий.

Четверг, 2 ноября 1944 года
<�…> Югославы не испытывают к нам никакой благодарности, да и не должны испытывать, ведь и мы относимся к ним без всякого великодушия. Мы проводим недальновидную политику, преследующую узкоэгоистические цели, а потом жалуемся, что к нам относятся без любви и уважения. Югославские солдаты: прямодушный взгляд голубых глаз, светлые волосы; весёлые, уважительные, всё время поют и шутят. После угрюмых британцев поражают рвение, задор, с какими они преодолевают усталость.
Югославы: их интересует не война с немцами, а их собственная гражданская война. Хотят во что бы то ни стало отомстить усташам, отличавшимся, по слухам, звериной жестокостью. Со свойственным им прямодушием пытаются убедить нас, что их цель – ввязываясь в мелкие стычки, перекрыть немцам путь к отступлению. На самом же деле хотят поскорей выдворить немцев, чтобы развязать себе руки для гражданской войны.

Суббота, 11 ноября 1944 года
<�…> Вместе с Фредди поспорили с Рэндолфом на 10 фунтов, что за две недели он не прочтет всю Библию. Пусть мы проиграем, зато какое-то время будет тихо. Не тут-то было: сидит, качаясь на стуле, хмыкает и говорит: «Надо же, а вы знали, что это из Библии: “Сведете вы седину мою с горестью во гроб”? Или восклицает: «Чёрт, вот ведь какой Бог чёрт!»

Суббота, 25 ноября 1944 года
Правлю корректуру. Рэндолф весь день «квасит»; пытается сочинять стихи.

Вторник, 9 января 1945 года
Вот лозунг, под которым я готов подписаться: «Свобода. Досуг. Приватность».

1 января 1946 года
Холодный новогодний день. Мои дети утомляют меня. Воспринимаю их недоразвитыми взрослыми; нерадивы, агрессивны, легкомысленны, чувственны, лишены чувства юмора.

Среда, 6 марта 1946 года
Оскорбительное письмо от какой-то американской католички. Вернул его её мужу с запиской: «Буду Вам признателен, если Вы примете дисциплинарные меры в соответствии с обычаями Вашей страны, дабы Ваша супруга остереглась впредь писать хамские письма незнакомым мужчинам».

Нюрнберг, воскресенье, 31 марта 1946 года
<�…> Неожиданно для себя обнаружил, что нахожусь в числе «випов». Странно слышать, когда к вам обращаются с вопросом: «Вы вип?»; ничуть не менее странно без тени смущения отвечать на этот вопрос утвердительно. Впрочем, «титул» этот дает право на некоторые существенные преимущества, как то: отдельную ванную и спецстоловую в здании суда.

Понедельник, 23 декабря 1946 года
Присутствие моих детей утомляет и угнетает меня. До обеда я их не вижу: завтракаю в одиночестве в библиотеке, а эту часть дома они обучены обходить стороной. И тем не менее ощущаю их присутствие с той минуты, как просыпаюсь. Обед мучителен. Тереза слова в простоте не скажет, шутит грубо и плоско. Брон неуклюж, неопрятен, себе на уме, интеллектуальные, эстетические и духовные запросы отсутствуют. Маргарет хороша собой, но и у неё век разума еще не наступил. В детской свирепствует коклюш. За чаем я вновь встречаю трех старших детей, и они не уходят из гостиной, пока не наступает время ужина.

Продавщица в книжном магазине:
– Вы должны прочесть эту книгу. Она – про инцест.
Я:
– Между братом и сестрой или матерью и сыном?
Продавщица (с сожалением):
– Нет, всего лишь между отцом и сыном.

Стокгольм, понедельник, 18 августа 1947 года
Целый день ходил по Стокгольму, городу ослепительной красоты. Повсюду вода, мосты, деревья; есть очень интересные здания. <�…> Девушки хороши собой, не изуродованы косметикой и прическами. Вид обеспеченный, сексуально удовлетворённый.

Если я хочу стать фигурой национального значения, то жить должен дома. Американцы потеряют к эмигранту интерес, у ирландцев же он даже не возникнет.

Понедельник, 16 августа 1948 года
<�…> Последние дни стоит адская жара; лето же в целом сырое и холодное. Дети дома. Тереза кричит не своим голосом, Брон ленится, Маргарет глупа, но прелестна, Харриет безумна. Всю прошлую неделю у нас прожила моя мать. Настроение у меня от её пребывания не улучшилось – постоянно всё хвалит. Уж лучше б она, как это свойственно старикам, жаловалась – тогда бы, по крайней мере, избавила меня от необходимости быть с нею вежливой.

Мадура, четверг, 8 января 1953 года
Ранним самолетом в Мадуру; прилетели в 12.30; пасмурно, дождь. Гостиница отсутствует. Сидел на вокзале в «Зале ожидания для джентльменов»; «для джентльменов» замазано краской, поверх написано: «для высших классов».

12 февраля 1961 года
Ни с чем не сравнимое удовольствие рассчитывать прислугу: можно наконец выбросить все подарки, которые они преподносили.

4 мая 1961 года
Во многих книгах вплоть до самого последнего времени героя облыжно обвиняют во всех смертных грехах, и у него появляется возможность наконец-то выяснить, кто его настоящие друзья, а кто нет, ведь настоящий друг, что бы ни случилось, убеждён в его невиновности. Интересно, а кого из своих друзей счел незапятнанным ни в одном дурном деле я? Если бы, к примеру, до меня дошли слухи, что Эндрю Девоншир арестован за гомосексуализм, Энн Флеминг – за то, что отравила мужа, а Боб Лейкок – за кражу со взломом, что бы я подумал? – «Надо же, кто бы мог подумать?»

Политик – не тот, кто стремится к власти, чтобы проводить политику, которую считает необходимой, а тот, кто проводит политику, чтобы добиться власти.
В отрочестве мы все американцы, а умираем французами.
Двойники не узнают друг друга.
Требовать истину от низших классов – неслыханная наглость.
«Моя дорогая, многие, очень многие будут просить вашей руки». – «В самом деле? Откуда вы знаете?» – «У преступниц никогда не бывает отбоя от женихов».
Раньше король был жертвенным животным, потом – жертвой предательства и убийства. В наши дни корону водрузил себе на голову народ. И теперь не снести ему головы.
Кем ты сегодня обедаешь?
Политики торгуют, припрятав ценники.
Нации не доживают до старости. Они заболевают и умирают в день своего совершеннолетия.

4 марта 1962 года Клуб «Уайт», семь вечера. Сижу в одиночестве в холле. Член клуба – я знаю его в лицо, но не знаю, как его зовут, он старше меня, одного со мной роста, но лучше одет: «Почему вы сидите один?» – «Потому что никто не хочет со мной разговаривать». – «Хотите знать почему? Потому что у вас вид надутого борова».
26 марта 1962 года Пунктуальность – достоинство уставшего от жизни.

Никогда не досаждай своей добротой другим.

26 июня 1962 года «Панч», ноябрь 1872 года: «Пойди посмотри, что ребёнок делает, и скажи ему, чтобы перестал».
5 октября 1962 года Писать, думать и молиться можно исключительно о других; мечтать же – только о самом себе.
Чем старше становишься, тем больше узнаешь, что́ тебе не даётся.

3 июня 1963 года
Друзей мы любим не за их умение забавлять нас, а за наше умение забавлять их. В моем окружении таких людей становится все меньше.
3 сентября 1963 года
Перечитываю Роберта Байрона. Тридцать пять лет назад, чтобы познакомиться с людьми, чьи представления о жизни и манера выражаться нам чужды, приходилось ехать очень далеко и испытывать в пути немалые неудобства. Теперь же для этого достаточно переступить порог собственного дома.
Всякая судьба «хуже смерти».

Пасха 1964 года
Сравнить церковную службу с охотой. Основная задача охотника (священника) – выследить лису и подстрелить её. Если охота удастся, ему заплатят. Одни, если они держатся в седле и знают местность, не отстают от собак и подбирают добычу; другие либо отсиживаются в кофейне, либо лёгкой рысцой ездят по дорожкам.
Когда я впервые попал в церковь, меня поразила не торжественность церемониала, а то, как умело справляется со своим делом священник. Перед ним стояла очень важная задача, которую, кроме него, выполнить было некому. Он и служка взгромоздились на алтарь со всеми своими принадлежностями и взялись за дело, совершенно не интересуясь тем, что происходит у них за спиной и – уж тем более – вовсе не собираясь произвести на прихожан впечатление.
«Сопричастность» (литературный жаргон) читателя – вовсе не обязательно спор с автором, как полагают немцы. Произведению искусства «сопричастен» тот, кто изучает его с уважением и пониманием.

И это последняя запись в дневнике.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив