"Грузинское вино - Гамарджоба, генацвале!", или Совок бессмертен
shimerli — 05.08.2010Это – Грузия! Грузия – остров одиночества, блеска и нищеты, и, конечно, любви… Это острое чувство сердечной недостаточности пронзает тебя сразу, как только горы свели над твоей головой ладони, благословляя, словно блудного сына, который шел, сам не зная куда. Я вернулся в Грузию, в Тбилиси, Тифлис, Тбилисо!
Такой лазурный небосвод
Сияет только над тобой –
Тбилиси, мой любимый и родной!
И Нарекала здесь стоит
Как память прошлых тяжких бед,
Твою главу венчая сединой...
А может, и не побывал, и не писал, а если и был, то в Баку, но, глядя сквозь магический кристалл бокала Ахашени, это уже и не важно. Самое главное, что ты вкушаешь терпкую влагу этого горного воздуха, и тамада, поднимающий рог в твою честь, читает огненные строки поэмы Важа Пшавела «Гость и хозяин». Сначала на грузинском, а потом в переложении Николая Заболоцкого:
Глядит кистинское селенье
Гнездом орлиным с вышины,
И вид его нам тешит зренье,
Как грудь красавицы жены.
Ты закусываешь домашнее солнечное Цолакаури или Мукузани свежей, только что выловленной в мелководной речушке, в которой смешались два потока, как в жизни, черное и белое, низкое и высокое, форелью. И забываешь обо всем на свете, кроме гулко бьющегося сердца. Немеет язык, и предательски наворачивается слеза…
Саперави – наверное, сбежавшая цитата из легенды о Сурамской крепости. Такое оно темное, почти рубинового оттенка и древнее, как эти легендарные стены, у которых Сергей Параджанов, тбилисский армянин, снял свой фильм «Легенда о Сурамской крепости». Небольшая деревенька Сурами в Хашурском районе, приютившаяся у южного подножия Лихского хребта, делит Грузию на западную и восточную, как на две половинки граната. А цвет его – рубиновый...
Гамарджоба, генацвале!
На столе большой, как горный утес, нависший над тобой, над твоей судьбой, кувшин Кахетинского. Искристая влага льется горным потоком, играет на солнце и пламенеет в груди.
Все мы, русские, немного грузины! Особливо в Тбилисо, в маленьком ресторане с горячим, словно скала, прожаренная на солнце, харчо, дымящимся, словно туман над холмами Грузии, шашлыком, тающим во рту хачапури. Или в маленьком селе Верхней Аджарии… А потом вечереет. И поток маленьких переулков, словно ручейки, стекающие в ущелье, ведут тебя неведомо куда. Туда, где ночные тени, смешиваясь с еще не отпылавшим закатом, приобретают очертания призраков Пиросмани. Пригубим и Пиросмани. Его грузины в черных, как ночь, шароварах, фуражках или в каракулевых папахах в кабачке пьют из кувшинов вечность. Словно Святая Троица, осеняющая троеперстием царицу Тамару. Такая вот тайная вечеря по-грузински. Застолье – священнодействие. Это не еда, а молитва, когда нельзя никуда спешить. А надо наслаждаться сумерками, целовать глиняный бокал, преломляя лаваш с друзьями, которых политика почему-то превратила во врагов, и беседовать о том, что два православных народа должны жить как братья.
Может быть, это высокопарно и пафосно. Но Грузия – страна горная. Здесь все возвышенно и, возможно, преувеличенно. И разве согласно Пушкину не в возвышенном обретает сердце пищу? Разве человек, пьющий вино, хуже того, у кого в руках кинжал? Я пью кровь Господа моего. И преломляю хлеб с теми, кто мне подарил кров. И вспоминаю советскую еще армию и моего подопечного Хвичу из Рустави.
Хвичу с большим и гордым профилем, как и его соотечественников, в Москве называли чуреком или чебуреком. А этот чурек с чебуреком и еще один армянин вступились, когда русские «старики» хотели меня побить: я, замкомвзвода, не давал им в обиду молодых. Разве я могу предать Хвичу или старика, учителя русского и литературы из деревушки, что в Верхней Аджарии? Старый учитель забывает русский язык, потому что государство, в котором он жил и умрет, решило вычеркнуть русский алфавит из его жизни.
Политика – это безумие. Лучше быть в гостях, пить вино и любоваться стройным станом удаляющейся от тебя по кромке моря вдаль Грузии. А не то ведь так просто из гостя превратиться в кровника…
..