Ищу редактора для маминой книги

izdato — 04.10.2016 Уважаемые редакторы!

Ищу редактора для маминой книги воспоминаний. Мама - не писатель, пишет для души. От редактора требуется сохранить живой мамин язык по-максимуму, но "причесать" текст так, чтобы читалось легко и не было ошибок (стилистических, пунктуационных и т.д.) Редактор/корректор должен будет полностью подготовить текст к печати и сдать книгу целиком, под ключ. Всего в книге около 300 000 печатных знаков. О цене договоримся.

Ставлю один из маминых рассказов. Если Вы согласны взяться за работу, пожалуйста, отредактируйте на Ваш вкус и пришлите мне Вашу версию (прислать можно и в личку и любым другим способом). Это НЕ КОНКУРС и призов не будет, оплаты редактирования пробного рассказа тоже не будет. Я выберу того редактора, который мне больше всего понравится по стилю и предложу Вам сотрудничество на Ваших условиях.

ВАЖНО: никакая критика не принимается. Критика, троллинг и рассуждения на тему вечности или вашей гениальности, а также любую другую отвлеченную тему будут безжалостно удаляться.

Моя мама была знакома со многими женщинами из нашего подъезда. Одна из них, овдовев, часто приходила к ней. Она скучала одна, сын жил с семьей.  После того, как мама умерла, я стала заходить к ней, немного помогать. Мы с ней разговаривали о ее жизни. И вот что она рассказала:
«Мы из семьи, где восемь человек детей. Все померли уже, я — самая старшая. Жили не очень богато, корова да лошадь, спаривались с соседями, чтобы землю подымать.
Все равно приходили на рассвете — Где хлеб? До сих пор этот стук слышу!
Мне с подружкой наш счетовод говорит «Давайте, девочки, я вас в Москву отвезу (мы жили в деревне, в Саратовской области)».  «Найметесь в домработницы, а там, если не дуры, дальше пойдете. Будете домой приезжать в туфельках, в платьях красивых, с чемоданами».
Так и сбылось, приезжали в крепдешиновых платьях, с чемоданами, все завидовали. Детство у меня было плохое, можно сказать, и не было его. С одиннадцати лет уже работала, а в пятнадцать приехала в Москву.
Сначала работала по домам. Одни евреи, он они тоже разные — одна говорит, здесь мой, а здесь не трогай. А другой — хозяин — еврей — говорит, что ты, Шура, как письмо из дома получишь — плачешь? А ведь тогда, когда раскулачивали семьи, всех загнали в Челябинскую область, отца — на лесоповал, а у него — радикулит, он как сел на пенек передохнуть, так с него и не встал — помер, а у матери как раз двойняшки народились, а есть нечего» - я ему все рассказала.
Он говорит, если все так, как ты говоришь, то я могу добиться, чтобы их отпустили, это незаконно. И так и сделал, говорит — «вот бумаги, поезжай, да смотри, если будут оставлять, ни за что не соглашайся».
А я в это время уже работала на Шарикоподшипниковом заводе, работала хорошо, да еще пела в самодеятельности».
Я ее голос слушала, от природы поставленный голос, мощное контральто, полное, сочное и это к девяноста годам.
«Я к мастеру — он ни в какую — работать надо. Я говорю — заводов много, а мать — одна и уехала.
Приехала на станцию, от которой еще тридцать километров, где мать живет, а как дальше — не знаю. Один мужчина, лет сорок пять, семейный говорит — я провожу, только я буду на лошади, а ты передай мне вещи и иди за мной.
И вот так шла. Лес непроездный, птропа узкая, неровная. Прошли километров двенадцать, а вот не веришь — избушка стоит, как в сказке на курьих ножках, а в ней старик и старуха (это были так называемые чайные домики). Попросились переночевать.
Хозяйка говорит — давай мы с тобой на полу, старик на печке, а гость (это был местный егерь) — на кровати. Он все на клопов жаловался, а потом спустился на пол ко мне. Я говорю «сейчас шум подниму», ну, он опять на кровать. Утром я хозяйке сказала, она говорит, он тебя больше никуда не поведет. И правда, он засобирался - «у меня дома дел много» и уехал.
Мне объяснили дорогу, но как-то неясно, говорят, главное, медведю на глаза не попадись, я и пошла.
Иду, иду (еще надо было километров восемнадцать пройти), боюсь, оглядываюсь, прислушиваюсь, вдруг передо мной дорога расходится надвое и тут мне мерещится, что за мной шаги. Я думаю, куда мне направо-налево? Господ, святитель Николай, помоги (Мартыновна перекрестилась). И от слышу голос и не звуки, а как будто в мозгу что-то так  - иди, дочка, по левой тропинке.
Я быстрей по ней и пошла, иду, а там впереди пошире дорога, а по ней телега едет — возница, молодой парень, подросток и две женщины ко мне спиной сидят. Я к вознице «не знаешь далеко отсюда до Поречнова? (поселок, где высланные живут)» и тут одна из женщин бросилась ко мне — доченька — родная, как сцепились мы с ней руками — не разорвать. (Тут Мартыновна заплакала навзрыд). Это мать моя ехала на почту бумаги получать. Двойняшки полтора года, нищета.
Приехали в поселок, начальник говорит, мало что бумаги, еще проверить надо, долго меня мотал, расспрашивал, потом, говорит, - ладно, пусть уматывает, все равно не работница, а ты вместо нее останешься. Но я-то слова помню, говорю — права не имеете, и уехала».
От себя скажу,что характер у Мартыновны был деревенский — пробивной.  В обиду себя не даст, маленькая да удаленькая. Я ее узнала в преклонные года, она была как боровичок, как говорится — посмотришь — с такой лучше не связываться.
Она рассказывала про своих братьев, которые были «семейные» - своими руками сделали маслобойню. Их тоже сослали, и они на поселении на газовый завод устроились и там такое придумали, что их домой вернули и правительственными наградами отметили. А потом у них была мельница, и бабушка каждый день пекла гору блинов с маслом, и каждый угощался, кто заходил, и свой, и чужой.
Мартыновна была благодарна семье в Ташкенте, которая приняла ее во время войны, и они долго дружили. А после войны вернулись из эвакуации в Москву, площадь их заняли, она снимала угол (даже не комнату), а хозяйский сын все на нее поглядывал. Так они с Иваном поженились и прожили пятьдесят пять лет до его смерти.
Мартыновна открыла мне секрет пожизненного брака. Иван был косая сажень в плечах (она у него под мышкой помещалась), краснодеревщик, да еще и гармонист. Можно представить, каким повышенным вниманием у женщин он пользовался. Конечно, везде его звали и угощали. Иногда он задерживался. Дальше приведу слова самой Мартыновны.
«Я всегда знала в каком он доме, вхожу, мне говорят — ушел давно, я иду к шкафу, открываю, он там. Я его морским ремнем (он во флоте служил), да все пряжкой, пряжкой!»
Вот она, любовь по-русски! На всю жизнь, а не так, что чуть что — добро делить, перину пилить.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив