Гвозди ты делать из этих людей...

mysea — 13.05.2025 «Вот вы говорите: «Царь, царь»… А вы думаете, Марья Васильна, нам, царям, легко? Да ничего подобного, обывательские разговорчики. У всех трудящихся два выходных дня в неделю. Мы, цари, работаем без выходных. Рабочий день у нас ненормированный».

Вы думали, это просто забавные слова поддельного царя? Вы ошибались. Чтобы быть монархами или даже придворными, надо было иметь лошадиное здоровье и железную психику. Иначе не выжить... Прикиньте на себя адскую придворную жизнь и подумайте, смогли бы вы выжить?


Николай I и Александра Федоровна

Отрывок из воспоминаний барона Василия Романовича Каульбарса

1 января1832-й года я участвовал на большом общественном маскараде при Дворе, на который было роздано более 20 тысяч билетов, и вход разрешался "всякому, чисто одетому, мещанину и крестьянину".

Мне кажется, что это был последний подобный маскарад, я более о таком не слыхивал.
Можно себе представить невыносимую жару, царившую в залах Дворца от многотысячной толпы народа и массы свечей (говорят, около 24000). Полы и паркеты были покрыты тонким слоем грязи, так как большая часть публики пришла пешком, и, несмотря на все старания хорошо обчистить ноги, тем не менее, вносил снег и грязь.

Воздух, от испарений такого множества людей, был похож на туман, сквозь который тускло светили свечи. Через эти массы народа, из одного зала в другой, двигались длинные императорские полонезы и стоило громадного труда очищать место для прохождения танцующих. Дворец, после подобного маскарада проветривался и чистился в продолжение нескольких дней.

4 января я был вновь приглашен на Аничковский бал, а 7-го на бал в Концертном зале (600 человек). 8 января Государь (Николай Павлович) произвел в Михайловском экзерциргаузе смотр 3-м, вновь сформированным кирасирским дивизионам: Кавалергардскому, нашему (Конногвардейскому) и гвардейскому Кирасирскому и остался ими очень доволен.

Как весело жили и как любили танцевать в то время, доказывает масса балов, данных в эту зиму. Назову некоторые, осчастливленные присутствием императорской четы: 12-го в Аничковском дворце; 17-го у старой княгини Голицыной (Наталья Петровна); 19-го у графа Нессельроде; 22-го малый императорский бал, во дворце уделов; 25-го у австрийского посла графа Фикельмона; 26-го в Аничковском дворце; 28-го концертный бал во Дворце.

В промежуток между этими балами давались спектакли и ужины в Эрмитаже. 5-го февраля бал в Уделах; 9-го блестящий бал у князя Белосельского; 12-го бал у английского посла Каннинга. Между ними - спектакли, обеды и поездки в санях на острова.

14-го февраля началась масленица, и мы приготовились в эту неделю особенно повеселиться. Был развод в Михайловском экзерциргаузе. Чтобы не терять времени на поездку домой, мы (аничковские танцоры) захватили с собой в манеж наши сюртуки и фуражки. После развода, наскоро переодевшись, поспешили прямо в Елагинский дворец. Здесь уже стояли наготове, большие сани, запряжённые 8-ю лошадьми. К этим большим саням, были привязаны сзади две длинных веревки и между ними еще 20 маленьких элегантных и удобных санок.

Вскоре вышла Императрица (Александра Федоровна) и села с 12-ю дамами в большие сани: Государь, великие князья, придворные дамы, кавалеры и приглашенные офицеры расселись по маленьким санкам. Около часу возили нас, таким образом, по островам.

Конечно, на поворотах часть маленьких саней опрокидывалась в снег, что каждый раз приветствовалось криками и смехом. Последние 10 саней были заняты только кавалерами. Камер-юнкер Дурново (Павел Дмитриевич) и я выбрали себе самые последние санки, как наиболее валкие и интересные.

На каждом завороте приходилось балансировать, чтобы не вывалиться в снег. На плацу, у Елагинского театра, покрытом глубоким слоем мягкого снега, неопасного при падении, Императрица приказала сделать довольно крутой поворот, что вызвало большой переполох между маленькими санками.

Первые опрокинулись 12-е санки с великим князем Михаилом Павловичем; они потянули за собой и остальным 8 санок. Седоки упали одни на других в глубокий снег и барахтались в нем. На самом верху этой кучи очутились Дурново и я.

Вернувшись в Елагинский дворец, все общество направилось к двум вновь устроенным ледяным горам, одной - для Императрицы и дам, другой, более крупной, для кавалеров. На последней находились длинные сани, так называемые дилижансы, в которые садились по 4 человека с каждой стороны, всего значит 8 человек.

Санями управляли архангельские мужики на коньках. Как просто и непринужденно мы веселились, доказывает следующий маленький эпизод.
Император Николай I сел в один из этих "дилижансов" и посадил меня на одно свое колено, а графа Понтуса Стенбока (Яков Иванович), одного из моих офицеров, на другое; мы должны были держаться, обняв его шею.

Впереди нас сел граф Фикельмон, тоже с двумя офицерами на коленях. В таком виде наш "дилижанс" съехал с горы со скоростью молнии. Можно себе представить восторг публики и народа, столпившегося по обеим сторонам нашей дороги. Около часу продолжалось веселье на горах, после, чего императорская чета удалилась во внутренние покои дворца.

Для приглашенных были приготовлены комнаты во флигелях, снабженные всеми, какими только возможно удобствами для туалета. Тут мы переоделись в наши виц-мундиры, но без шпаг, и шляп, и отправились во дворец, где немедленно начались танцы. Протанцевав несколько контрдансов, отправились в столовый зал к обеду.

Здесь было накрыто множество маленьких круглых столов, каждый на 8 персон, сели кто куда хотел. Наследник цесаревич Александр, тогда мальчик 13-ти лет, пригласил меня сесть за свой столик, где обедал и его воспитатель, генерал Мердер (Карл Карлович). После обеда танцы продолжались до 8 часов вечера; от 8 до 10 отдыхали, слушая прелестную игру французских актеров, разыгравших несколько маленьких пьес.

После спектакля продолжали танцевать в прибранном для этой цели "столовом" зале, и в 2 часа ночи, после лёгкого ужина, разъехались по домам. Общество состояло только из 50-ти человек. 23-го февраля 1832 года началось вступление в Петербург возвращавшихся из польской кампании войск, прозимовавших в Варшаве, Вильне, Лифляндии и других местах.

Первым в Петербург вступил лейб-гвардии Преображенский полк. 1-го марта пришла и Конная гвардия. Для встречи ее я выстроил свой дивизион у Нарвской заставы, по прохождении полка пристроился и вместе с ним продефилировал мимо Государя Императора. 7 марта я сдал свой дивизион полковому командиру генералу Оффенбергу (Федор Петрович).

В полку для всех эскадронов места не хватало, поэтому я перешел со своим резервным эскадроном в Стрельну. 1-го мая я присутствовал в Георгиевском зале Зимнего дворца на приеме польских депутатов.

25 июня, в день рождения Государя, я участвовал в разводе нашего полка, a после него на большом выходе, во дворце. Вечером, по приказанию Императрицы был зван на маленький бал в Монплезире.

30-го июня, в четыре часа утра, я получил приказание "немедленно перейти с эскадроном в Петергоф для занятия караулов во время больших маневров". Я вышел в 8 часов утра и в час дня прибыл в Стрельну. По приезде сюда, генерал Оффенберг передал мне приглашение Государыни Императрицы "на бал в Петергофском Большом дворце". Как было приказано, к 8-ми часам вечера я явился во дворец.

Мое появление было встречено свитою Государя с большим удивлением. Обыкновенно, на такие балы приглашались только ближайшие придворные и несколько флигель-адъютантов. Полагая, что "произошло недоразумением с приглашением", несколько человек советовали мне даже уехать, дабы не оказаться в неловком положении.

Имея в руках письменное приглашение, я, тем не менее, остался. Когда дали сигнал для первого контрданса я пригласил даму (Аврору Шернваль). Только что успели мы стать на место, как подошла ко мне Императрица и очень милостиво сказала: "Я очень рада, что вы всё-таки приехали: утром мне сказали, что вы в Петербурге".

Императрица Александры Федоровна, 1833 (худож. Ф. Крюгер)
На это я ответил, что "только днем успел с эскадроном перейти в Стрельну, где имел счастье найти милостивое приглашение". Отходя от меня, Государыня прибавила: "Я очень рада, что вы здесь, вы всегда умеете оживить бал, сделайте это и сегодня". Этот разговор слышал один из флигель-адъютантов, особенно беспокоившийся, что "мне могут быть неприятности из-за ошибочного приглашения".

Я не мог себе отказать в маленьком удовлетворении, и, обратившись к нему, спросил: "Что же, не лучше ли мне уехать, или теперь можно остаться?". Государь и великий князь Михаил Павлович несколько раз, очень милостиво говорили со мною. На этом балу я видел, приехавшего накануне, на фрегате, английского посла графа Дургама, (здесь Earl of Durham (Эрл оф Дарэм) спасибо Виктор Аксютин; прибывшего по делам Польши) с женой и двумя очень красивыми дочерьми.

1-го июля, в день рождения Императрицы, был развод Кавалергардскому полку и после него большой выход во дворце. Вечером, в 7 часов, - театр и балет на открытом воздухе. Сад Монплезира был обращен в роскошную сцену, в середине которой бил чудный фонтан. Давали балет "Киа-Кинг" (здесь в постановке Антуана Титуса, композитор Джоаккино Россини). После спектакля был бал в Монплезире, на котором присутствовало около 300 человек.

12-го и 24 июля я танцевал на балах во дворце. Мой эскадрон не принимал участия на маневрах и я присутствовал на них зрителем, что было для меня в высшей степени интересно.

2 августа великий князь Михаил Павлович подозвал меня к себе и приказал отвести эскадрон в Петербург, что я в тот же день и исполнил. Конец месяца прошел как всегда: утром служба, вечером, какое-нибудь увеселение, обед, бал или спектакль в городе или на дачах под Стрельной и Петергофом.

30 августа, в день св. Александра Невского я был в числе приглашённых на поднятии Александровской колонны перед Зимним дворцом. Для Царской семьи был разбит особый шатер, приглашенные же помещались в окнах Зимнего дворца. Колонну поднимали посредством 64-х кабестанов (здесь лебёдка), приведенных в движение 1200 гвардейских, солдат. Поднятие длилось 2 часа.

31 августа 1832 года я присутствовал на открытии вновь выстроенного Александринского театра. Осень и зима миновали скоро, - утром служба, вечером балы при Дворе или в частных домах.

Служебные занятия, а главное бальная и общественная жизнь, сильно подорвали мое здоровье.
Движение вперед по службе, шедшее до сих пор удачно, теперь приостановилось. Император Николай, сейчас же после восшествия на престол уменьшил число полковников в полках с 5-ти на 3, и поэтому мне еще долго приходилось сидеть ротмистром. Кроме того меня уже давно тянуло видеть новым страны, других людей и их нравы.

Получить заграничный отпуск у нас было невозможно; поэтому я решил подать в отставку.

19-го декабря я подал прошение. Мне было очень лестно, что вскоре же я получил запрос Государя Императора и великого князя Михаила Павловича, какие причины вызвали так внезапно мою просьбу об отставке. Мне было приказано написать письменное объяснение и передать его начальнику гвардейского генерального штаба генералу Веймарну (Иван Федорович).

Конечно, в этой бумаге я показал причиной моего ухода со службы "расстроенное здоровье и домашние обстоятельства". Упомянуть о моем желании путешествовать я, конечно, не мог, так как в виду разных революций, беспорядков и польского мятежа, отпуск за границу давался лишь в исключительных случаях; въезд же во Францию русским подданным был совершенно запрещен.

Великий князь очень милостиво уговаривал меня не покидать службы и предлагал 6-месячный отпуск с сохранением содержания, но я не мог побороть своего желания путешествовать, рассчитывая через год вернуться и, поступить обратно в свой полк продолжать службу.

1 января 1833-й года я присутствовал на большом маскараде и к ужину был приглашён в Эрмитаж. 16 января я был шафером на свадьбе моего брата Карла, женившегося на Наталье фон Энгельгардт. Это был последний раз, что мне пришлось надевать в Петербурге наш красный бальный мундир, так как в скором времени должны были выйти мои бумаги об отставке (в 1834 году во Флоренции, во дворце Питти, на балу у великого герцога Фердинанда я явился опять в нашем бальном мундире).

21 января, на большом бале у графа Кочубея, Государь очень милостиво говорил со мной, выражая свое сожаление, что я не переменил своего намерения бросить службу. 23-го я получил от полка мой указ об отставке, подписанный лично Государем Императором, от 16-го числа, в котором я увольнялся в отставку полковником, с мундиром.

Вечером, на балу у графа Фикельмона я был уже в штатском платье. 6-го февраля я представлялся как "отставной полковник" великому князю Михаилу Павловичу, причем он мне оказал: "Да простит тебе Бог, что ты ушел в отставку. Надеюсь, что ты будешь в деревне так скучать, что скоро опять вернешься на службу". Поцеловав меня трижды, отпустил меня со словами: "До свиданья".

Ему и в голову не могло прийти, что я носился с совершенно другими планами, чем, скучать в деревне. 10 февраля я был на маскараде, на котором присутствовал и Государь. Встретив меня, Он, милостиво сказал: "Я привык видеть тебя 16 лет в мундире, в этом костюме почти не узнаю".

17 февраля я сделал массу прощальных визитов и 18-го уехал из Петербурга, получив накануне пряжку за 15 лет беспорочной службы

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив