ХОЗЯЕВА МЕДНЫХ ГОР

putnik1 — 22.11.2017

Тормозим. Приехали...




Дальше только вода

Узенькая полоска земли, примерно вдвое короче, чем на нынешней политической карте, часть вице-королевства Перу, но автономная, со статусом генерал-капитании, напрямую подчиненной Мадриду, потому что прифронтовая. Так уж вышло, еще в XVI веке, когда конкистадоры, сокрушив великое Тауантинсуйю, где митимайо быстро освоились со статусом пеонов, ощутив даже некоторое облегчение, двинулись южнее южного лимеса инков, племена мапуче и техуэльче, цивилизацией еще не испорченные, дали отпор. Великие токи Лаутаро и Кауполикан погибли в этой борьбе, но дали сородичам время осознать происходящее и наладить реальное сопротивление, - и железные люди не прошли, а это обстоятельство обусловило особое положение колонии Чили в системе американских владений Испании.

Зависимость от Лимы практически фиктивна. Разве что налоги Мадриду платят через тамошнее казначейство, да еще экспорт-импорт идет через Кальяо (свои порты волею короля категорически закрыты, дабы не впускать конкурентов Испании), - но вывозить практически нечего, разве что зерно. Да еще медь, много меди, очень хорошей меди, - однако медь стратегический продукт, принадлежит короне, на ней не разживешься, а потому экономика развивается «сама в себе», со всеми нужными ремеслами, вплоть до мануфактур (вообще-то тоже запрещено, но если не на продажу, а для себя, можно).

Хотя, правду сказать, на вывоз тоже многое идет, но не через Лиму, а за горы, через Мендосу в Буэнос-Айрес. Разумеется, контрабандой (торговля между вице-королевствами опять-таки запрещена, да ведь как проверишь, тем паче, если дать проверяющим на лапу). И кабильдо (местные советы), как везде, имеют вес, но покруче, чем везде, потому что решения нужно принимать без проволочек. А кроме того, в отличие от везде,  нет трибунала инквизиции, потому что люди в цене, а если кто-то из hombres вдруг позволит себе богохульство, так падре усовестит и наложит епитимью.

Как и везде, нужда в рабочих руках, но гораздо сильнее, чем везде, потому что индейцев мало и они всегда могут сбежать к тем, которые «за речкой». Там им, правда, будет сложно, потому что «свободные» не любят «рабов», и тем не менее, полегче, а со временем и интегрируются. А потому тупого рабства в генерал-капитании нет. Есть «подопечные». Плавно переходящие в incilinos, что-то типа крепостнs за долги, с барщиной и отработкой, зато со своей семьей, своим участком, своим домиком, а если повезет попасть господскую banda (дружину), так и вовсе жить можно. Опять же, батюшка заступается, а «за речкой» дикари, чьи души, не зная света Христова, обречены Аду.

Вся земля разделена на 32 майората, гигантские феодальные поместья, принадлежащие 32 семьям, потомкам первых поселенцев, наследственные, неделимые и неотчуждаемые, со своими маленькими армиями, обязанными поддерживать крохотные королевские подразделения в борьбе с «заречными». Это не обычные асьенды, как везде, везде, даже в Мексике, таких раритетов прошлого в чистом виде нет, а в Чили есть.

Зато, - совершенно как везде, - социальная лестница. Испанцы пупы  земли и венцы творения. Как правило, в колонии временно, по ходу карьеры. А если почему-то остаются и роднятся с местными «своего круга», дети их уже креолы. В общем, тоже испанцы, со всеми правами, богатенькие, даже и с титулами, - но для чистых españoles неформально уже второй сорт. Даже если учились в Саламанке и наследники «майоратов», выше первого зама при персоне из центра не поднимаются. Дальше всяческие метисы, и тут уж цветовая шкала разработана скрупулезно: если индейской крови четверть и меньше, почитай, почти креол, хотя и пересортица, можешь и в кабильдо избираться, а если больше, извини, плебс. Хотя, возможно, и богатый, со своей мастерской, лавкой и так далее, вплоть до rotos, то есть, оборванцев, которые, тем не менее, все же выше indios.

И войны. Постоянные и непростые. Индейцы освоили и лошадь, и огнестрел, и новую схему организации: вместо айльяреуэ-племен – вутан-мапу, устойчивые союзы, возглавляемые военными вождями-токи, сперва выборными, затем, как положено, наследственными, а вутан-мапу входят втату-мапу, всеобщую конфедерацию с единым советом вождей. Так что, иногда бились, чтобы округлить владения и разжиться рабочими руками, но гораздо чаще, чтобы свое. И бились годами. С переменным успехом.

«Арауканская война обошлась Испании гораздо дороже, в смысле человеческих жертв, чем завоевание Мексики и Перу», - отмечал знаменитый географ Элизе Реклю, и это так. «Сорокалетняя война», начатая в 1571 г. токи Колоколо, в 1612-м привела к уходу испанцев за Био-Био. «Шестнадцатилетняя» после ряда крупных побед токи Льентура кончилась в 1641-м Кильинским миром, зафиксировавшем границу. «Семнадцатилетняя» (1655-1671), «Трехлетняя» (1723-1726) и «Шестилетняя» (1766-1772) подтвердили, что «Кильину нет альтернативы», и в 1774 г. в Сантьяго прибыли послы независимой Араукании, принятые на соответствующем уровне.

А в общем, тягучая, тусклая, монотонная жизнь глухой глубинки, с постоянным дрожанием земли и столь же постоянным ворчанием в адрес Лимы, которая грабит, и Мадрида, который совсем забыл, что в Чили тоже люди. И род уходил, и род приходил, а все пребывало вовеки. Только в середине Века Просвещения реформы не чуждого духу перемен Карлоса III впустили в форточку малую толику свежего воздуха: власть позволила приоткрыть порты, но это мало что изменило, ибо Лима, как и раньше, диктовала тарифы, а к тому же, иностранные товары, красивые и недорогие, начали гасить местные промыслы.

Правда, местное начальство, - тогдашний капитан-генерал Амбросио О’Хиггинс был человеком прогрессивным, мыслящим в унисон времени, на голову выше подчиненных и подведомственных,  - приняло некоторые меры, поддержало мануфактуры, построило дороги, уменьшило поборы, - но все это строго в рамках полномочий, робко, скромно, не посягая на устои. В стиле «все что могу лично». В том числе, и закрывая глаза на контрабанду. Как и многие начальники в испанских колониях, и конечно, не без выгоды для себя.

Но не столько английскую, как на атлантическом побережье, сколько американскую, ибо аккурат в то время южную часть Пасифика начали осваивать янки, охотясь на китов и котиков, а заодно и приторговывая. Это не поощрялось, с 1788 по 1810 за контрабанду были задержаны 252 североамериканских судна, а сколько не задержаны, можно только гадать, и связи Чили с новорожденными США крепли из года в год.



Чудики

Вот так вот они и жили. Стабильно, достаточно сытно, - но ведь не хлебом единым. Хотелось большего понимания метрополии. Хотелось новизны, дефицит которой мучил «высшее общество» неимоверно. А новые веяния до Сантьяго и Консепсьона с округой, в отличие от Буэнос-Айреса, до которого из Европы было рукой подать, - сколько ее, той Атлантики? - долетали не скоро и скудно. Тем паче, через Лиму. И мало кто мог позволить себе съездить в Европу.

Но все-таки ездили, и кое-кто из съездивших, вроде богача из богачей Хосе Антонио Рохаса, привозил умные книги, вошедшие в моду на Старом Континенте, кто-то брал эти книги почитать, а потому обсуждали, проникаясь мыслью, что вот оно, объяснение всех вопросов. Дидро, Руссо, Монтескье, Вольтер, Гольбах, Гельвеций, прочие властители тогдашних дум. Да еще испанские «экономические критики», предлагавшие скромные, но назревшие реформы. В общем, было что обсудить в крайне узком, очень досужем кругу благонамеренных, но гордых своим свободомыслием провинциалов, а кое-кто, восторгаясь собственной смелостью, решался и задумываться о большем.

В 1780-м, когда вице-королевство трясло великое восстание Хосе Габриэля Кондорканки, Тупак Амару II, отголоски которого, долетая в глубинку, обрастали деталями вовсе уж фантастическими (но об этом подробнее в книге про Перу), дошло даже до реального дела. Ну как дела... Тот самый Хосе Антонио де Рохас, владелец заводов, газет, пароходов, - то есть, шахт, мастерских и трех кораблей, - прозванный в Сантьяго «чародеем» за чрезмерное увлечение физическими и химическими опытами, вернувшись из Европы с грудой книг, телескопом и микроскопом, позволил себе вынести на дружеское обсуждение тему «естественных прав человека». При этом сравнивая достоинства и недостатки монархии с достоинствами и недостатками республики, в конце концов, дойдя даже до рассуждений применительно к Чили.

От такой дикой крамолы народ, конечно, шарахнулся, но все же нашлись две понимающие души, обе родом их la belle France, - Антонио Бернэ, обучавший детей «чародея» латыни и французскому, и Антонио Грамюссе, обучавший их же математике и танцам, - которые слушали и поддакивали, аж пока кто-то не донес, а когда кто-то донес, «нежелательных иностранцев» вывезли в Лиму, где четыре года мурыжили допросами, а потом выслали в Европу, куда один из них не доплыл, ибо умер в пути, а второй доплыл и пропал со страниц истории. Самого «чародея», как столпа общества, не тронули, даже микроскоп с телескопом не конфисковали, - но рассуждать о высоком он на какое-то время перестал, а несколько королевских чиновников за раскрытие опаснейшего «заговора трех Антонио» получили повышения по службе.

Рассуждения и обсуждения на этом, конечно, не прекратились, однако первые, да и вторые, а уж особенно третьи новости из революционного Парижа провинциалов, даже самые вольнодумных, не столько воодушевили, сколько напугали, тем паче, что и приходили в соответствующей обработке. Свободы, равенство и братство, конечно, славно, реформы тоже, но вот ущемление церкви, аж до пропаганды атеизма, упразднение монархии, гильотины на площадях, - это уже было как-то слишком. Несколько exaltados, конечно, нашлись, но в целом публика насторожилась, и даже самые отъявленные вольтерьянцы типа сеньора де Рохаса, того самого «заговорщика Антонио» одобрили объявление Испанией войны взбесившемуся северному соседу, а «восторженных» арестовали, посадили, и никто их не пожалел.

Впрочем, салонная болтовня, она и в Шепетовке салонная болтовня, а бывало и посерьезнее. Не в самой генерал-капитании, конечно, где народ такого попросту не понял бы, а на выезде. Скажем, в самом начале 80-х некий Хуан Хосе Годой, «светский иезуит», высланный из Чили за подрывную пропаганду и подозрительные шашни с индейцами, прибыв в Лондон с двумя товарищами, о которых неизвестно ничего, кроме позывных «Мигель» и «Суарес», прорвался в высокие кабинет, представив сэрам детальный план свержения «отсталой испанской власти». Естественно, с последующим уходом Чили с его медью под крышу прогрессивного Лондона. Однако, будучи благожелательно выслушан (медь – дело хорошее, о меди почему не поговорить?), понимания не нашел, после чего перебрался в Штаты, кого-то там заинтересовал и вернулся организовывать подполье, но был арестован и сгинул в тюрьме.

Бывает. На самом деле, инициативному человеку просто не повезло, он появился слишком рано. Планы у Англии очень даже были, и весьма обширные, однако Испания, на тот момент союзник, знающий свое место, не входила в число приоритетов. Безусловным приоритетом была Франция, только-только нагло вмешавшаяся в британскую АТО на территории будущих Штатов, в результате чего Лондон потерял колонии. Такое не прощается, сэры готовили ответный удар, не имея возможности отвлекаться, и в конце концов, как известно, нанесли его 14 июля 1789 года.

Впрочем, интереснейшая тема участия туманного Альбиона в подготовке первого этапа известных событий во Франции слишком обширна, чтобы углубляться в нее подробно, тем паче, что очень много зыбкого. Оставим ее исследователям, уже второй век роющим землю, и просто зафиксируем факт: «латиноамериканское направление» считалось резервным. Хотя, конечно, и фонды были выделены, и люди работали, и кадры подбирались. Например, полковник Франсиско де Миранда, знатный венесуэльский креол, философ-недоучка и авантюрист по натуре, которого, в отличие от сеньора Годоя, не отвадили, а придержали и поставили на учет где следует.

Нет, подробно о доне Франсиско, разумеется, не здесь, а в книге про Венесуэлу, но без краткой информации к размышлению никак. Убежденный вольтерьянец и «враг тиранов». Республиканец и демократ. По натуре редкостный авантюрист, видимо, жить не способный без адреналина и одержимый сверхидеей свободы для Латинской Америки. Амбиций как у еще мало кому известного Наполеоне Буонапарте, энергии тоже не меньше. Волонтером участвовал в борьбе за независимость США, где познакомился аж с самим месье Лафайетом и по его рекомендации вступил в масоны, потом вышел на связь с тихими англичанами, выразившими полное сочувствие идеалам мистера Миранды и попросившими просто немножечко подождать.

Ждать сидя сиднем, однако, натура не позволяла, и полковника мотало туда и сюда по всей Европе с какими-то проектами, но его, везде принимая (связи работали), нигде не слушали, ссылаясь на масштабность задач, которые по силам только англичанам или русским, - и наконец, паззл сложился. Потерпев поражение в войне с Францией и по необходимости став ее союзников, Мадрид из младшего партнера превратился в законную цель охоты, а значит, добычу, которую можно свежевать и делить, - и у Миранды появились деньги, неведомо откуда, но немалые. Энергии же у него было выше крыши, а когда энергичный человек, тем паче, со связями, получает много денег, начинаются чудеса.



Нулевой цикл

Всего год, даже меньше, напряженнейшей организационной работы, и алле ап! – в 1797-м в Лондоне возникла «Ложа джентльменов» с подзаголовком «Большое американское собрание». Без единого англичанина в составе, вообще без еворопейцев, даже без янки, - только уроженцы испанских колоний, только молодые образованные парни из хороших (чем знатнее, тем лучше) креольских фамилий, по тем или иным причинам (в основном, в связи с учебой) жившие на Старом Континенте.

Так или иначе, на кого письменно, а с кем-то случайно сталкиваясь лично, сеньор Миранда выходил на каждого, и на каждого в распоряжении сеньора Миранды оказалось подробнейшее досье с указанием всего, что нужно знать, вплоть до любовных интрижек, мелких черточек характера, причуд и хобби. Никакого влияния на Родине ни у кого из них, конечно, не было, но ведь никто никуда не спешит, молодежь растет и любит тех, кто ее уважает. А доверительные, на равных беседы со взрослым и таинственным полковником Мирандой, жизнь которого сияла, как одно сплошное приключение, были так романтичны, так красивы и так далее…

Работа с кадрами шла в лучших традициях. Кто-то по тем или иным причинам отсеивался, кто-то оставался, и его со временем посвящали в новые тайны, повышая самооценку и желание проявить себя на благо Отечеству и человечеству. В основном, конечно, ребята были родом с атлантического побережья, - Ла-Платы и Новой Гранады, - но был и чилиец. Только один – совсем юный Бернардо О'Хиггинс, сын того самого дона Амброзио, весьма не чуждого Просвещению генерал-капитана Чили, ставшего к тому времени аж вице-королем всего Перу. А яблочко от яблони недалеко падает.

Блестящий, остро воспринимающий несправедливость мира и желающий этот гадкий мир улучшить, студент Оксфорда был удостоен высшей степени доверия, и вернувшись домой, стал активно агитировать «весь Сантьяго» за все хорошее против всего плохого, хотя на рожон не лез, и сыщики, получившие приказ на всякий случай проследить, вскоре доложили по инстанциям, что дон Бернардо политически чист, а что болтает много, так молодой ведь. Ничего страшного, женится, придет в норму и, глядишь, послужит не хуже папы.

А тем временем, в Европе колесо катилось. После фактической аннексии в 1808-м Испании императором французов, посадившим квази-королем в Мадриде своего брата Жозефа, звезды сошлись. Если вынужденный союз Бурбонов с «цареубийцами» сам по себе вывел Испанию из «цивилизованного мира» в разряд врагов туманного Альбиона и всего прогрессивного человечества, то теперь, став добычей «корсиканского чудовища», она утратила остатки легитимности, выпав из системы международных отношений. На Иберийском полуострове началась революция. Вернее, гражданская война, и «лоялистов», вставших на защиту Бурбонов, от глухо реакционных до сияюще либеральных, Англия поддерживала всем, чем могла, вплоть до прямой интервенции.

Со своей стороны, искали поддержки и осевшие в Севилье, а затем в Кадисе «лоялисты». Везде. В частности, и в ранее обижаемых колониях, - объявив, что отныне они «интегральная часть испанской монархии», во всем равная провинциям метрополии. Уже не только с обязанностями, как раньше, но со всеми проистекающим отсюда правами. Что, конечно, креолов обрадовало, но не слишком впечатлило. Декрет правильный, спору нет, лучше поздно, чем никогда, - но в реале-то что? Торговля с Испанией без которой полный зарез рухнула, пусть и не до нуля, но около того, «солидные люди» несут убытки, а тут еще и налоги взвинтили. Нет, понятно, война, обожаемому монарху нужны деньги, но откуда же их брать, если торговли нет, а требуют все больше?

Элиты колоний злились. Ворчали в Мехико, шипели в Боготе, бурчали в Байресе, - и Сантьяго в этом смысле исключением не был, ибо люди везде люди, и на контрпродуктивность реагируют остро. Особенно после приказа из Кадиса: всех «подозрительных» брать под арест и везти в Лиму для выяснения, а все «сомнительных», то есть, ведущих невосторженные разговорчики, высылать в 24 часа. Учитывая, что разговорчики вели все, злость нарастала. Дескать, мы-то со всей душой, нам велели готовиться к возможным вторжениям с моря, мы отмобилизовали ополчение, аж 16 тысяч мужиков со стволами, а с нами за всю нашу верноподданность, выходит, вот так вот, да?

По всей логике, умное начальство в таких случаях не обостряет. Но у генерал-капитана Гарсия Карраско, сделавшего карьеру в провинциальных гарнизонах, похоже, играл административный зуд, усугубленный полным неумением оценить новости из Каракаса, Боготы и с Ла-Платы. 25 мая по доносу арестовали троих очень уважаемых в Сантьяго людей, записанные в «сомнительные», поскольку обсуждали письмо, полученное из Байреса проживавшим в Чили богатым оптовиком-портеньо.

Посягательство на столпы общества, связанные родством с «Тридцатью Двумя», - лучшего триггера нельзя и придумать. Вдобавок несколько депутаций с просьбой пересмотреть решение сеньор Карраско развернул, не проявив уважения даже к епископу. И когда 11 июня 1810 года стало известно, что арестованных, признав «подозрительными», намерены увезти, к зданию кабильдо подтянулся народ, - естественно, в лице лучших своих представителей («плебсу» все это было до лампочки), - требуя гнать ко всем чертям «испанскую тварь», а власть передать «правительственной хунте» из местных. Упаси Боже от крайностей, конечно же, представляющей власть «обожаемого монарха»! - , но понимающей чаяния и настроения верноподданных чилийцев.

Разумеется, на такую резкость устроители митинга, - отцы города, высшее купечество, кто-то из «тридцати двух», епископ, - не пошли. Ограничились созданием комитета в защиту прав арестованных, после чего чин-чином, за подписью сотни самых видных граждан и с печатью кабильдо, «почтительно вручили» генерал-капитану официальное, юридически безупречное прошение об отмене указа о вывозе арестованных и освобождении их на поруки или, в крайнем случае, под залог. С упором на то, что люди пожилые, достойные и убежать никуда не смогут, да и не захотят.

Возможно, сумей сеньор Карраско оценить ситуацию хотя бы в этот момент, что-то пусть не изменилось бы (нельзя отменить смену времен года), но случилось бы позже или пошло мягче. Но старый солдат, не знающий слов любви, решив, что непреклонная суровость воспитует много о себя мнящую деревенщину лучше слюнявой мягкотелости, распорядился арестованных вывозить, так что, на рассвете 13 июня, хитро усыпив бдительность пикетов, бдящих на такой случай у тюрьмы, подчиненные его распоряжение выполнили. И это стало ошибкой хуже любого преступления…

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив