Границы политической власти. Францишек Рышка.

4toblog — 11.12.2023

Из книги «Элементы теории политики» под редакцией и с предисловием доктора философских наук В.П. Макаренко (перевод с польского). Издательство Ростовского университета, 1991. 448 с.

О понятии политической власти

Стратегия построения теории должна начинаться там, где опыт прошлого и современная интуиция указывают на существование относительно устойчивых и сильных связей атрибутов и поведения человеческих общностей, занимающихся политикой или политически структурированных. Бесспорно, политической структурой является современное государство, подверженное изменениям как любое политическое явление и потому имеющее (в соответствии с нашей посылкой) меняющиеся свойства. Между этими свойствами должны существовать зависимости, которые можно установить. Свойство «быть государством» зависит от существования других государств.

94

Положение одного государства среди других настолько давно рассматривается политическими доктринами, что не нуждается в доказательстве. В конце концов, на протяжении столетий это была главная тема писаной истории человечества. Однако «бытие государства», т. е. определенное экзистенциальное, а не онтическое состояние, может подчинять себе другие экзистенциальные свойства данной организации, представляющие собой либо агрегат, либо свойства иного типа индивидов и групп, принадлежащих к данной организации. Это преимущественно (хотя необязательно) глобальные свойства группы, т. е. такие, которые имеют несомненно политический характер.

В 1968 г. Д. Неттл опубликовал статью с неожиданным и несколько провоцирующим названием «Государство как концептуальная переменная». Статья Неттла была попыткой концептуализации явления государства в теории политики с тем, чтобы обсудить заново тему, давно забытую и недооцененную в британской политологии, которая тогда доминировала на Западе. Распыленная на множество частных исследований, ведущих к частичным теориям общественного мнения, политических партий, выборов или избирательных решений, управления большими социальными группами, эта наука отодвигала государство на второй план либо не видела его вообще. «Бихевиористская революция» начала 1960-х гг. и различные попытки системного анализа, предпринятые Д. Истоном, Г. Далем, К. Дойчем, сегодня уже не кажутся достойными названия «научной революции» не только в соответствии с правилами позитивизма, но и — провозглашенными антипозитивистом Т. Куном. Однако главные работы представителей бихевиоризма в политологии выполняли и по-прежнему выполняют, правда, в меньшей степени, роль моделей объяснения и не являются законченными политическими теориями. Они остаются под явным влиянием американского функционализма.

В то же самое время В. Ранкимен пытался представить функционализм в качестве наилучшего метода объяснения политических явлений. Он это делал в полемике с марксизмом, полемике культурной, но в равной степени как бескомпромиссной, так и неубедительной. Он признавал за марксистами способность конструирования общей философии политики, но, по его мнению, лишь функционалистская методология образует действительную альтернативу марксистской философии и способна сконструировать общую теорию в науке о политике. Однако

95

выводы Ранкимена уперлись в одну, зато фундаментальную, преграду: он признавал, что функционалистским теориям грозит опасность, едва они займутся дефиницией государства. Действительно, нельзя объяснить феномен государства в гармонической схеме «структура — цель», поскольку определение государства как одной из многих организаций общества лишено отличительного признака. Если же вернуться к другим стародавним понятиям, которые не помещаются в познавательных установках функционалистов, тогда рушится логика объясняющих суждений. Ибо какую цель (в понимании функционалистов) может иметь государство, понятое иначе, чем идеальное бытие Платона, христианская ипостась человеческих стремлений, надежд, разочарований, страданий и конфликтов или, наконец, как множество институтов, которые функционируют только потому, что должности в них заняты людьми?

Впрочем, остается собственно методологическая ориентация школы правоведов-позитивистов с их концепцией идеализации государства как правовой структуры, бытие которой выражается через законы. «Назад к Кельсену»,— хотелось бы сказать, но этому мешает тот факт, что Кельсен был все еще жив и по-прежнему провозглашал свои категорические суждения о государстве — правовой структуре, которой можно заниматься научно лишь в сфере должного. Все остальное, иными словами внеправовые реалии, пусть остаётся задачей этикой или моралистов, если кто-то из них захочет выйти за рамки обычного описания, что в свою очередь может интересовать историков или социологов.

Однако никто из политологов не намеревался вернуться к учению Кельсена, так как это означало бы отход от исходных категорий политологии. Но тогда остается брешь в рассуждении. Государство может служить групповым (мы сказали бы — классовым) целям, может быть частью системы или множеством систем (в соответствии с общей теорией систем Берталанфи), либо соответствовать моделям Истона или Дойча. Однако государство как таковое не может иметь в функционалистской теории никаких целей, поскольку строгий функционализм не позволяет построить надлежащую дефиницию государства. Например, государство не может быть субъектом международных соглашений или конфликтов, ибо соглашения и конфликты выражают интересы групп, которые лишь используют определенные институты. Это отразилось, между прочим,

96

в известных исследованиях на тему (эмпирически обоснованную) конфликта, которую также в 60-е гг. нашего столетия начали разрабатывать Тед Гурр, Д. Зингер и Р. Раммел.

Интересный проект таксономического описания всех (т. е. поддающихся описанию) государств мира с целью установления зависимости между описательными переменными для того, чтобы эта зависимость могла объяснить источники конфликта, был назван проектом «Измерения наций», хотя сбор информации осуществлялся на уровне государств, а не наций. Термин «нация» означал, по сути, государственную общность (жителей и граждан государства), а не этническую группу. Однако нации можно приписать черты общности, а государству — нет. Попытка построения теории государства на принципах функционализма, подкрепленная наблюдениями над поведением людей, оказалась ошибочной с самого начала.

Неттл был прав, указывая на слабости и недостатки литературы на тему теории политики, в которой уделялось надлежащее место феномену государства. Еще более резко поставил проблему британский ученый Ч. Макферсон, задаваясь вопросом: нужна ли теория государства вообще? По его мнению, только марксизм и социал-демократия признает потребность такой теории, тогда как в англоязычной социальной науке ответ на этот вопрос, в лучшем случае, весьма сдержанный. Подобных сомнений, конечно, можно обнаружить больше, учитывая нарастающее число статей в журналах по общественным наукам и политологии.

Понятие политики мы обычно выводим из более универсальной категории власти. Власть, писал в 1938 г. Б. Рассел, «является фундаментальным понятием науки об обществе в том смысле, в каком энергия является фундаментальным понятием физики» [4]. Будем исходить из того, что «фундаментальное понятие» аналогично «категории» и представляет собой не просто метафору хорошего тона, но определение, из которого можно вывести методологическую концепцию, соответствующую «независимой переменной». Предположим, что власть имеет универсальный характер с того момента, когда появилось государство в социальном универсуме. Власть универсальна во времени, но различается зависимостями между субъектами и объектами власти и потому сравнима в пространстве, поскольку может быть изменяющимся свойством различной степени проявления.

97

Полезные ссылки:

Для очень ~~ленивых~~ занятых: квалифицированная помощь с курсовыми и дипломными работами

Для очень умных: новинки и бестселлеры alpinabook.ru и Читай-город

Доучиваемся онлайн со sky.pro и Нетологией

Спасаем деревья и климат с б/у электронными книгами

Сохранено