Это не настоящий захват, конечно, — настоящий бы выкосил половину нашего отряда. Мы — журналисты и сотрудники пресс-служб со всей страны — собрались на «Бастионе». Так называются межведомственные учебно-практические курсы для журналистов, работающих в экстремальных и особых ситуациях (война, контртеррористические операции, массовые беспорядки, стихийные бедствия, ЧС, катастрофы). Проходить подобное обучение с 2019 года обязаны по закону все сотрудники российских СМИ, которые работают в условиях боевых действий. Официально в стране такие курсы, по моим данным, единственные.

Организаторы — Союз журналистов Москвы и Министерство информационного развития и связи РФ при поддержке Минобороны, МИД, ФСБ, НАК, Росгвардии, МВД, МЧС. Нынешний «Бастион» — 22-й по счету. Проходят курсы с 2006 года в разных городах России. На этот раз во Владивостоке.

Война и быт

Для нашей двадцатки война не задалась на этапе построения в колонну по три (мы так передвигаемся по территории части). А слово «шеренга» вообще вызывает неподдельное волнение. Глядя на это позорище, сгорают от испанского стыда наши молоденькие лейтенанты, Макс и Коля (по прозвищу Команданте). Мы — их первый личный состав. Смысл хождения по территории части беспонтовым строем, кстати, не сильно понятен — то ли чтобы не потерялись, то ли для дисциплины, то ли просто так привычнее нашим военным кураторам. Но надо так надо. Хорошо хоть аккуратность заправки кроватей никто не проверяет…

Живем в казарме, в образцово-показательной 155-й бригаде морской пехоты, что базируется во Владивостоке. Девятерых парней селят на третьем этаже — у них общее пространство для сна на 50, если не больше, двухъярусных кроватей. Одиннадцати девчонкам предоставляют два отдельных кубрика. Душ и туалет — на этаже. Едим в столовой. Кормят… не хотелось бы говорить «как на убой» — но, в общем, так, словно наш потешный полк готовят к настоящей войне.

В 7.10 — зарядка. В это время даже банальные 500 метров трусцой по стадиону вызывают у большинства щемящее чувство безысходности, но каждое утро, спускаясь к курилке у казармы, я для бодрости кричу: «Доброе утро, Вьетнам!». Еще поднятию боевого духа помогает призыв на зеркале у выхода: «Воин, заправься!» Воину хочется спать, кота и замуж. Но, как говорится, si vis pacem, para bellum (хочешь мира, готовься к войне. — Ред.).

Претензий не имеем

В первый же день подписываем кучу бумажек, что здоровье позволяет переносить нагрузки и в случае чего претензий к организаторам не имеем. «В случае чего» наступит непременно. Патроны холостые, гранаты учебные, взрывпакеты имитируют мины и растяжки. Рукоприкладства (избиением это назвать сложно) и оскорблений — немного и лишь по сценарию. Но и этого «немного» многим хватает за глаза.

На одном из прошлых «Бастионов» в 2019 году в Крыму произошла скверная история. Парень из МИА «Россия сегодня» Святослав Павлов во время одного из захватов выпрыгнул в окно и попытался убежать. Зря, кстати, — в реальных условиях пристрелили бы или покалечили. Террорист, а в миру морской пехотинец, его, разумеется, быстро настиг, оттаскал за волосы, натянул на голову мешок.

(на самом деле свиной, у нас такая же была — она воняет, никто ничего не понимает, паника нарастает; и с этим тоже надо уметь справляться). Павлов не выдерживает и начинает задыхаться, его «выводят», в тот же день он покидает тренинг, снимает побои и пишет заявления в разные инстанции. В соцсетях разгорается скандал — парень называет это «БДСМ-учениями» и жалуется, что, цитирую: «получил рассечение, множественные ушибы, колени и локти были убиты в хлам. Как впоследствии выяснилось, еще закрытую черепно-мозговую травму и сотрясение мозга».

Его тогда многие поддержали, но некоторые резонно намекнули, что сразу ведь было понято, куда и зачем ехал. Председатель Союза журналистов Москвы Павел Гусев в ответ обозвал его сопляком с недоразвитой психикой. Эталонный, в общем, уровень дискуссии.

Добро пожаловать в плен

Как бы то ни было, захват — действительно серьезное испытание, и после него без синяков никто не остается. Нас на полигоне выволакивают из автобуса, заставляют ползать по лесу под крики, выстрелы, взрывы, тычки и пинки. Длится все это минут 45. Белая непонятная субстанция оказывается сожженными накануне дровами — наши «бандиты» готовились. На видео это смахивает на дурацкую комедию — все валятся друг на друга, чья-то 100-киллограмовая туша падает с полутора метров в яму, кто-то бежит в стену, кого-то волокут туда-сюда за куртку. Наволочки еще эти — с Микки Маусом, Русалочкой, Золушкой какой-то… Будто «Детский мир» ограбили.

Вечером на «семейном киносеансе» в комнате отдыха ржем, пересматривая кадры. И от этого смеха становится не по себе: «Ахахааа, меня отрезали от нашей группы и били, я ничего не видел… Меня оторвали и давай туда-сюда тягать, сесть-встать-лечь, в кусты какие-то кинули, ползи, говорят, — а я уже не могу, сил нет, на боку трепыхаюсь…» Обхохочешься.

Под конец всех загоняют в яму и допрашивают: имя, фамилия, зачем приехал, где документы… На свет выводят по одному и заставляют прикончить коллегу, Лену из Красноярска. Андрея «убивают» за отказ. Ксюша «стреляет» в стену около человека и остается жива — но даже так делать нельзя. Я просто устраиваю театр, заявляя, что не могу расцепить пальцы. Журналист, работающий на войне, не имеет права брать в руки оружие, это базовое правило, о чем нам рассказывали еще в университете и повторили на «Бастионе» многократно. Даже если не выстрелите, смонтируют так, словно пленника убили вы. А вот пытаться договориться, доказать ценность себя живого можно и нужно.

Захватывают те же разведчики морской пехоты, что утром катали нас на БТР, рассказывали, как спасаться от обстрела боевой машины, помогали надевать костюмы химзащиты и противогазы (в них мы тоже побегали по полигону). Возникает когнитивный диссонанс, который, впрочем, быстро проходит — не до умных слов, когда дышать нечем. Другое дело, что морпехи все-таки не злодеи: девочек поддерживают и даже переносят, если те теряют равновесие, а на последнем этапе «бандит» вполголоса приободряет почти хрипящую меня: «Уже немного осталось».

— Мы бы в плен не дались, — говорят мне назавтра разведчики. — И договариваться бы не стали. Лучше смерть, чем бесчестье.

Ну да, вы же вроде как профессиональные военные, обвешанные оружием с ног до головы. А у меня из защиты — бронежилет да пара телефонов: редакции и горячей линии Красного креста для журналистов, работающих на опасных заданиях (+41792173285).

Добрая и нежная Туяна из пресс-службы главы Бурятии потеряла сознание от недостатка воздуха. Благо, врачи были рядом. Серьезный Вадик из томского ТАССа снял мешок, решив, что лучше уж быстрая смерть от пули, чем медленная от удушья — ожидаемо «пал смертью храбрых». Балагур Андрюха из «Восток Медиа» после захвата вообще весь синий — его (благодаря приметной красной куртке и тому, что не вовремя поднял голову) выделили из серой массы, и он благополучно страдал за всех. В свой день рождения, кстати. У Элины из «Московского комсомольца» рассечена бровь и фингал под глазом (по лицу ее не били, просто неудачно на что-то наткнулась). И так далее…

Я ползу «середнячком». Из общей массы не выделяюсь, команды выполняю, хоть и без фанатизма — в таких случаях, учат нас на психологических практикумах, стоит покоряться силе (хорошо, а то план был сопротивляться, послать террориста ко всем чертям и вообще бежать). «Выживаю», заработав разве что синяки на конечностях… Лежу мордой в землю, жду, когда развяжут. И чувствую, как «бандит», следящий, чтобы пленники не уползли в закат, тихонько гладит меня по голове.

Вечером на психологическим разборе нам расскажут, что в таких ситуациях важно чувствовать людей вокруг и заботиться о тех, кто рядом (даже банальное прикосновение дорогого стоит). Поэтому второй захват дается попроще.

Война как карнавал

Женщинам даже в таких «санаторных» условиях сложнее. И не только по физиологическим причинам. Просто мы — дорогой товар. Так что выглядеть, одеваться, причесываться, даже пахнуть лучше так, чтобы тебя воспринимали существом бесполым. Как бы это забавно ни звучало, в определенные периоды, лучше быть поближе к кухне, пропитаться запахами еды, чтобы захватчики подсознательно тебя ассоциировали с домашним очагом, детьми, уютом…

— …Так что, девочки, эта недоеденная булка у меня на тумбочке третий день неспроста лежит! Действуем по инструкции! Это «на красный день», так сказать. Сказали борщом обмазаться — значит, борщом! — заявляю я, потрясая черствеющим пирожком. Почему-то это кажется жутко смешным. Многое из того, что мы здесь делаем, в мирной жизни смахивает на бред.

Объективная реальность такова, что женщин можно продать кому-нибудь в рабство, принудительно выдать замуж и заставить рожать детей, просто изнасиловать. Впрочем, мужчин тоже можно.

А еще многие из нас явно переоценивают свои физические и психологические ресурсы. Мы все через одну «жесткие», «на спорте» и «хотим на войну» (в основном, будем честны, чтобы доказать собственную крутость). Стараемся козырнуть знаниями военной лексики и ценными навыками, чем вызываем в лучшем случае улыбку у военных и врачей. Гордимся своими занятиями каким-нибудь боксом (вот уж что поможет!). Широкими шагами рассекаем по казарме в берцах, длинной рубахе, с распущенными волосами. Но половина девочек ужасается густоте мата на захвате и говорит, что «было жестко». Но стоит помнить, что каждый из этих парней убил бы любого из нас ударов за пять. Да и бранятся они довольно сдержанно. Просто кто-то из девочек внезапно узнал, что война — это несексуально, некрасиво и вообще там матом ругаются. Никакие Ремарк, Хемингуэй, Барбюс, Алексиевич, ни Шостакович, ни Верещагин, ни Отто Дикс, ни Геннадий Добров… всей мировой культурной сокровищницы не хватило убедить, что война — это не то место, куда ездят выпендриваться и доказывать. А полтора десятка морпехов с подзатыльниками постарались.

Забавно, но те, кто о своей «жесткости» и желании попасть на передовую не заявляли, проходят испытания спокойнее. Даже потеряв кроссовок в начале пути или со спадающими всю дорогу штанами.

Ешь, молись, спи ночью. Если сможешь

При любом удобном случае надо успеть: в темпе поесть и покурить, ответить на сообщения, помыть руки, сгонять в туалет. Удобства типа «дырка в полу» и «вот за этой кочкой» перестают смущать на третий день. Еще надо как можно чаще закидывать стирку, потому что нас много, машины всего две, а на стадионе и полигоне сыро и грязно. Поначалу хохочем в голос, когда парни на просьбу «купить порошка» берут аж восемь коробок. К последнему дню остается полпачки…

Отбой в 23.00. На самом деле, конечно, беседуй хоть всю ночь с коллегами. Только если на следующий день не будет сил гонять по стадиону на медподготовке или сдаст сердечко на полигоне, или пропустишь мимо ушей ценную информацию… Нам так и говорят: надо возобновлять ресурс. Причем спать желательно в промежутке с полуночи до 6 утра. Получается с трудом: во-первых, все совы, во-вторых, надо обсудить события дня, в-третьих, ночью случаются подрывы с условными ранеными.

Некоторые коллеги засыпают даже на лекциях. А их много, и они необязательно про войну. Как защитить информацию, как работать с родственниками пострадавших при катастрофах и ЧС, как не попасть под замес или выйти невредимым при разгонах митингов (посмотрим в следующий раз, проводят ли меня в автозак в жилете и с аккредитацией).

Отдельной строкой — «политинформация», словно с канала «Россия 1». Про гадкий Запад, ужасное состояние ядерных арсеналов Америки и «гибридную войну». Вот акция в Белоруссии, например, готовилась 10 лет, но провалилась (Лукашенко ни при чем, это все гибридная война Запада!)… Ясно, если ты не напишешь пост в Фейсбуке, его напишут солдаты НАТО.