ИСТОРИОСКОПИЧЕСКОЕ

putnik1 — 13.05.2019

В приватной беседе с уважаемым Раулем Саланом зашла речь об Аврехе, вернее, о его монографии "Царизм накануне свержения", до которой у Рауля дошли руки, и вот его мнение: "Книга читается как написанная о современной РФ, ее великом геополитике, Недимоне,  "старце" Суркове и прочих великих скрепных деятелях. Сходство буквально абсолютное. Каждую главу можно расхватывать на цитаты - что о камарилье, что о правительстве, что о казенных патриотах на субсидиях МВД. Что еще раз объясняет отнюдь не случайный в верхах РФ культ Ники. И конец всего будет идентичен".

Что ж, право на мнение имеет каждый, а я позволю себе небольшой мемуар. В незапамятные годы мне довелось несколько раз повидать Арона Яковлевича вживе и в яви, на дому у моего незабвенного Учителя  Александра Иосифовича Немировского. Они близко дружили, благо, биографии имели как под копирку: оба из еврейской бедноты, оба рабфаковцы, оба ушли на фронт в 1941-м, добровольцами, - один со студенческой скамьи, а второй из аспирантуры, -  оба имели кучу боевых наград

и по два тяжелых ранения, оба закончили войну в Берлине и стали великими историками. Вот, правда, характеры были разные: Александр Иосифович был восторжен и романтичен,  Арон же Яковлевич, что называется, "задавакой". Ну и сферы интересов, конечно: у одного предметом страсти была безопасная античность, а второй посвятил жизнь  русской истории предреволюционного периода, будучи видным представителем т. н. "нового направления" или, как еще говорили, "школы Сидорова".

Тут поясню. Была в 1960-х - начале 1970-х годов группа историков, которых не устраивал "забронзовевший" официоз единственно правильной версии Революции и ее предпосылок. Они, упаси Боже, не покушались на основы, но стремились выйти за рамки догм, изучая "живую историю" во всей её многогранности, и поскольку ни на какие святыни они не посягали и ни в какую диссиду не ударялись, им долгое время позволялось многое, тем паче, что у всех послужные списки были идеальны,

партбилеты без помарок, таланты неоспоримы, фронтовые иконостасы на зависть кому угодно, а кое-кто имел фронтовых друзей, ставших большими шишками. В итоге, когда застой сгустился, их, конечно, одернули, но не очень строго, просто попросив спрятать "неактуальные" наработки в стол. Что они и сделали, продолжая работу в рамках допустимого. Так вот, кредо Арона Яковлевича, - навсегда запомнилось, - сводилось к чеканной формуле:"Теории отражают объективные запросы общества,

практика состоит из  субъективных мотивов и связей, а люди всегда одинаковы". Иными словами, чтобы понять явление, необходимо изучать личностные мотивы тех или иных персоналий, их   взаимодействие, основанное на личных мотивах. Сейчас это называется "психологией истории", а тогда не называлось никак, - и в рамках этого "никак" профессор Аврех разрабатывал темы, мягко сказать, полузапретные. Единственный в СССР, он досконально   исследовал роль масонов в событиях 1917 года и накануне,

и он же провел лучшее,  наверное, даже по сей день,  исследование политической деятельности П. Столыпина, которого считал "борцом с Системой". Ну и, конечно, "Царизм накануне свержения", несколько отрывков из которого, особо приглянувшихся уважаемому Раулю, с удовольствием выкладываю. Как очередное подтверждение того, что г-жа История знает все, и нет ничего в настоящем, да и в будущем, чего нельзя было бы понять и предугадать, с головой нырнув в живое, не упакованное в мрамор прошлое...


"Первопричина этой болезни, и это все больше будет подтверждаться последующим изложением, состояла в том, что в описываемое время полностью завершился процесс отчуждения господствующего класса и самого политического режима от страны и народа. В свою очередь, эта самоизоляция была конечным результатом исчерпанности строя в смысле его способности двигаться по пути прогресса, хотя бы в какой-то мере идти в ногу со временем, частично суррогатно решать поставленные историей задачи. Органическим следствием этой утраты было вырождение верхнего, правящего слоя: государственные деятели с политическим кругозором, известной долей независимости и респектабельности, государственно-бюрократической культуры и опыта, рассчитывавшие не только на царские милости, но и на собственные способности, на сознание своей полезности, оказывались не только ненужными, но и раздражали, мешали режиму, полностью замкнувшемуся в самом себе.

Опыт всех революций показывает, что канун их характеризуется именно таким состоянием верховной власти и правящей верхушки. При таком положении дел государственный подход полностью вытесняется личным, служение — карьеризмом, честность — подлостью, достоинство — угодничеством, ум — хитростью, единая согласованная политика — враждой и конкуренцией отдельных группировок и клик. Господствуют всеобщий цинизм и безразличие, оправдываемые невозможностью что-либо изменить. Конечным итогом этого процесса является самоизоляция верховной власти от своей же собственной среды, достаточно узкой и, в свою очередь, полностью отчужденной от общества. Иными словами, происходит полный отрыв от реальной жизни, которая подменяется жизнью иллюзорной, где внешнее принимается за действительное, ложное — за истинное.

При такой ситуации на первый план в царском окружении выходят не политики, обладающие способностями и опытом, а ничтожества, спекулирующие на самолюбии монарха, ибо главная иллюзия, которую порождает иллюзорная жизнь, состоит в убеждении и непогрешимости суждений и решений верховной власти. Заколдованный круг все убыстряет свое вращение: чем выше мнение царя (и царицы) о своей правоте и мудрости, тем мельче окружение, подчиняющее свое поведение этому постулату, и, наоборот, чем угодливее это окружение, тем больше убеждается монарх (в нашем случае царская чета) в своей правоте и мудрости. Угодники в прямом и переносном смысле начинают определять и направлять государственную политику".

"Классовое государство, как известно, играет двоякую роль. Оно прежде всего орудие власти господствующего класса. В то же время оно выполняет общественно необходимые функции в интересах всего общества, в противном случае его существование становится невозможным. Таким образом, государство представляет собой противоречивое единство, в котором одновременно борются две тенденции: прогрессивная и реакционная, узкоклассовая и общенациональная. История показывает, что, как правило, всякий новый социально-политический строй побеждал именно потому, что он, помимо обеспечения интересов господствующего класса, действовал внутри и вне страны и в общегосударственных интересах. Институтом, который реально осуществляет оба эти начала, является правящая бюрократия, опирающаяся на разветвленный государственный аппарат, достаточно сложно взаимодействующая, функционально разделенная и соподчиненная историческая система власти.

Совершенно очевидно, что эта система, особенно на прогрессивной стадии управляемого ею государства, кровно заинтересована и нуждается в привлечении в государственный аппарат на всех его уровнях лучшего человеческого материала, т. е. в положительной селекции. Достаточно вспомнить «птенцов гнезда Петрова», Сперанского, Витте и т. д., чтобы понять, что в данном случае имеется в виду. В свою очередь, эта заинтересованность вызывает ответный отклик именно со стороны тех людей, которые хотят и могут принести пользу своему государству, служение которому они отождествляют со служением народу. Государство в этом смысле является могучей притягательной силой для всего самого способного и честолюбивого, что имеется в народе.

В то же время бюрократия с первых же шагов начинает превращаться в оторванную от общества касту со своими собственными узкими корыстными интересами, противоречащими не только интересам общества в целом, но в какой-то мере и интересам господствующего класса. В конечном итоге она превращается в нечто особое и самостоятельное, разумеется в определенных пределах. Именно эта особенность и оторванность от народа служат источником отрицательной селекции, когда мотивами пополнения и воспроизведения становятся непотизм, закулисные влияния, узкие групповые интересы и т. д. Таким образом, в системе государственного управления сосуществуют и борются две противоположные тенденции: положительная и отрицательная селекция.

Спрашивается: каковы итоги этой борьбы?   До тех пор пока существующий строй не утратил полностью своих прогрессивных черт, обе тенденции более или менее уравновешивают друг друга, во всяком случае, губительного перекоса в сторону отрицательной селекции не происходит. Картина резко меняется, когда режим исчерпывает себя. Поскольку он уже не может и не хочет двигаться вперед, компетентность и талант в управлении, столь необходимые раньше, становятся не только ненужными, но и противопоказанными, так как назначение указанных качеств как раз и состоит в том, чтобы обеспечивать поступательное развитие.

Так возникает синдром некомпетентности, который увеличивается в размерах по принципу зарастающего ряской пруда. Каждый день площадь зарастания увеличивается вдвое. Поскольку исходная площадь зарастания мала, этот процесс долгое время кажется малоугрожающим. Достаточно сказать, что перед последним днем, когда пруд должен полностью зарасти, он еще наполовину чист. Именно поэтому так неожиданно ошеломляющим было для современников появление таких фигур во главе управления государством, как Хвостов, Штюрмер, Протопопов".

"Справиться со взятой на себя общенародной ролью власть может при одном непременном условии: если она пользуется в глазах народа известным авторитетом (включая и те классы, которые либо уже осознали себя врагом этой власти, либо являются ее потенциальными противниками). Чем же обеспечивается этот авторитет? Двумя основными факторами: компетентностью и определенным морально-политическим уровнем правительства, ниже которого оно не может опускаться без риска потери этого авторитета. Речь идет о «респектабельности», «ореоле» власти, необходимости не только внушать страх нижестоящим агентам и обывательской массе, но и служить источником самоутверждения самой власти — условие, также совершенно необходимое, чтобы эта власть могла успешно управлять.

Из этого отнюдь не следует, что указанная власть, по крайней мере до тех пор, пока она справляется со своими функциями, представляет собой эталон честности и непогрешимости. Наоборот, неотъемлемой и типичной стороной всех буржуазных государств с момента возникновения и до наших дней являются коррупция, бесчестность, грубые просчеты и другие аналогичные явления, сопровождаемые бесчисленными разоблачениями и скандалами. Царизм в этом отношении не только не составлял исключения, но и являлся в силу своего полуазиатского характера выдающимся примером грубого, жестокого и бездарного управления огромной страной.

И тем не менее тезис об определенном минимуме респектабельности, необходимом для нормального функционирования власти, остается в силе, и все эти разоблачения также служат доказательством справедливости данной посылки, поскольку они вызваны именно нарушением указанного минимума. Иными словами, можно допустить, что министр финансов способен использовать свое служебное положение для личного обогащения игрой на бирже, но представляется невозможным, чтобы он прямо запускал руку в казенный сундук. Кстати сказать, все царские министры финансов были в этом отношении безупречны. Легко представить себе, ибо это соответствовало действительности, любого царского министра внутренних дел, грубо попирающего на каждом шагу царские же законы, но исключалось назначение на этот пост человека, имеющего репутацию уголовника. Так же примерно обстоит дело и с компетентностью власти, и прежде всего его главного звена — правительства.

Спрашивается, где же проходит граница между приемлемым и неприемлемым уровнем власти, какого, скажем, царского министра или Совет министров  можно считать соответствующим или несоответствующим указанному минимуму, не является ли этот минимум чем-то не поддающимся определению,  продуктом чистой спекуляции, если иметь в виду общие генетические характеристики министров: защиту самодержавия, полуазиатские приемы управления, местничество, интриги, а главное — то, что все они никого не представляли, являлись чиновниками, назначенными царем и ответственными только перед ним, были верноподданными царя и не более того?

Ответ, на наш взгляд, заключается в том, является ли данное правительство идейным в том смысле, что интересы государства (разумеется, в его понимании, которое в действительности сводит эти интересы прежде всего к общим интересам господствующего класса) для него являются главными и в конечном итоге оказываются выше и важнее в сравнении с личными и групповыми интересами. В благополучные с точки зрения режима периоды эти начала — корыстное и идейное — мирно сосуществуют и практически не отделимы друг от друга. Но в острокритических ситуациях приходится делать выбор, и именно годы острых политических кризисов дают ясный ответ на вопрос, чем и кем является власть.

Изучаемый период как раз и является временем, когда царское правительство (а с ним и весь государственный аппарат) полностью утратило государственное начало; на правительственной ниве подвизались, сменяя и пожирая друг друга, откровенные проходимцы и жулики, а немногие еще уцелевшие или вновь пришедшие «добропорядочные» министры не оказывали на политику сколько-нибудь значительного влияния".

«Правительство, — показывал Щегловитов, — возлагало на правые организации величайшие надежды, усматривая в них опору существующего порядка...».В действительности, однако, черносотенные организации  задолго до войны превратились в армию, не имевшую личного состава. Обещанные их главами тысячи местных отделов, охватывающие миллионы членов, оказались мифом. Многие организации существовали только на бумаге. Другие представляли собой малочисленные группы, в которых основной контингент составлял босяцкий и уголовный элемент. Главари «союзов» как в столицах, так и на местах находились в состоянии непрекращающихся войн и соперничества друг с другом, принявших самые скандальные формы, в первую очередь на базе дележа казенных субсидий.

Несмотря на исключительное внимание, которое оказывалось черносотенным организациям, начиная с царя и кончая местными властями, все многочисленные попытки со стороны правительства, департамента полиции и губернаторов оживить их деятельность и прекратить распри ни к чему не привели. Накануне и в начале войны «Союз русского народа», возглавляемый А. И. Дубровиным, и «Союз русского народа» во главе с Марковым 2-м находились в состоянии стагнации, а их газеты «Русское знамя» и «Земщину» читали только профессиональные журналисты. В таком же состоянии находился и «Союз русского народа имени Михаила Архангела», вождем которого был В. М. Пуришкевич. Провинциальные «союзы» и отделы являли собой мерзость запустения.

Единственное реальное дело, которое сделали «союзники», это подтолкнули царя ближе к пропасти, в которую он свалился в февральские дни, увлекая за собой и своих последних незадачливых друзей- Своими телеграммами и записками они укрепили в нем веру, что народ его любит, веру тем большую, чем меньше она имела реальных оснований, т. е. полностью дезориентировали его по части действительного положения дел в стране. Эта нелепая вера сильно влияла на политическое поведение двора, обусловливала его просчеты и иллюзии.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив