Исповедь шпиона

picturehistory — 17.10.2025

Гревилл Винн. «Ридерс дайджест» («Обозрение читателя»), Плезантвилль. "За рубежом"
В 1960 году автор этого повествования приехал в Москву под видом бизнесмена. На самом деле он был агентом английской разведки. Целью его было связаться с О. Пеньковским для того, чтобы он работал на Запад.

Ярошлигет парк, Будапешт. Небо слабо светилось, было очень тихо. Когда я по ступеням отошел от павильона, я вдруг ощутил приступ страха. Руки мои взмокли. Венгры, с которыми я беседовал в течение последних двух часов, неожиданно куда-то исчезли, оставив меня один на один с переводчиком Амбрушем. Когда мы прошли половину лестницы, Амбруш спросил меня, где я собираюсь поужинать, и я ответил, что не знаю. Он сказал, что в Буде есть одно интересное местечко с итальянской танцовщицей. Мне в моем возбужденном состоянии показалось, что он хо чет меня отвлечь. Но я не обратился в бегство. И бежать-то было некуда. Я увидел свои автомобильные прицепы менее чем в сотне ярдов под деревьями, и я знал, что мне до них не дойти. Это были прекрасные прицепы, построенные по моим собственным чертежам для торговых выставок. И машина и прицеп в каждом случае были оборудованы так, что в них оставалось достаточно помещения для показа инструментов и станочного оборудования.



Таково было их официальное предназначение. Неофициальной целью было послужить предлогом для поездки в Советский Союз, чтобы встретиться с человеком, который привлекал мое пристальное внимание в течение последних пяти лет, Олегом Пеньковским. В одном из прицепов имелось потайное место, достаточно просторное, чтобы вместить лежащего человека, а я, если представится возможность, должен вывезти его на Запад. Лондон (то есть те, на кого я работал) очень хотел спасти Пеньковского. Вечеринка началась в пять часов. Между тостами и обменом любезностями и представил делегатам венгерских деловых фирм присутствовавших англичан, и мы по двое и по трое пошли смотреть экспозицию в прицепах. Эта вечеринка имела большое значение, потому что в случае успеха в Будапеште мы бы приблизились на целый шаг к организации подобной же выставки в Москве. В конце лестницы я повернулся к Амбрушу, но его не было. Я заметил, что он в стороне пересекает проезжую часть. Между ним и мною, как по мановению волшебной палочки, возникло четыре человека. Они были небольшого роста, плотные и все в шляпах.

Один из них спокойно спросил: «Господин Винн?»

И я ответил: «Да, это мое имя».

Переполненный ощущением опасности, я позвал Амбруша, и он отозвался: «Ничего, они все хорошо говорят по-английски», а потом скрылся. К нам подкатил пикап, в который меня и втолкнули через заднюю дверь. Это было 2 ноября 1962 года. Когда машина остановилась, меня вывели наружу и провели в ворота тюрьмы. Как сквозь туман, я видел, что концы воротника у меня оборваны (в них шпионы обычно держат яд). В комнате за столом сидел человек в штатском. Итак, вы господин Винн? Да. Зачем вы шпионите против нас? Я представления не имею, о чем вы говорите. Решение Он смотрел мне в лицо целую минуту. Затем отдал по-русски приказание, меня обыскали.


"Тайник: правдивая история Пеньковского и самой опасной операции холодной войны", 2014

После обыска меня отправили в камеру, где я, видимо, быстро уснул, потому что ночь прошла незаметно, хотя и казалось, что я пребываю в состоянии бодрствования и нервного напряжения. На следующее утро меня на советском военном самолете доставили в Москву. Я мысленно уверил себя, что в аэропорту в Москве меня ожидает английский посол. Его там не оказалось. Вместо него я увидел шеренгу вооруженных солдат. Образ английского посла стерся в моем сознании, как стирается тряпкой с доски рису нок ребенка. Я прекрасно знал, что ожидает агентов, схваченных «русскими. Меня к этому долго и обстоятельно готовили. Когда меня вели через ворота тюрьмы, расположенной на возвышении, я знал, где нахожусь.

Лубянка! Не один раз, гуляя по Москве с Пеньковским, я видел эти стены снаружи. Теперь увидел их изнутри. Меня на час оставили одного, а потом ввели в комнату для допроса. Допрашивали генерал, подполковник и переводчик. Мы говорили друг с другом исключительно вежливо. Генерал сказал, что ему обо мне все известно и что речь идет лишь о том, чтобы я под писал признание своей вины. Я сказал, что не понимаю, о чем идет речь. Мы несколько раз обменялись этими несложными фразами, а затем меня провели в другое помещение, где на столе были разложены мои вещи, по поводу которых я должен был давать пояснения. Старшина произвел опись, и вещи были унесены. В камере меня ждал обед. Я знал, что впереди много ничем не заполненных часов.

Лондон предостерегал меня, чтобы я приготовился к пяти годам заключения. Такой срок сейчас трудно было себе представить. Я начал медленно произносить все буквы алфавита одну за другой. Было важно, чтобы сознание было отвлечено чем-нибудь от опасных тем, одна мысль о которых могла довести до отчаяния и сумасшествия. Затем я стал припоминать содержание виденных фильмов. Но о чем бы я ни думал, над всем витал призрак одного человека полковника Советской Армии Олега Пеньковского, пожалуй, самого ценного агента из всех, когда-либо работавших на Запад. Где он теперь?

Я был тем самым агентом, которого отыскала и подготовила английская разведка для первой встречи с Пеньковским. Я организовал его поездку в Лондон с секретными материалами и был в течение 18 месяцев его близким сообщником в Москве, Англия, Париже. Олег, или «Алекс», как он просил его называть, любил хорошо пожить, всегда великолепно одевался. Он долгие годы работал в одиночку, не делясь своими планами ни с единой живой душой. И с того момента, когда на него впервые обратила внимание английская разведка, до первой встречи со мною прошло целых пять лет. Летом 1955 года Пеньковский был помощником советского во енного атташе в Анкаре.

Его положение в английском обществе было прочным. У него была красивая жена и хорошие связи в тесном кругу советских граждан. Работа не отнимала у него много времени, а вечера были заполнены приемами и встречами. Это была веселая, иногда утомительная жизнь. Пеньковский вел себя вопреки сложившимся в Советском Союзе правилам. У него появилась привычка уходить в одиночку гулять по городу вечерами или сидеть за стаканом вина в местных кафе. Английская разведка обратила внимание, нах советский полковник сидит один со стаканом в руке и с отсутствующим выражением на лице, и доложила Лондону. А Лондон, внимательно от носящийся и малейшим отклонениям от принятого поведения, принял это в сведению. Это могло ровным счетом ничего не значить.

Конечно, человек может время от времени пить в одиночку. Но почему так часто? Почему без друзей? И откуда это отсутствующее выражение лица? Означает ли оно внутреннее беспокойство? Разочарование? Может быть, намерение? Зацепка была небольшой, но ее оказалось достаточно. Лондон решил, что, если когда и как бы много времени после этого ни прошло пожелает Пеньковский передать сведения, какого бы рода они ни были, под рукой у него обязательно должен оказаться кто-то, и кому он естественно и без подозрений обратится за помощью и сотрудничеством. Требовалась величайшая деликатность, и лобовой подход был невозможен. Пеньковский был снова переведен в Москву. Наши агенты докладывали, что поведение его не изменилось и что проблема теперь заключается в том, чтобы в нужный момент в Москве оказался нужный для этого дела человек.

Постоянный английский агент в Советском Союзе для этой цели не годился. Требовался совершенно новый человек, который мог бы передвигаться, не вызывая подозрений, и работа которого. в Советском Союзе была освящена доброй волей. Его надо было на править к Пеньковскому в подходящий момент и чтобы Пеньковский до последнего момента не знал, какова действительная миссия этого человека, ибо абсолютная естественность поведения достигается лучше при неведении, чем при игре. Выбор со всей очевидностью выпадал на бизнесмена, преимущественно такого, который уже много путешествовал и приезд которого в Советский Союз был бы естественным делом. Таких людей было много, но они не были подготовлены для разведки, и никакая поспешная подготовка не может дать человеку того, в чем он больше всего нуждается в момент кризиса, опыта.

Лондону нужен был человек, который уже работал в этой области, который уже доказал свои способности кан агент и который в наши дни, через десять лет после окончания войны, уже утвердился в какой-то приемлемой области международной торговли. Выбор пал на меня. Есть смысл рассказать о моем прошлом. Во время второй мировой войны я работал в разведке, а затем перешел в торговлю электрооборудованием, ездил на Дальний Восток, в Индию и по всей Европе. Я же женился на девушке по имени Шейла, купил дом в Челси и обзавелся сыном Эндрю. В конце 1955 года, после десяти лет работы на «гражданке», когда я уже и не ждал встречи с прежними друзьями по разведывательным органам, мне позвонили люди, имена которых были вымышлены и фамилий которых я никогда не знал.

Голос по телефону произнес: «Говорит Джеймс. Помните меня? и мне назвали адрес центра, в котором я проходил подготовку. Мы встретились на обеде, и, хотя Джеймс спрашивал меня, чем в занимаюсь, я был уверен, что он знает обо мне все, потому что, когда я упомянул о Дальнем Востоке, он добавил: - Вы, кажется, и в Индии тоже были?

А потом, после кофе, он сказал: - А почему бы нам немножко не вспомнить старое?

- Чтобы бы вы предложили?

- Видите ли, в Восточной Европе довольно бойко пошла торговля, - сказал Джеймс и жестом подозвал официанта. Никакого инструктажа больше не было. Я знал, что мне предложили задание, но где и когда его надо будет выполнять, я не имел ни малейшего представления. Будь у меня желание отказаться, я мог бы сказать, что Восточная Европа меня не интересует, не сказав ничего, я принял предложение.



Работа в тёмную
Начали с Польши. Для организации торговых визитов требуется время, и в Варшаву мне удалось попасть впервые не раньше начала следующего года. Когда я вернулся в Лондон, Джеймс сказал: - Прекрасно, Гревилл. Действуй в том же духе. И не бойся совмещать обязанности.

И я отправился по балканским столицам: в Будапешт, Бухарест, Софию и Белград - всегда только по своим торговым делам. Несколько раз в этих городах ко мне подходили люди, которые осторожно выспрашивали, не заинтересуюсь ли и какой-нибудь «особой» работой для них, но я всегда отклонял предложения. Я знал что бы Лондон для меня ни готовил, моим единственным долгом в то время было утвердить свою репутацию настоящего и достойного доверия дельца.

- Так и действуйте, Гревиль, в том же духе.

В 1957 на английской торговой выставке в Хельсинки я решил попросить визу в Советский Союз. Я получил её без труда и направился в Москву с целью изучить перспективы деловых связей. В моё намерение входило познакомить возможных клиентов с такими английскими изделиями, как горное оборудование, электронные приборы, дубильное оборудование и станки. Советы жаждут знать техническую информацию, но подозрительно относятся и тем, кто её предлагает. И весь 1958 и 1959 годы я мотался между Москвой, столицами восточноевропейских стран и Лондоном, тщетно пытаясь наладить рынок для английских товаров в Советском Союзе.

- Да. Джеймс, - докладывал я, похоже, что дела быстро не пойдут.

- Гревилл, все идет как нельзя лучше. Продолжайте заниматься своим делом, как и прежде.

К этому времени я связался с несколькими русскими в Лондоне в основном через советское посольство. Мне хотелось завоевать доверие на обоих концах маршрута. В начале ноября 1960 года Джеймс сделал мне первое по-настоящему конкретное предложение. «В Москве есть организация "Комитет по науке и технике". Вам не помешало бы наладить с ним связи». Я вернулся в Москву и договорился о беседе, желая предложить более плодотворный план продвижения англо-советской торговли. Так я оказался во внушительном здании на улице Горького 11, что неподалеку от Красной площади. Меня представили шести руководящим деятелям комитета. Я пожаловался на отсутствие прогресса в делах и предложил сотрудничать не с помощью брошюр и каталогов, а через делегацию технических специалистов от восьми представляемых мною компаний. Я обещал организовать такую делегацию.

Москва, в свою очередь, должна была подобрать соответствующую делегацию своих представителей того же калибра. Тогда появится возможность, минуя обычные административные каналы, вступить в прямые дискуссии. Люди, с которыми и беседовал, были похожи друг на друга, кроме одного. Этот сидел совершенно спокойно, положив перед собой на зеленую скатерть руки. Ногти его были тщательно подстрижены, костюм безукоризнен. Это был Пеньковский. Через два дня я оказался в той же комнате, чтобы встретиться с двумя высшими руководителями комитета. Они источали улыбки. Мой план обмена делегациями был одобрен. Принесли водку, и мы выпили за «советскую торговлю», «за английскую торговлю» и за «англо-советскую торговлю». «За делегацию!» В Лондоне меня подробно расспросили о комитете. Кто присутствовал? Их имена? Их внешность? На стол положили кипу фотографий. Некоторых я узнал, других нет. А это кто? А этот? Этот?

- Это полковник Пеньковский.

- Кто, вы сказали?

К фотографии потянулся указательный палец. «Вот ваш человек, Гревилль. Олег Пеньковский.



Первые контакты
И теперь я понял дальновидность того, что меня годами держа ли в готовности. Я спешно договорился с английскими фирмами о посылке делегаций в Москву. Я приехал в Москву за пять дней до их появления, там и узнал, что человек, назначенный для встречи гостей, был Олег Пеньковский. Меня инструктировали несложно. Я не должен делать никаких подходов, не намекать, будто я чего-то жду от Пеньковского. Но с первых наших совместных с ним минут я понял, что Лондон был прав. Я заметил, что, когда на наших беседах присутствовали другие. Пеньковский был корректным и сдержанным, но когда мы оставались вдвоем, он расслаблялся.

Он расспрашивал меня о моей жизни в Англии, о моем доме, о прошлом, задавал ненавязчивые вопросы. Иногда смотрел прямо мне в глаза, Казалось, может быть, и ошибался, что он медленно и осторожно прикидывает что-то в уме Мы интуитивно понравились друг другу. Позднее он рассказал мне, что много раз собирался раскрыться, но не отваживался. В последний вечер моего пребывания в Москве он пригласил меня на балет, потом в кафе, где решил, что с этого момента я должен звать его «Алексом».

- Будьте здоровы, Алекс! - сказал я ему. Надеюсь, ещё увидимся с вами.

- И я надеюсь, очень надеюсь. Может быть, в Лондоне. Вы там были?

И я предложил, чтобы он привез в Лондон делегацию советских экспертов.

- Да, я бы мог это сделать.

- Великолепная идея! Так подайте её своим.

- Нет, Гревилл, было бы лучше, если бы предложение исходило от вас. Предложите-ка вы, а? Он заколебался. Я согласился, отметив про себя, что, хотя мы говорили на пониженных тонах, он держал руку либо рюмку у самого рта, когда собирался сказать что-нибудь важное. Так обычно тренируют агентов, чтобы не дать возможности, особенно и барах и ресторанах, распознать по движению губ, о чем они говорят в частных беседах. Специалист может увидеть, о чем говорится, даже сидя через несколько столов в стороне.

- Я много слышал о Лондоне, - сказал он.

В его голосе мне почудилась какая-то ловушка. Он облизал свою верхнюю губу и поднял глаза на меня. Затем выражение его лица внезапно изменилось. За соседним столиком сидела компания из четырех человек. А сейчас остался только один. Он сидел спокойно с закрытыми глазами, и руки его были сложены на груди. Опасность была явная, хоть доказательств и не было. Наш разговор окончился. И лишь в апреле 1961 года мне наконец удалось его разговорить. Я снова оказался в Москве, чтобы организовать поездку советской делегация в Лондон. Пеньковский был дружелюбен по-прежнему, но всё ещё колебался. Когда он представил мне список намеченных делегатов, я возразил: - Это же не специалисты. Это мелкие чиновники.

Мы шли через Красную площадь, и ветер бросал снег нам

- Но во главе делегации буду я, Гревилл

Я сказал, что этого недостаточно, и пригрозил пожаловаться в комитет.

- Нет, нет, Гревилл, не делайте этого! Это будет означать, что поездка будет отменена.

И тут я разглядел свой шанс.

- Простите меня. Алекс, но и должен настоять на своем. Я хотел бы показать вам Лондон, но если это не будет означать краха всей идеи проездки. Мои компании хотят видеть экспертов. Он сцепил свои руки вместе и вскричал: - Но ведь не делегация же имеет значение! Именно я должен приехать в Лондон, и не для собственного удовольствия. Я должен вам что-то рассказать, и очень многое. Мне нужно поехать, нужно! И под завихряющимися на ветру снежинками он быстро и взахлеб рассказал мне всё, что мне надо было от него услышать. В этот вечер в гостинице он передал мне продолговатый плотный конверт. Внутри было вложено досье на него самого и пленка со снимками советских военных документов и бумаг, которые, как я видел, были для Лондона убедительнее в десять крат.

Начинаются допросы
В первую свою тюремную ночь я должен был подготовить себя к самому опасному состязанию умов, в котором я когда-либо участвовал. На следующее утро мне стали задавать серьезные вопросы. За большим столом рядом с генералом сидел подполковник, в рядом со мной переводчик. Мы с ним сидим за маленьким сто дом перед микрофоном, и я знаю, что все мои слова записываются на пленку.

- Сколько вам платили за шпионскую деятельность? - спросил генерал, и переводчик перевел. Я не шпион, и бизнесмен. Вы в наших руках. Вам не удастся убежать.

- Я это вполне понимаю.

- Так что мы сэкономим немало времени, если вы расскажете правду. Мы знаем о вас всё.

- Тогда, при всём моем уважении, какой смысл рассказывать то, что вы уже знаете?

Я должен пояснить, что это отвечала моя голова, а не нутро. Нутро - место, где проживает страх, боится. Лондон неоднократно предостерегал меня насчет первых 48 часов.

В конце мне придется признавать кое-какие вещи, но важно, чтобы я сам мог выбирать, когда признавать и что именно. Генерал что должен поверить, что он медленно выуживает у меня все, и имею за душой.

Кое о чем он никогда не узнает, но он должен поверить, что знает все. Чтобы добиться такого эффекта, нужна нема лая изобретательность. Поэтому в данный момент, когда и нахожусь под воздействием факта моего задержания и способен наделать ошибок, и должен набегать всяких утвердительных заявлений о чем бы то ни было. Допрос оканчивается предостережением: Да, господин Винн, начало у нас с вами не из лучших. Но ничего. У нас много времени. Я весь полон страха, но я отвечаю:

- Всё это недоразумение. Я требую встречи с английским послом

Ответом мне было молчание, абсолютное и красноречивое. Меня возвращают в камеру, и я принимаюсь за её уборку. Меня допрашивают каждое утро, а иногда и после обеда. Допросами занимается подполковник.

Через неделю меня проводят на другой этаж и подводят к дверям камеры. По приказанию под полковника охранник откидывает задвижку над глазком в двери. Подполковник говорит: Взгляните, господин Вини, и скажите: узнаете ли вы этого человека? Я прикладываюсь и главку и вижу сидящего на железной кровати человека. Это Пеньковский. Он сидит неподвижно, опустив голову вниз, Меня снова приводят в комнату для допроса, и подполковник говорит через переводчика: Итак, господин Винн, после того, как вы увидели предателя Пеньковского, вы должны понять, что он рассказал нам всё. Так что какой вам смысл упорствовать одному? - Я уверен, что он рассказал правду, а она, как ему хорошо известно, заключается в том, что я посещал Советский Союз только как бизнесмен, а не в каком-то ином качестве. А что вы скажете о пакетах и письмах? - улыбается он.

- У нас есть кинопленка, на которой видно, как вам передают пакеты.

Не делайте глупости, не отрицайте этого. Теперь нужно быстро соображать. Как мне втолковывали на занятиях, никогда не надо отрицать того, что допрашивающим достоверно известно. Это может нарушить иллюзию того, что они по частям добиваются признания. Мы договаривались, что, если Алекса и меня схватят, мы расскажем то, что будет и без того известно, но будем твердо придерживаться линии, что я только бизнесмен и ничего больше. Я уверен, что он в любом случае будет держаться этой линии, и потому отвечаю:

- Да, и действительно брал кое-что для передачи в Лондон и Париж. Мне говорили, что это просто деловые письма или подарки, которые через меня смогут быстрее дойти до места назначения. Я и представления не имею о том, что там было.

Подполковник настаивает, чтобы я назвал ему некоторые имена в адреса на письмах. Я говорю, что не помню, и после того, как он целый час утверждает, что подготовленный шпион должен всё помнить, меня уводят обратно в камеру. Русские три недели ждут, когда я начну признаваться. Но их терпение кончается, и меня приводят для допроса в комнату больших размеров, в которой много генералов и людей в штатском, по-видимому, из КГБ. Они сидят вдоль стен, а в дальнем конце комнаты на стуле, сгорбившись, сидит Пеньковский. Начинаются вопросы:

- Сколько денег вы дали предателю Пеньковскому?

- Я не давал никаких денег.

Заключенный Пеньковский заявил, что его друзья в Лондоне передали 4 тысячи рублей для того, чтобы купить им предметы роскоши в Советском Союзе, и что вы будто бы передали ему часть этих денег для покупки подарка вашей жене. Если попасться на мелочах, то потом мне будет трудно отстаивать большую ложь. Я признаюсь, что брал пакеты и подарки в Лондон ради Пеньковского, но отрицаю, что знал их содержимое. И вот здесь начинаются самые опасные вопросы. И больше для него, чем для меня. Это в случае, если меня спросят о подробностях насчет этих посылок и я дам ответы иные, чем он... Алекс идет на уловку и задает через переводчика вопрос.

Заключенный Пеньковский спрашивает: - Помните ли вы подсвечники.

Я отвечаю, что помню.

- Но откуда же вы знаете, что это были подсвечники? Вы же сказали, что не знаете, что было в пакетах.

Я говорил вообще. Подсвечники нелегко упаковать, а советская упаковочная бумага не самого лучшего качества, так что их концы прорывались наружу.

Вопросы следуют один на другим. Когда? Где? Какого размера? В какое время года? Сколько раз? Часто ли? И я всё ещё не знаю, много ли они добились от Пеньковского. Возможно, он раскололся. Неожиданно генерал даёт указание, и два часовых становится по бокам Пеньковского, один часовой открывает дверь,

Как отличалось положение Алекса менее двух лет назад! Когда он прибыл в лондонский аэропорт в апреле 1961 года, мы поздоровались с ним только официально, потому что в его задачу входило представить своих шестерых коллег. Но в гостинице он закричал: «Я не могу этому поверить, Гревилл, просто не могу поверить». Советских делегатов разместили по двое в комнате, и только Алекс поселился в своей один. Это имело большое значение, потому что каждую ночь, когда его официальная работа кончалась, его увозили в один жилой дом поблизости, где английская разведка заняла целый этаж. Там располагалась комната для совещаний, операторский центр с пишущими машинками, магнитофонами, кодировальными машинами, радиооборудованием, проекционным фонарем для диапозитивов и фильмов и специальная линия связи с Вашингтоном.

Там же имелись стенографистки, машинистки и переводчики, а также врач со стетоскопом и таблетками, чтобы постоянно держать Алекса в бодром состоянии; и за все время пребывания в Лондоне ему не удавалось спать более трех часов в ночь, Целая череда английских и американских офицеров разведки все задавала и задавала ему вопрос за вопросом. Лондон был поражен первыми материалами, которые я привез, и, и чести Лондона, там не стали проявлять узости взглядов для этого просто не было времени. К ценной информации немедленно получили полный доступ американцы. В первую ночь никаких допросов не было. Шефы разведывательных служб и даже один человек, чье имя весьма известно в Англии, присутствовали при встрече.

Единственной целью было дать Алексу почувствовать, что он находится в безопасности и что его приветствуют. Но я видел самую неподдельную заинтересованность на лицах этих могущественных людей. В течение двух дней члены советской делегации осматривали достопримечательности. Алекс, у которого было достаточно денег, покупал фотоаппараты. электробритвы, духи, туалетную воду и дюжины нейлоновых чулок. Но вот наступило время для серьезных дел. Были организованы посещения фабрик в Вулвергэмптоне, Вест Хартлпуле, в графстве Дарэм, в Бирменгеме, Шеффильде, Лиде, Манчестере, Слау и в Лондоне. За всеми передвижениями следила разведка. Когда товарищи спали. Алекса привозили в жилой дом для объяснений и разъяснений в течение долгих часов не только тех документов, которые он переслал через меня, но и многих других, которые он привез сам. Он уже проходил подготовку для разведки, но ему ещё предстояло многому научиться. Радиотехнике, чтобы он мог оперировать дистанционным оборудованием, которое могло бы помочь ему поддерживать связь с Лондоном кодами и использованию новейших микрокамер

Оставить комментарий

Популярные посты: