ИСТОРИЯ О (42)

putnik1 — 05.01.2016

Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы здесь.




Греческая смоковница

Казалось бы, все решено, - но даже сейчас никто, вплоть до царя и Радославова, не готов был поверить в неизбежность. То есть, в том, что войне с Сербией – быть, сомнений уже не было, и общественное мнение против нее не возражало. На Белград были обижены все. А вот с Россией воевать мало кому хотелось. Тем паче, в союзе с турками.

И сколько бы ни объясняли газеты, что у турок достаточно своих дел в Проливах, так что на Сербию они не пойдут, а между Болгарией и Россией лежит нейтральная Румыния, да и не до того сейчас Петербургу, очень многие все-таки опасались. Поэтому мобилизация шла хотя и (по оценкам русского Генштаба) быстро, но с осложнениями. Время от времени случались митинги, - не столько против войны, сколько за Россию, появились листовки с критикой в адрес властей и даже самого царя.

Все это, безусловно, подавляли, и достаточно жестоко. Всего за 10 дней военно-полевые суды вынесли 1120 приговоров по делам об антивоенной пропаганде и нарушении дисциплины. В основном, довольно мягких, но когда в 22 полку, формировавшемся в избирательном округе осужденного на смерть, но еще не помилованного «шефа» БЗНС начались волнения, слегка похожие на мятеж, их удавили в корне, поставив к стенке два десятка «провокаторов».

Параллельно в столицах пока еще не враждебных стран суетились послы, во исполнение инструкций из Софии пытаясь убедить правительства Англии, Франции и России, что в случае с Болгарией принцип fоederis casus (объявление войны врагу союзника) применять не надо, поскольку Болгария не враг никому, даже Сербии, и готова выйти из войны, как только отвоюет своё.

В Петербурге и вовсе пошли ва-банк: по указанию Фердинанда и вопреки мнению Радославова, посол передал в МИД сообщение о готовности все переиграть. При единственном условии: если Сербия подтвердит гарантии «старших» от 14 сентября или хотя бы Россия присоединится к этим гарантиям, мобилизация может быть свернута.

Ответа, однако, не последовало: после летнего разгрома русских войск никаких рычагов давления на сербское руководство у Петербурга уже не было. Тем не менее, София по-прежнему пыталась тянуть, и возможно, тянула бы еще невесть сколько времени, если бы не события в соседней Греции, где ситуация, в течение года обостряясь, к концу сентября сложилась совершенно безумная.

Саму-то по себе, Элладу с ее сомнительной армией серьезным фактором не считали ни Согласие, ни Союз, - но вот геостратегическое положение, порты, острова, обеспечивавшие идеальные подходы к Проливам, представляли огромную ценность. И за эту ценность шла нешуточная борьба, расколовшая страну на два примерно равных непримиримых лагеря.

Король Константин, женатый на сестре Вильгельма, убежденный сторонник Рейха, твердо стоял за нейтралитет. Офицерский корпус, крестьянство и прочие «консерваторы» его поддерживали, стоя на том, что «Греции своего достаточно», и не нужно влезать в авантюры. Что, кстати, как позже показала жизнь, было абсолютно верно.

А вот премьер-министр Элефтериос Венизелос, тесно связанный с Англией, опираясь на олигархов-судовладельцев, делал все, чтобы втянуть Элладу в войну на стороне Антанты, а потом, после победы, создать на руинах Порты «Великую Грецию». И, поскольку конституция у греков была куда менее либеральна, чем у болгар, передавить не получалось ни у того, ни у другого.

Но Венизелос, чувствуя за спиной поддержку сэров и месье, пошел по беспределу, ведя дело к войне без учета мнения короля, и, в конце концов, сам, от имени правительства, пригласил в нейтральную страну войска Антанты, которые и высадились в Салониках 5 октября, в ответ на протест главы государства сообщив, что знать его не знают, а признают только премьера.

Все это, конечно, пунктиром, - в деталях ситуация глубже, но не буду уклоняться, - а главное для нас, что Фердинанд, скуповатый, но за информацию всегда плативший щедро, о развитии сюжета от своих информаторов в Афинах и Париже знал многое. И когда Согласие, высадив 150 000 англо-французских солдат, с места в карьер развернула Салоникский фронт, и сверх того, поступили данные о сербском плане нанесения превентивного удара, стало ясно, что медлить далее уже просто невозможно, а вот дождаться удара с юга можно запросто. Это соображение сыграло не последнюю роль в объявлении мобилизации, начало которой Фердинанд откладывал с недели на неделю.

А далее все уже шло само по себе, силою вещей. 14 октября 1915 София объявила войну Сербии, - с указанием, что ни с кем больше воевать не хочет. Две болгарские  перешли сербскую границу, а утром 15-го, на несколько дней опередив «собратьев во Антанте», Россия объявила войну Болгарии, и меньше недели спустя суда Черноморского флота обстреляли Варну. Не причинив особых разрушений, но расставив все точки над «ё».




Диванный полк

И российская пресса взревела. Лучшие публицисты страны, все как один сплошь патриоты, вообще целый год, практически со старта  возмущались «ударом в спину со стороны Болгарии, ответившей черной неблагодарностью за Освобождение», - то есть, тем, что София осталась в стороне, а не сразу же вступила в войну на стороне Империи, чтобы помочь «братской, славянской, православной, сделавшей ее столько добра Сербии и ее доброму старому королю».

«Болгарский "нейтралитет", ‒ писали «Ведомости» в сентябре, ‒ сшит белыми нитками… И без мобилизации, без официального соглашения с Турцией очевидно болгарское предательство, игра в руку немецким родственникам царя Фердинанда… Дальнейшие шаги болгарских предателей могут быть только в том направлении, что они либо врасплох нападут на злосчастную Сербию, либо пропустят австро-германские войска через свою территорию к Константинополю», а знаменитый Лев Тихомиров еще в августе писал в дневнике: «Болгария вступила с Турцией в соглашение. И как знать - эти болгарские Иуды не ударят ли на нас открыто?».

Теперь же, подхватив официальную линию, заданную в Манифесте, ведущие патриотические публицисты и вовсе нашли полную симфонию. Общим местом стало вспоминать давние, еще в 1888-м сказанные слова Дмитрия Иловайского о недопустимости «утверждения немецко-католической династии в православной славянской стране, освобожденной потоками русской крови», на все лады склоняли МИД, «подобно слепцу, прощелкавший Болгарию» (Дмитрий Бодиско).

«Болгария - против России! - возмущалась консервативная "Земщина". - Против России, освободившей Болгарию из-под турецкого ига, создавшей на своих костях и крови ее независимость!.. Но этого мало, Болгария выступает против России в союзе с Турцией, которая в течение пяти веков держала ее в унизительном рабстве, насиловала ее женщин, оскверняла ее храмы!.. И это не злословие, - это быль!..».

И так далее. С общим выводом: «Сколько оскорблений должно было испытать русское народное чувство, прежде чем истощилось долготерпение благодушного русского народа, и он решился с горечью отвернуться от созданного им государства, которое своим освободителям и всему славянству отплатило черной неблагодарностью, коварством и изменой!».

И опять с поминанием Иловайского: «Но кто же более виновен в создавшемся положении? Не не наша ли дипломатия, допустившая отдачу Болгарии во власть принца Баттенбергского, а затем Кобургского... На что же рассчитывал князь Горчаков, соглашаясь освобожденных болгар от турецкого ига отдать под иго врагов славянства? Что же он думал, - немецкие принцы будут защищать славян от порабощения их Австрией и Германией?». В итоге, констатировало издание, «свершилось то, что и должно было свершиться», и «мы же это подготовили по своей расхлябанности, вечно гоняясь за призраками и политическими утопиями...».

Доставалось, короче, всем. И МИД´у, который «все прозевал и все прохлопал». И «болгарофилам» типа Павла Милюкова, «более доверявшего коварной Болгарии, чем милой, кроткой Сербии». И болгарам в целом, которые «народ маленький и по территории, и по духу, но самолюбивый и одержимый манией величия, позволяют себе мечту о Царьграде, который был и есть принадлежность России». Доходя даже, как «Московские ведомости» до эсхатологии: дескать, всему виной «отход церкви Болгарской от церкви Константинопольской», а то и «признаки старой ереси богумильства, что и доказали, предательски напав на невинную православную Сербию». И вообще, «не относятся они к семье славянской, но являются потомками гуннов, несколько в свое время ославяненных».

Короче говоря, «предателей-болгар» распинали оптом и в розницу, мельчайшие же попытки рассмотреть вопрос в «недоброжелательном к делу Согласия ракурсе» каралась немедленно и строго. Скажем, размышлять о причинах случившегося, обращаться к истокам вопроса или, еще хуже, упоминать, что все-таки не Болгария объявила войну России, а совсем наоборот, и даже обмолвка, что Фердинанд не вполне немец, а по маме Клементине – чистокровный француз, внук Луи-Филиппа, считалось дурным тоном. Зарвавшихся резко одергивали.

А когда влиятельный «Колокол», объективности ради позволил себе аккуратно указать, что «Болгарское поведение объясняется не одними кознями Фердинанда. Македонию, бесспорную и спорную, желают получить и австрофилы и русофилы Болгарии; это требование народа болгарского... После братоубийственной бойни 1913 нам предстояло выбрать или Болгарию или Сербию; здесь компромисса не найти - Австрия знала это. Дипломатия наша стала на сторону Белграда - то диктовали интересы России; с того момента Болгария выступила против нас, сначала тайно, ныне же и явно», - вполне адекватно, правда? - газету мгновенно подвергли такой обструкции, что редакция долго и униженно каялась.



В скобках

В принципе, понятно. Война не предполагает объективных разбирательств, тут рефлексировать вредно, - и тем не менее, думаю, нынче, сто лет спустя, есть смысл попытаться понять и другую сторону. На основе не трескучей публицистики, не официозных статей, не политических деклараций, а точки зрения человека, всей жизнью своей доказавшего, что в недостатке симпатий к России его упрекнуть просто невозможно.

«I. Младенцем был я, а и ныне помню: В каморке нашей бедной, темной, скромной, Висел рисунок, выцветший за годы, как старая священная икона. Вверху его – роскошная корона, Под ней – орёл двуглавый, сильный, гордый. И мать моя в те времена нередко брала меня на руки, чтоб я, детка, увидел также лик, святой и старый. Она шептала нежно мне: «Сынок, ты дядю поцелуй, царя болгаров, целуй его, как деда своего». Я с детства полюбил его портрет. Когда ж я повзрослел на пару лет, мне тятя о царе давал ответ: что бедным людям он одна опора, что злого турка он прогонит скоро, что без него спасения нам нет. Когда же нас разгневанный тиран «собаками московскими» назвал, я правоту отца душой сознал. Я верил, что придёт свобода к нам: известно, если кто-то где-то плачет, Москва ему на помощь тотчас скачет.

II. И так я с детства ту святу идею и веру ту святу в душе лелею. Я – взрослый - жду, к возмездию готов, и весь народ болгарский свято ждёт, когда могучий, добрый русский зов ночь злого рабства нашего прервёт. Мы ждём его, как раб свободу ждёт в последний страшный час своих мучений, как бедный Лазарь голос ждал спасенья Во чреве темном гроба своего! Везде, везде, где слышен горький вздох, где слёзы капают у вдов, где звон кандальный раздаётся, где кровь единоверцев льётся, где мученик взывает к мести, где нечестивец дев бесчестит, где участь жалкая сирот, отцов удел – кровавый пот, где храмы с сёлами в руинах,где кости грудой на равнинах – при Тундже, Тимоке и Вите; повсюду, где народ забитый на север взор свой обращает, одна надежда всех питает; повсюду, где царит унынье, по всем болгарским сёлам, нивам одно лишь слово слышим ныне,и стон один, и зов: Россия!

III. Россия! Как же нас болгар пленит святое, милое, родное имя это! Оно во мраке нам бывало светом, надеждой – в море злобы и обид! Когда бедняк всем миром был забыт, оно ему всегда напоминало: прекрасный свет болгарина хранит любви, что никогда не угасала. Как велика земля твоя, Россия, Своею необъятной ширью, силой! Подобна ты самой небесной сини, с самой душою русскою сравнима! Ты не глуха к мольбам и стонам; мы знаем: в этот скорбный час восьми десятков миллионов сердца друзей волнуются за нас!

IV. О, скоро, скоро долгожданный час: потоки крови нехристей прольются; пусть брат нам руку крепкую подаст – громами старые Балканы отзовутся! В Москве священной свою волю ясно озвучил Государь в кремлёвской зале, а люди речь ту донесли до каждого, по всей России так пересказали: «Решил я, говорит, избавить от рабства братий наших днесь. Так царский долг повелевает, так требует России честь. Сперва я постараюсь миром Святое дело то подвигнуть, А не получится – тогда Пусть знают русского орла! Я, разумеется, надеюсь, что все готовы быть примером, как за великую идею ни крови не щадить, ни денег!» И от Камчатки до Эзеля, через леса, через моря, как будто буря пролетела, Россию сотрясло: «Ура!»

V. Живи, Россия, в славе, в мощи! Трепещет мир, твой слыша глас, примчись, владычица полночи, приди скорей, приди сейчас! Болгария Россию кличет. Пришла пора, настал момент исполнить пращуров завет, твоё предназначенье в мире! Не зря ты на слуху и славна, и не имеешь себе равных. Не зря объемлешь пол-земли – народы, царства, океаны – без счёта, горизонта и границ. Не зря доселе Бог хранит тебя от бед и вражьих армий. Не зря смогла ты сокрушитьМамая, Карла, Бонапарта; Не зря умеешь ты страшить врага одной твоею картой; Не зря зовём тебя святой и любим, по-сыновьи, сильно, и ждём, как самого Мессию; Не зря ты есть у нас, Россия!».



Скобки закрываются

Это стихотворение (пер. Искандера Ульмаса) 22 ноября 1876 написал Иван Вазов, совсем еще молодой революционер и поэт, влюбленный в Россию, как сам он писал, «от первого вздоха своего», и любовь свою он подтверждал делом. Не колеблясь и не шарахаясь. В годы «стамболовщины» - бесстрашно борясь против «тирана-русоненавистника», влезая во все «русофильские» затеи и с трудом спасшись в эмиграции. После краха диктатуры – активно восстанавливая связи.

Даже когда ему что-то не нравилось, а по вопросу о Македонии ему не нравилось очень многое, он, - уже в ранге «совести народной», - по словам друга, д-ра Николы Шишманова, пояснял: «Je suim desoriente (Я в замешательстве). Я всё больше убеждаюсь, что Россия не хочет сильной Болгарии. Душа исковеркана сомнениями и разочарованиями Но у России не может быть злых намерений, возможно, я просто не понимаю».

Даже после Второй Балканской, «разорвавшей сердце», поэт ни словом не осудил никого, кроме «глупейших наших политиков, сербов-воров и подлых греков». Да и накануне Великой Войны, многим рискуя, живой классик боролся до конца, подписывал открытые письма, требуя «встать рядом с Россией, если Сербия вернет краденое», а когда то, что он называл «худшим из худшего» все же случилось, ушел в глухую «внутреннюю оппозицию». И…

И вот даже Вазов, - Вазов!!! – 9 февраля 1916 года, узнав от приятеля, что «русская эскадра разбомбила Балчии и была затем обстреляна с наших самолётов, а русский торпедоносец напоролся на наши мины близ Варны и затонул», откликнулся: «И поделом! Что они ищут возле наших берегов?».

Несколько месяцев спустя, когда русские войска, спасая румын, вторглись в Добруджу и, столкнулись с болгарами при Тутракане, были отброшены, старый лауреат, - свидетельствует тот же Шишманов, - «пришел в восторг… Обычное его русофильство изменилось. Он по-прежнему мягок к России, но теперь с возмущением говорит о каких-то «извергах» с пораженческой психологией, которые и поныне, в битве с румынами, желают поражения Болгарии, но их выведет на чистую воду».

А 11 ноября в крайне, насколько возможно было во время войны «русофильской» газете «Мир», выходит стихотворение «К русским солдатам», датированное 7 сентября, с подзаголовком «Написано при первом появлении русских в Добрудже, в качестве румынских союзников»:

«О русские, о братушки славянские, зачем вы тут? Зачем вы, россияне, идёте на поля войны балканские немилыми, незваными гостями? Мы вами восхищаемся: цветами вас встретим и слезами умиленья... Но вы, ожесточённые сердцами, зовёте нас на грозные сраженья! Мы снова бы обняли вас, как братьев – сердечно, горячо, как встарь случалось, но в вашем взоре наблюдаем ярость… Как распахнуть вам братские объятия?

О русские! – давно ли я вас славил за подвиг ваш и героизм чудесный? Не ваш ли образ я примером ставил себе в душе и пел свои вам песни? Вы некогда под знаменем Христовым сражались, ради лучшей нашей доли, избавили от тяжкой нас неволи... Зачем? Чтобы опутать игом новым?

И всё же – мы не ненавидим вас, ещё жива любовь к вам у народа, но также обожаем мы свободу – её мы любим больше в сотню раз. За этого кумира край наш бьётся упорно – и с чужими, и с родными. Ни перед кем болгарин не согнётся, ярма опять на шею не накинет! Мне брата жаль, что ныне угнетён! От всей души желаю русским братьям Такой свободы, как у нас, чтоб за неё, Хотелось гордо жить и умирать вам!».

Это, повторяю, Иван Вазов. Уважаемая даже врагами  «живая, чистая душа, не признающая фальши, жившая единой думой о болгарско-русском единстве». Ни разу в жизни, в отличие от многих, ничего не попросившего ни русского консула, ни русского посла, ни русского Государя, и ни разу в жизни не позволивший себе публичных высказываний в «русофобском» духе. А если спросите, почему я, прервав рассказ о войне, уклонился в эту сторону, так ведь каждый пишет как он слышит, - вот и все. А война... что ж, война уже идет. Куда она, подлая, денется...

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив