Грани допущения и падёж обоснуев

inesacipa — 07.01.2016
Заговорили с френдом о зрелищности истребления вампиров — а до того разговор шел о способах ведения войны. Творчество Упитанных Фей (особенно про этносы, чьим антропологическим отличием можно назвать невиданную тупость) практически всегда описывает войны, ведущиеся посредством метания говна и веток танцев в вихре стали. Супер-пупер-расы не то что пороха изобрести не в силах — они не в силах и баллисты для атаки на агрессивную биомассу организовать. Ну переняли бы у орков, тварей, плохишей и прочих некошерных личностей вооружение! Неттт! Сдохнем всей расой, но не оставим дедовской привычки воевать исключительно боевыми искусствами! Вы бы еще с саранчой боевыми искусствами воевали, придурки ригидные.

Ригидность, если кто этого слова без "ф" не представляет, есть неготовность к изменениям программы действия в соответствии с новыми ситуационными требованиями.

В психологии различают когнитивную, мотивационную и аффективную ригидность:
1. Когнитивная ригидность — неготовность к построению новой концептуальной картины окружающего мира при получении дополнительной информации, которая противоречит старой картине мира. То есть, узнав, что против тебя воюют не рыцари с кодексом чести, а бешеные волки, ты, тем не менее, выезжаешь на бой на коне и в пятидесятикилограммовой броне — нуачо? Воевать же положено так и только так.
2. Мотивационная ригидность — неготовность к отказу от уже сформированных потребностей и от привычных способов их удовлетворения или к принятию новых мотивов. У тебя появляется масса сверхценных идей, которые мешают тебе не только жить, но и выжить, однако ты привык делать себе хорошо именно так.
3. Аффективная ригидность — неготовность к изменениям в связывании тех или иных событий с определенными чувствами. Твоя эмоциональная оценка тех или иных событий, вещей и людей застревает намертво. Когда-то ты их ненавидел, с тех пор прошло много времени, выяснилось, что у тебя и у самого рыльце в пушку, пора бы вам простить друг друга — но неттт! Цепляешься за старую вражду, как целка за девственность.

К чему эти объяснения? К тому, что ригидность — одна из причин падежа обоснуев, как литературных, так и кинематографических.

Автор застревает на какой-то идее или образе — мира или человека — запрещая себе двигаться дальше. И даже просто понимать разницу между художественным допущением и сенильной деменцией откровенным маразмом.

Примеров маразма кругом хоть пруд пруди, а зверь обоснуй скоро в Красную книгу попадет. И вместе с тем в искусстве, а главное, в критике идет своего рода расслоение:
а) с одной стороны, от автора требуется скрупулезное соблюдение достоверности (подчас никем и никак не доказанной) в плане матчасти. То и дело в комментах к книге всплывают откровенно идиотские претензии насчет количества заклепок и фасона нижних юбок. Подобные вещи могут обсуждаться на десятках, сотнях страниц. Трусики Галадриэли, блин. Могли ли нигде и никогда не существовавшие эльфы изобрести подштанники?
б) с другой стороны, от автора могут принять и полное незнание людей, времен, истории, психологии, гуманитарных наук. Кои заклепочникам отчего-то науками не кажутся, а представляются чем-то вроде "фаллометрии" (как заявило мне существо, неспособное правильно написать слово "нарциссизм"). Итак, в людях оно не разбирается, а в инженеры душ лезет. И никто, главное, не возражает, что писатель-то у нас дурак.

Приведу самый последний, наисвежайший пример.

Новый лауреат "Букера", созданье с лицом и менталитетом недоучившегося гопника...



...гордящееся званием секс-символа современной отечественной литературы, глубокомысленно выдал в интервью: "Основное последствие моих занятий литературой — я стал лучше понимать других людей. Не только женщин, а вообще всех. По крайней мере мне так кажется. По моим ранним рассказам видно, сколь мало я понимал людей раньше, а теперь стал понимать лучше. Занимаясь литературой, я стал понимать чужие эмоции. Можно сидеть в скорлупе, а можно впускать в себя чужую радость и чужую боль. В этом есть подлинное удовольствие от литературы".

Если учесть, что у А.Снегирева еще и с грамотностью нелады: "— Александр, насколько я знаю, у вас есть две версии «Веры»: одна вышла в журнале «Дружба народов», другая — книгой в издательстве «Эксмо». Какую лучше читать?
— Безусловно, ту, что в «Эксмо». «Вера» вышла в журнале с очень плохой редактурой и корректурой. После этого даже уволили, как я слышал, корректоров. Это версия, за которую мне неловко. Но вот издательство «Эксмо» — я слышал, к нему относятся по-разному и с высокомерным снобизмом — но на самом деле ни одна запятая там не лишняя, не пропущенная и художественная редактура хорошая".

...а также с элементарной порядочностью: этот, как выразился один мой друг, полупокер волоокий уволил из журнала, в котором засел замом главреда, корректоров. Обиделся из-за своего убогого текста. Я еще понимаю, если бы его писево покромсал редактор и автор обозлился. Но корректор плохо поработал? Риалли? Само оно пишет настолько безграмотно, что за раскрытие этой тайны готово избавляться от свидетелей? Тогда Снегиреву придется начать гражданскую войну, не иначе.

На фоне этого признания типа: "Например, солею я всегда называл подиумом, а паникадило – люстрой, причастие же было для меня чем-то вроде закуски, а это оказывается евхаристия и таинство" (пунктуация снегиревская) не смотрятся вовсе: подумаешь, оно еще и пишет о том, в чем ни бельмеса не смыслит, для него причастие нечто вроде закуски. И выпивки.

Сами знаете, сколь снисходительной становится публика, если ее год за годом кормить опусами коляди́н и гоповатых полупокеров. Она размягчается и помаленьку пропускает в любые эмпиреи полных... секс-символов от литературы.

Зато с таким приемом, как художественное допущение, у современных критиков беда.

Помню, я и сама как-то раз задумалась про строение и положение тела летающего (без механических приспособлений) человека и в результате в пух и прах разнесла столь эффектную и любимую народом концепцию ангела. Разобравшись, понимаешь: просто вырастить из лопаток пару могучих (на деле не таких уж и могучих, размахом метра четыре) крыльев и летать на них не получится. Ни при какой инверсии законов аэродинамики из человека не получится летуна, каких изображают в кино и комиксах, да и в литературе тоже — человеческое тело и крылья из лопаток. Но я и сама таких описывала (правда, в потусторонних мирах, где крылья не более чем кокетство молодых богов).

Все потому, что допущение допускает полет нелетающих и несуществующих созданий — ангелов, драконов, птицы Рух, питающейся слонами.

Допускает оно и странности в поведении и чувствах героев. Например, в любовных историях (особенно в старинных пьесах) в финале нужно всех переженить. Поэтому в финале отдают кого попало кому попало: персонажи, всю дорогу ухаживавшие за героями из главной пары, когда предметы их страсти решают пожениться, тоже женятся — а зачем? Мало ли, что у тебя сейчас не выгорело, но выходить за всякую чозахерь — разве это выход? Или слуг и служанок женят, даже не выясняя, хотят они этого, не хотят.

Недавно на дайри прочитала про Теодоро из "Собаки на сене": "Эта его беготня от одной к другой. Типа, если не с графиней, то хотя бы с Марселой, дайте уж хуй пристроить, и мечется как озабоченный гондон, терпеть не могу таких вот, ну где там любовь? Графиню понять могу, Марселу тоже, а Теодоро — пффф. Презрение вызывает это вот — не одна, так другая, лишь бы было что-то. Это ведь обесценивает всю его типа любовь, ему в принципе без разницы, хотя с графиней, конееечно, круче. Девушки, которые его делят — ну не стоит он ваших переживаний, ну вот вообще.
Я все-таки безнадежно тупа и прямолинейна, для меня все просто, если любит одну — на другую и смотреть не будет. Вообще ни на кого не будет, а тут что?"

Меж тем тут и историческая составляющая, непонятная современному человеку, и пресловутое допущение, без которого не было бы любовного конфликта, не было.

Четырехвековой (скоро у этой пьесы юбилей) красавчик без роду без племени и так-то высоко метит: Марсела не какая попало приблуда, она, судя по ее намекам, бедная родственница графини. Жениться на родственнице графини, которая хоть и числится служанкой, но не из черной прислуги, с расчетом на хорошее приданое — неплохая партия для маргинала, "найденыша бедного". На Диану же безродному, чей единственный отец, как он сам говорит, — его ум, и смотреть не полагалось. Не зря же кавалеры Дианы собираются убить Теодоро, "чтоб честь не запятнать, он должен умереть": любой слух о связи секретаря с хозяйкой опозорит графиню де Бельфлор. Опозорит так, что путь ей один — в монастырь, грехи замаливать. И даже без памяти влюбленный в нее кавалер не сможет взять замуж женщину с таким пятном на репутации.

Разумеется, Теодоро и боится, и робеет. Разумеется, он не верит в возможность осуществления своих — вернее, Дианиных — поползновений. Секретарь предлагает графине, намеком признавшейся в любви: "И пусть она им насладится, неузнанной оставшись". Это даже не тайная связь, это авантюра с анонимным сексом. Единственный способ получить желаемое и сохранить незапятнанным родовое имя.

Одного не понимаю: почему все, кто осуждает бедного секретаря, делают это так, словно живет он в XX или в XXI веке, после всех мыслимых и немыслимых сексуальных революций, когда и королевские особы могут позволить себе всякие шашни и вольности, не говоря уж о простых смертных. Нет больше сословных преград, всё, отменили. Но и в наши дни чем богаче и родовитей семья, тем менее склонна она к мезальянсу: потенциальных избранников последышей в семи водах перемоют, прежде чем допустят к клановому пирогу. Хотя убивать, чтобы не порочили имя, конечно, не будут. Скорее всего.

А в XVII веке могли. И убивали. Поэтому ругать Теодоро за трусость в нашу снисходительную эпоху значит истории не знать, да и себя знать довольно плохо. Так ли мы бесстрашны, какими хотим себя видеть? Готовы ли мы сражаться за любовь и идти ва-банк, рискуя жизнью?

Я бы на месте и Теодоро, и Марселы сидела тихо, как мышь под метлой. На его месте — потому "отбивать чужих невест здесь не принято — убьют" (это уже из "Благочестивой Марты"). На ее — потому что графиня, осердившись, отошлет к родителям как девицу глупую и распущенную, живи после графского дома в деревне, коровам хвосты крути.

Марселе же и вовсе неоткуда взять себе жизненных перспектив: ее выдадут либо за Фабьо, либо... за такого же Фабьо, но постарше, может быть, вдовца, да еще с детьми. Марсела хоть и дальняя родственница графини, но, по всем приметам, бесприданница. Ее положение целиком зависит от благосклонности покровительницы. Захочет Диана — и быть Марселе за Фабьо намба ту, у которого ни молодости, ни привлекательности, ни желания потакать молодой жене.

При таких козырях и строптивость, и интриги Марселы, и ее распускание языка в отношении госпожи: "Скажи: графиня безобразна! — Графиня — сущая чертовка! — И глупая? — Глупа, как гусь. — И пустомеля? — Как сорока!" — можно объяснить только силой ее любви и ревности. А Теодоро и сам не знает, любит ли он или опьянен то открывающимися, то закрывающимися возможностями стать хотя бы тайным любовником, маленьким грязным секретом графини.

Истинное благородство секретаря (благородство, которому, строго говоря, и взяться-то неоткуда — Теодоро человек низкого рождения) выражается в признании, что он никто, пустопорожняя выдумка хитреца Тристана. А низость графини — в том, что на честь ей, оказывается, плевать, а осчастливившего их обоих слугу Диана готова в колодец бросить, дабы не проболтался. В экранизацию, кстати, жестокая задумка графини не вошла. Ян Фрид решил пощадить психику современных зрителей, не доводить образ графини до всей полноты старинного тиранства.

Хотя зритель все равно многого не понял. Не понял, какие пропасти довелось пересечь бедному найденышу, в какие межсословные бездны заглянуть. В наши дни эти разделительные рвы засыпаны совместными усилиями всего человечества. А все-таки екает, екает, если обнаруживается, что человек, с которым ты премило беседуешь — граф или барон.

В моей жизни не раз бывали подобные ситуации, поэтому я легко принимаю волнующие факты из жизни собеседника. Но по людям менее привычным вижу, как трудно им после открывшихся обстоятельств выбрать манеру поведения. Они не хотят прогибаться в позвоночнике из-за того, что собеседник аристократ, но и демонстрировать оскорбленную пролетарскую гордость им неловко, хотя очень хочется... Словом, положение хуже губернаторского.

Однако читатель/зритель не любит, когда ему говорят правду про такие вот неловкие моменты в его жизни, чувствах и мыслях. Он предпочитает видеть себя храбрым, безбашенным и рисковым борцом за любовь, не сгибающимся ни перед какой сословной мощью, не подвластным никакому бремени вековых предрассудков... Одного не понимаю: почему тогда в фанфикшене столько фиков, где с неистовой силою описана правота и красота (в том числе и душевная) семейки Малфоев, аристократов магического мира, чистокровок в каком-то там колене? Не прорывается ли таким образом истинное отношение нашего человека к аристократии — нежное и трепетное?

В любом случае, о допущении почему-то забывают, когда принимаются костерить старинных персонажей за несовременное поведение в любовных интригах — и вместе с тем легко прощают современному аффтару незнание людей и жизни, картонную суть образов и хрусткий пенопластовый сеттинг. Как эта непримиримость и снисходительность совмещаются — и порой в одном человеке — ума не приложу.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив