Голодомор в Кузбассе (1930-е гг)

В первой половине 1930-х годов в Кузбассе были документально зафиксированы случаи людоедства. Причины были не только в охватившем страну повальном голоде (как следствие сталинской коллективизации), но и в неких межнациональных антагонизмах: Кузбасс был местом принудительной депортации казахов, киргизов и других представителей восточных народов и народностей, которые не могли привыкнуть к особенностям сибирского быта и производства. В казахских степях веками занимались скотоводством, а тут восточный люд принуждают работать на шахтах, в необычных климатических условиях, приходилось голодать и холодать. Как протест против насилий и повсеместно распространенного шовинизма – убийство русских детей и каннибализм. Ответ на преступные сталинские депортации и насильственное «обобществление» скота был весьма впечатляющим: «Вы убили наших баранов, а мы убьем ваших детей!».

В 1932г. сотни казахов работали на кемеровских предприятиях. Большинство – семейные, прибыли из районов Семипалатинска в количестве более полутора тысяч человек. Из сухих строчек документов явствует, что работали они в основном на Энергострое (359 чел.), Цинкострое (52 чел.), Кузбасстрое (40 чел.), коксохимкомбинате (118 чел.), Сибстройпути (120 чел.). Большинство проживало в землянках, остальные – в бараках. Некоторые не имели жилья – ночевали по месяцу и более на станции. Поначалу же депортированным вообще негде было жить – их бросили посередь тайги, и они обитали там в летнюю пору под деревьями, потому что в городе селиться было некуда.
В столовых для них отводились специальные столы, так как они питались преимущественно своими продуктами. Все казахи были пропущены через дезинфекционные камеры, в их жилье также была проведена дезинфекция. Начальство даже задумало соорудить специальную баню для казахов. Были среди них и неработающие: известны случаи, когда они крали одеяла, либо продавали на базаре калоши, приобретенные по карточкам. Продовольственные карточки выдавались им со значительным опозданием, за что на коксохимкомбинате арестовали и посадили ответственного за это дело чиновника. Отдельным казахам выписывали газеты на родном языке.

Сохранилось несколько свидетельств о каннибализме. То, что они относятся не только к Кемерово, но и к Сталинску (ныне Новокузнецку), говорит в пользу определенной распространенности этого явления на «стройках века».
Рабочий Матюхин рассказывал, что он «сам видел, как казах нес мешок, из которого сбегала кровь, милиционер остановил казаха, и обнаружил в мешке зарезанного мальчика лет семи».
Детское мясо – нежнее, поэтому понятно, почему страдали прежде всего дети. Машинистка конторы Коксостроя Бульбаш сообщала, что в клубе «судят 10 казахов за то, что они режут детей». Практикантка больницы Сбоева передавала свидетельства больничной сестры, которая, обследуя казахский барак, обнаружила там мешок с детскими головами. Некая Бесова явно находилась на грани нервного срыва, когда рассказывала, что на химзаводе «невозможно стало жить», так как казахи «хватают детей и увозят их», схватили даже ребенка ее сестры, «только рабочие его отняли».
Естественно, правду о каннибализме пытались скрыть, слухи пресекались, их объявляли пропагандой классового врага. Однако в городе о людоедстве знали практически все, включая коммунистов и начальство. Кандидат в члены ВКП(б) Лямин, заведующий Березовским участком совхоза «Горняк», сообщал, что «В городе население ночью боится ходить по улице – киргизы ловят и режут детей. Население запугано». Ночным сторожам приказывалось, в случае, если они увидят проезжающих ночью казахов, брать ружья, заряжать «и смотреть в оба».
Чтобы нейтрализовать тревожные известия, их тут же объявили вымыслом. Газете «Кузбасс» была срочно заказана статья, в которой правду объявили «слухами». Корреспондент Павлович о каннибализме писал весьма пылко: «Липкое, гадкое, отвратительное зловоние ползет по городу. Уже захлестнуло базар, магазины, кварталы, целые улицы! Ползет дальше: по проселкам – в деревню, по остальным путям – далеко навстречу проезжающим. И чем больше, чем зловоннее и гаже. Звуки ее голоса во сто крат отвратительнее воя шакалов, гнуснее шипенья гадюки… Шепчут, гнусавят, взвизгивают… Из дома в дом, из улицы в улицу, от ларька к ларьку носятся пакостные фурии. Из вонючих ртов ползут ядовитые змеи – слухи… Стоп! Это заставляет насторожиться. Это уже не обывательская просто молва и не сплетни досужих кумушек из магазинных очередей. Это больше, чем даже провокация. Голос этот нам удивительно знаком. Это классовый враг… Ведь какое-то бешенство лжи и гнусных вымыслов охватило буквально весь город. Эти вымыслы сделались единственной темой сегодняшнего дня. Говорят все и всюду… Разве может пролетариат позволить, чтобы классовый враг безнаказанно травил нацмена-рабочего?».

Далее корреспондент газеты призывает «тяжелую руку пролетарской диктатуры» «опуститься» на лжецов. К городу надо относиться «с любовью». А людоедства, как известно, в стране победившего социализма быть не может.
Однако газета не отрицает – о людоедстве говорили повсеместно, «везде и всюду». И перед нами одно из двух: либо доказательство шовинистической настроенности местного населения, либо – реальные факты каннибализма, которые пытались скрыть, объявляя их вражеской пропагандой.
Между тем, информатор кемеровского городского комитета ВКП(б) Гарбуз 26 февраля 1932 года сообщал о каннибализме по инстанциям следующее: «Среди рабочих лесопильного завода, химзавода, Кузбассжилстроя распространяются слухи о том, что киргизы убивают детей. В бане химзавода женщины вели разговор, что ходить никуда поздно нельзя, и детей отпускать нельзя, т.к. говорят, что киргизы убивают и едят (сообщение С. Мухиной, работницы химзавода). Член ВКП(б) Черкашин сообщает, что он слышал разговоры о том, что когда пришли с обыском к киргизам, то обнаружили у них человеческое мясо, которое они закладывали в котел. Секретарь ячейки лесозавода сообщает, что среди рабочих на заводе и по квартирам усиленно распространяются и со страхом передаются от одного к другому слухи о том, что где-то у киргизов при обыске обнаружили человеческие трупы…».

Некто Котельников поведал названному выше Гарбузу, что в магазине Акорта, в бараках Новой колонии и других местах прошел слух, что у киргизов нашли голову ребенка и по следу крови обнаружили 12 детей, засоленных в кадке. Выяснилось также, что уборщиц, посланных убирать в бараки киргизов, до сих пор не могут найти (сведения некоего Шадрина). Гарбуз писал, что для рабочих завода, жителей Нахаловки и других районов слово «киргиз» стало пугалом. Одна работница лесозавода 22 февраля говорила, со слов знакомого милиционера: когда производили обыск у киргизов, то нашли человеческое мясо. В очереди у магазина химзавода шел разговор о том, что многие видели, как киргиз набрасывался с ножом на женщину.
Не исключено, что к людоедству могли подтолкнуть и крайне шовинистические действия местного населения. Сосланные в Кузбасс казахи плохо понимали русский язык и не были привычными к городскому укладу жизни, часто подвергались избиениям. В информационных сводках Гарбуза приводятся такие сведения: как-то у магазина казах продавал папиросы, один молодой человек, из местных, вырвал их у казаха из рук и пустился наутек, другие в этот момент удерживали казаха, из толпы около магазина послышались одобрительные выкрики. Казахи подвергались также грабежам: у них безнаказанно отбирали вещи, деньги, продукты. В очередях за молоком, в столовой или магазине их выталкивали из очередей, высмеивали, казашек выбрасывали из очередей за косы. Нередко казахи уходили из магазина, так ничего и не купив, потому что не могли спросить необходимого по-русски, продавцы же издевались: «Раз не понимаешь, не задерживай других». Известно также, что сосланных казашек на предприятиях Кемерова использовали в качестве «тягловой» силы, впрягая их вместо лошадей в телеги для перевозки кирпича.

Конечно, обострение межнациональных отношений – это последствия так называемой «коллективизации» в восточных степях, равно и коллективизации в Сибири, которая привела к массовому голоду. Настроение подавляющего большинства населения было вполне адекватно надвигающемуся политическому сумраку. О конкретных фактах узнаем из сводок горкома, составленных по информациям доносителей. 10 февраля 1932г. в магазин № 27 Акорта (мехзавод) привезли хлеб, который уложили на площадку, затоптанную ногами рабочих, предварительно не постелив даже никакой тряпки. Рабочие в очереди возмущались таким отношением к хлебу: «Что мы, собаки есть такой хлеб» (записал доноситель Фомин). Жена плотника Кузбасстроя Еремина говорила, что «из магазина 15 января хлеб весь продали и рабочие сидят без хлеба, в Кузбасстрое сидят сволочи, наверное, а мы голые» (записал доноситель Захаров). Служащий Акорта Бородин на базе № 4 высказался так: «У нас мяса нет, хлеба мало, советская власть старается привести Россию к развалу, пропадем скоро все с голоду, доедаем последних лошадей» (записал доноситель Лясин).
Из материалов совещаний секретарей партячеек при Щегловском (Кемеровском) горкоме узнаем дополнительные детали. В городе в очередях за хлебом стоят по 4-5 часов, они возникают уже в 3 часа ночи. Партиец Радченко сообщал, что на Углеразведке продукты задерживаются на 15 дней. Некто Зеленков передавал возмущение милиционеров, что «карточки есть, а по ним ничего не дают». Один из кандидатов в партию заявил Зеленкову, что «поскольку положение тяжелое, ему не остается ничего, кроме как пить».
«Голодные бунты» в первой половине 30-х были в Кузбассе явлением нередким. Так, например, 15 января 1935г. в Кемерове происходило нечто необыкновенное. Сразу в трех торговых точках большая очередь изломала стойки, а продавца магазина № 22 около шахты «Центральная» ударили палкой по руке. 14 января в 16-м магазине до полусмерти задавили жену одного инженера, которую пришлось увезти в больницу. На левом Жилкомстрое у магазина № 4 очередь образовалась уже в 4 часа утра – огромный хвост в 400 человек, но все-таки 90 рабочим хлеба так и не досталось. Еще больше очередь была в магазине № 1 – 500 человек. Здесь 14 января сломали дверь и кассу. В 3-м магазине вечером была очередь около 300 человек, была давка, крики и драки, без хлеба осталось 24 рабочих.
«15 января, - продолжает информатор, - в механическом цехе опоздало на работу 6 человек рабочих на 30 минут, объясняя тем, что стояли в очереди, хлеба не получили и вышли голодными. Жена коммуниста начальника кузнечного цеха т. Пономарева со слезами заявила, что 3-й день остается без хлеба, муж ушел на работу голодный и детей кормить нечем…».

На руднике и в магазинах повсюду фиксировались антисоветские высказывания: «Коммунисты обанкротились», «Обманывают рабочих», «Мы знали, что так будет», «Проторговались, жила тонка оказалась», «Все говорят, что улучшилась жизнь рабочих, врут, как сивые мерины, теперь рабочий хоть с голоду подыхай», «Это наш подарок к 7-му Съезду Советов», «Херовые правители». Таким образом, совершенно очевидно, что каннибализм в Кемерове возник отнюдь не случайно: голодные люди были доведены до отчаяния.
Мы хотим обратить специальное внимание читателя на тот факт, что человечье мясо, как это следует из найденных нами источников, заготавливалось впрок, то есть засаливалось в кадки. Это говорит о том, что мяса было заготовлено достаточно много, его не могли съесть сразу. Иными словами – каннибализм не ограничивался несколькими случаями, а был распространенным явлением. Поскольку единственным способом сохранения мяса в домашних условиях в те времена было именно засаливание, - не приходится удивляться, что в документах упоминаются особые поместительные кадки, которое местное население в основном употребляло для засолки овощей.
То, что для засолки использовали в основном детей, тоже показательно. Как известно, от голода прежде всего страдают дети. Когда казахам в ходе «коллективизации» перекрывали арыки, и они вынуждены были покрывать без воды огромные расстояния, погибали прежде всего их дети. «Коллективизация» и «индустриализация», депортации нанесли непоправимый удар по генофонду восточных народов. Представления о жизни и смерти у целых народов оказались скорректированными преступной политикой Сталина, которая привела к чудовищному социальному регрессу. В Кузбассе представители нацменьшинств оказались на грани выживания. Вопрос стоял о жизни и смерти, и местному населению это дали почувствовать весьма красноречиво.

Интересно также другое. В одном из процитированных выше источников сказано, что дети в Кемерове умертвляются как бы в отместку, за то, что коммунисты в казахской степи «порезали наших баранов». Следовательно, местное население было в курсе того, что бараны «порезаны», и что коллективизация обернулась для казахов трагедией. И, стало быть, для населения 30-х годов не было секретом, что коллективизация на Востоке (как, впрочем, и в СССР в целом) проводилась варварскими противоестественными способами, и каннибализм на местах вполне справедливо рассматривался современниками как закономерное следствие насаждаемого большевиками «социализма»…