История д'Артаньяна с миледи Винтер и субреткой Кэтти

А я воображала, как бы эту историю рассказал Томас Манн.
Я сделал бы из нее два таких тома, как этот, — добавил иезуит.
И в порыве вдохновения он хлопнул ладонью по фолианту святого Иоанна Златоуста, под тяжестью которого прогибался стол.
Д'Артаньян содрогнулся.
Томасу Манну, полагаю, понадобилось бы не меньше трех.
Он со всеми подробностями поведал, как д'Артаньян дошел до жизни такой. Объяснил раз и навсегда все его причины и мотивы так, что у нас не осталось бы никаких сомнений: только таким образом молодой человек и мог поступить, как поступил, никак иначе. Не "какая-то безрассудная страсть влекла его к этой женщине - пьянящая страсть, смешанная с презрением, но все-таки страсть или, если хотите, жажда обладания", - объяснение, больше похожее на попытку отделаться, на отговорку, а по-настоящему глубокое, с отступлениями, размышлениями, всеобъемлющей рефлексией разъяснение. А уж какую феерию изобразил бы Томас Манн в сцене, где д'Артаньян проводит ночь с миледи, прикинувшись графом де Вардом. Три уровня, пять уровней психологической глубины со всеми переливами и оттенками! А вместо того:
Нет более мучительной ярости и боли, чем ярость и боль, терзающие душу любовника, который, выдав себя за другого, принимает уверения в любви, обращенные к его счастливому сопернику.
Д'Артаньян оказался в этом мучительном положении, которого он не предвидел: ревность терзала его сердце, и он страдал почти так же сильно, как бедная Кэтти, плакавшая в эту минуту в соседней комнате.
Есть о чем пожалеть.
А Лев Толстой? Он бы сделал главной героиней, несомненно, миледи и все перевернул бы с ног на голову. Изобразил бы женщину, умную и смелую, задыхающуюся в рамках эпохи, окруженную вероломными и похотливыми самцами.
Или Чехов. Сочинил бы драму, в которой все, как он обожает: Кэтти любит д'Артаньяна, д'Артаньян любит миледи, миледи любит вечно отсутствующего де Варда. Герои вели бы салонные беседы о своих бытовых проблемах, походя раскрывая в них суть эпохи, и потом кто-нибудь из них "закололся цианистым калием", а оставшиеся безнадежно переженились.
Федор Михайлович, бесспорно, стал бы смотреть на происходящее глазами Кэтти - и униженной, и оскорбленной, но смиренно несущей свой крест...
Эх, не только история не терпит сослагательного наклонения!
|
</> |