Генри Лайон Олди. Черный Баламут

inesacipa — 02.10.2010

Аннотация: Наш мир стоит на пороге Кали-Юги, Эры Мрака. Лучшие ученики Рамы-с-Топором гибнут в Великой Битве. Однако Эра Мрака не заканчивается гибелью мира — она ею только начинается, так же как и история Индры-Громовержца, величайшего из богов, история аскета Рамы-с-Топором и одного из учеников его — Гангеи Грозного, тело которого стало тюрьмой для бога Дьяуса... Судьбы обычных людей и царей Хастинопура, судьбы небожителей и их земных воплощений, традиционно переплетенные и запутанные в древнейших мифах Индии, стали основой для увлекательного сюжета этого фантастического романа, наполненного жестокими сражениями, невероятными любовными интригами и волшебными превращениями сразу в нескольких мирах.

Зарницы небесного оружия полыхают над Полем Куру, сжигая все живое, один за другим гибнут герои и простые бойцы - и даже боги-Миродержцы уже не в силах остановить эту бойню. Мир катится в пропасть, в райских садах объявляются демоны-ракшасы - а крушитель твердынь тем временем занят… изучением архивов столетней давности!
Спасать рушащийся мир? Да! Но где находится источник сегодняшнего светопреставления? Может быть, история жизни Наставника Дроны, великого брахмана и великого воина, рожденного не от женщины, даст ответ на этот вопрос?

Великая Битва завершилась. Над пепелищем старого мира встает призрак мира нового — господь Кришна, Черный Баламут с неизменной флейтой в руках. Кто он на самом деле, мятежная аватара небожителя, существо с богом в душе, с царем в голове и с камнем за пазухой? Чего он хочет? Те, кто знал это — мертвы. Те, кто не знал, — мертвы тоже. А перед Индрой — Громовержцем шаг за шагом раскрывается бурная жизнь Карны — Подкидыша по прозвищу Секач, жизнь смертной молнии из земли в небо...
Третья часть трилогии «Черный Баламут».

Рецензия: Прежде чем приступить к рецензии, придется признаться: это ОЧЕНЬ длинная рецензия. А что поделаешь – эпос! И признать: даже самые выдающиеся книги забываются. Особенно в наше время, когда новизна информации легко перевешивает ценность ее.

С момента издания «Черного Баламута» прошло 13 лет. Для кого-то – большая часть его жизни. За такой срок книги развлекательного жанра безнадежно устаревают. Или обнаруживают свою неразвлекательную составляющую. Но к циклу «Черный Баламут» это не относится. Он изначально писался по мотивам вечного произведения – «Махабхараты», истории противостояния пандавов и кауравов. Пандавов, сыновей царя Панду и царицы Кунти, было всего пятеро, а кауравов, сыновей царя Дхритараштры и царицы Гандхари, - целых сто. И кто победил? Разумеется, пандавы. Иначе это был бы не вечный эпос, а печальная быль.

Впрочем, Олди и создали печальную быль, несмотря на жанровую принадлежность и эпическое происхождение сюжета. Быль, в которой не видно победителей. В которой пришествие Кали-Юги, Эры Мрака, века раздора и зла, уравняло погибших на поле боя и выигравших сражение. Но, несмотря на предсказанный финал, книги о вечном противостоянии воли человеческой и божественной заставляют надеяться. Надеяться на то, что «наши победят».

Кто такие «наши»? Обладатели свободной воли. Живущие «взаправду», а не играющие отрепетированную роль в кукольном театре всемогущих богов. Впрочем, богам читатель тоже сочувствует. Аскет, накопивший достаточно Жара-тапаса, силы, преобразующей мир, может содеять что угодно и с богом, и с нечистью, и со своим братом-аскетом...

– Сам знаешь, – сообщил гость, глядя в сторону и стараясь не дышать на аскета, – норов у тебя еще тот… Собачий норов, не сочти за грубость. Раз на раз не приходится. Что ж мне, так и заявлять: дескать, Рама-Здоровяк по прозвищу Сохач желает здравствовать Раме-с-Топором? А тут как раз тебя пчела в задницу укусила, ты меня возьмешь и проклянешь сгоряча – мотайся потом крысиным хвостом лет эдак двести! Нет уж, лучше мы по старинке, как положено…

Нет в созданном Олди мире неуязвимых и непререкаемых авторитетов. Нет повелителей, которым невозможно воспротивиться. Нет и пафоса.

Боги здесь такие же живые и реальные, как люди. Даже живее. Бессчастные и счастливые, везучие и не слишком, веселые и хмурые, умные и глупые, занятые и праздношатающиеся. Они плетут интриги - совсем как люди. Они проигрывают друг другу. И людям тоже. Последним – чаще всего. Потому что люди живут, как в последний раз (вдруг и правда в последний?). И хотят прожить жизнь по-своему, а не по-божески, хоть кол им на голове теши.

Боги изо всех сил пытаются заставить людей поступать по-божески. Нет, не обязательно нравственно – но обязательно так, как нужно богам. Люди успешно сопротивляются воле богов и упорно идут туда, куда ведет их собственное разумение и... судьба, разумеется. Судьба, которую ни умолить, ни перехитрить, ни купить, ни продать. Потому что она рождается вместе с нами, боги мы или люди. Она стоит у колыбели и у смертного одра. Она всюду, куда ни глянь – и в начале пути, и в конце.

О том, с чего все началось, мы узнаем... в последней книге. Впрочем, если кто читал «Махабхарату», тот и так основное содержание знает, а тому, кто не читал, это объяснение спойлером не послужит.

Больше всего на свете Вишну хотелось быть нужным – но в нем никто не нуждался. Трехмирье существовало само по себе, и менее всего требовался бог без определенного рода занятий. Становиться же мелким покровителем и заведовать употреблением долгого «а-а» в южном диалекте Пайшачи… Или того хуже: всю жизнь пить сому на дармовщинку, подобно хромому Матаришвану – бездельнику, который когда-то по пьяной лавочке снес огонь с неба на землю!..
Это было ниже достоинства одного из братьев-Адитьев, пусть даже и младшего.
Семья бы не допустила.
Заперла бы позорище в глубинах Прародины – как заперли однажды таинственного сура по имени Третий, взявшего моду отпускать грехи смертным и бессмертным, принимая на себя всякую вину.
Вишну всем сердцем хотел, чтоб его любили, но любовь обходила стороной хозяина Вайкунтхи. Мама и раньше-то не любила младшего сына: стареющей Адити поначалу было лестно слушать комплименты («Ах, молоденькая матушка с младенчиком!.. Прелестно, прелестно…»), потом ей нравилось выходить в свет с красавцем-юношей («Где вы отхватили такого ухажера, дорогая? Что?! Сын?! Ваш сын?! Быть не может…»), потом… они не виделись уже много веков. Смысл? Перестав быть дорогой игрушкой, украшением на привялой груди, Вишну утратил расположение матери.
Отец его тоже не любил. Кашьяпа-риши любил истину, последнего вполне хватало, чтобы не размениваться на иные мелочи. Истина ревнива. Кроме того, Вишну подозревал в отце определенную неприязнь к собственным детям, символам той костяной диадемы на лбу, которая отравляет жизнь большинству мужчин.
К младшему это относилось в наибольшей степени.
Вишну не любили братья. Опекали, но не любили. Слишком большая разница в возрасте. Их собственные дети и даже внуки были гораздо старше, давно успев найти место в жизни. Вон у Лучистого Сурьи сынок, Петлерукий Яма, – владыка Преисподней, у Варуны-Водоворота потомство – сплошь божественные мудрецы, одним глотком океан осушают, эх, да что там говорить!.. Вишну иногда стеснялся собственных племянников, становясь в их присутствии косноязычен и робок, а уж с братьями и вовсе не мог встречаться, чтоб не надерзить в разговоре.
Дерзость – оружие слабых.
Увы, другого не имелось. Добиваться же любви у многочисленных полубогов всех мастей, населявших небесные сферы, казалось Вишну позорным. Это слуги. Это свита. Имеет ли значение их любовь? Короче, слуги его тоже не любили.
И, наконец, его не любила жена: в последнем Вишну не сомневался. Люби его Счастье, жизнь просто обязана была сложиться иначе.

И потому Вишну предложил братьям своим: пусть я буду Опекуном мира людей? А вы уж тут прочими мирами заведуйте без меня, как хотите. Думал, братья ругаться станут. Или хохотать. Единственного не ждал – равнодушия. Ну и ладно, сказали братья-боги. Опекай. Вишну едва собственной злостью не захлебнулся. Повернулся и пошел. Создавать на земле себе полную аватару, человека с возможностями бога.

Так появился на свет Кришна Джанардана.
Черный Баламут.
...– Ты хотел, чтобы тебя все любили? – спросил Брихас у малыша. – Кришну любили все. Любовь придавала тебе сил? Ему она придавала тоже. Тебе нравилось, когда тебя славят? Его славили в миллионы глоток, с самого рождения, а ты еще и подбавлял огоньку, заявляя повсеместно, что он – это ты. И был прав. Он – это ты-идеал. Хрустальная мечта Опекуна Мира во плоти. Ты воспроизвел сам себя. Со своей гордыней. С жаждой славы. Со страстным желанием доказать всем свою исключительность. С умением находить лазейки в цитадели Закона. С талантом делать людей аватарами, вкладывая частицу себя… Ты хотел, чтобы Кришна завершил твою работу и тихо отошел в мир иной, оставив тебя принимать поздравления?! После того, как его – ЕГО! – величали Господом?! Это не Кришна – Черный Баламут. Это ты – Черный Баламут. А Кришна – только твое отражение! Лучшее, чем оригинал, но отражение! Он второй, понимаешь, на веки вечные второй… и при этом он – ты. Чего бы ты захотел, окажись на его месте?!
Малыша просто выгнуло дугой.

В богах и демонах читатель постоянно узнает себя. Своих близких, свои мечты, свои страхи, свои надежды. Их, древних и современных, в книгах Олди столько, что временами это напоминает бразильский сериал – по накалу страстей и запутанности интриг.

И главный интриган здесь бог Вишну, а также его изворотливая аватара – Кришна Джанардана.

Эх, знал бы ты, на что обрек себя, Опекун, создав существо, которое люди будут любить всей душой – и которому станут сопротивляться изо всех сил!

Герой первой книги, великий воин и великий некоронованный царь Гангея Грозный правит страной, престол которой подтачивает... женская обида. Царица Сатьявати, жена отца Гангеи и мать единственного сына Гангеи, мудреца-чудовища Вьясы (да, такой уж треугольник) и бенаресская царевна Амба, отвергнутая Гангеей, ищут власти, счастья, исполнения своих надежд – а находят лишь средство приблизить Кали-Югу. И сколько ни пытается многомудрый царь найти выход из созданной ими ловушки – крах приближается. Здесь даже воля царствующих особ не всесильна.

Рама-с-Топором, великий аскет, учитель Гангеи, предвидя гибель мира, зачатую во дворце Грозного, пытается воздействовать на царя. Проще говоря, женить упрямца на Амбе. Он даже вызывает ослушника на бой – и отказывается от победы, которую не просто одержал – одерживал неоднократно. Образ бесчисленного войска, состоящего из Рамы и Гангеи, только из них двоих, полегшего на поле их битвы в Безначалье есть символ бесконечного противоборства знания и веры.

Ты шел через начало Безначалья, а вокруг раскинулась былая битва, одна на двоих, превратясь за эти годы в побоище, смертное поле, «мертвецкое коло», тоже одно на двоих. Громоздились руины колесниц, боевые слоны валялись вперемешку с тушами лошадей и мулов, отсеченные руки устилали грязь жуткой гатью – и тела убитых людей выглядели насмешкой над здравым смыслом. Ты с дротиком под левым соском, ты с размозженным теменем, учитель без нижней половины лица, ты – птица в оперенье стрел «бхалла», Рама с обгорелыми культяпками вместо ног, Рама с бумерангом-ришти в горле. Ты… учитель… снова ты… снова…

Хитрый бог Вишну также ничего не в силах поделать с волей человека – царицы Сатьявати, как ни пугает ее смертью всех, кто ей дорог.

– Нет выхода? – эхом повторила женщина, и в зеленых глазах ее зажглись недобрые огоньки «кошачьей искры». – Выход всегда есть, Бог-убийца! И если в этой жизни за мной числятся хоть какие-то духовные заслуги…
Опекун сразу понял, что сейчас произойдет. Чувствуя, что опаздывает, он взмахнул рукой, в которой, словно по волшебству, появилась метательная чакра. Но зыбкий ореол Жара-тапаса уже окружил фигуру женщины, как крепостные стены окружают слабую плоть горожан, и смертоносный диск взвизгнул, будто удар пришелся по броне, отлетев в сторону.
«Откуда у нее столько Жара?!» – пронзила раскаленная игла изумления.
– …то пусть сбудется мое проклятие! Теперь я знаю, кто создал меня изгоем, обрек на мучения, исковеркал жизнь и убил моего сына! Так слушай же, Опекун: да обратится в прах все, к чему ты стремишься, и когда ты достигнешь своей цели, пусть твой великий триумф обернется для тебя величайшим поражением!
Собравшись с силами, Сатьявати звонко закончила:
– Да будет так!

Все. Круг замкнулся. Бейся о стены, бог Вишну, о стены, выстроенные судьбой и волей смертной женщиной. Не видать тебе триумфа в миг победы.

Олди бесстрашно говорят читателю, ЧЕМ все закончится. Говорят первый раз. Но чтобы узнать, как именно проиграет хитроумный Опекун, читатель готов прочесть эту историю и второй раз. И третий. Потому что следующие книги цикла – все та же история. Только из других глаз и с другими участниками. И мы с удивлением обнаруживаем, что так же болеем за «не наших», как только что сопереживали «нашим». Что, строго говоря, ни злодеев, ни спасителей в этой истории нет.

И в следующей истории не будет.

Первая история – о силках судьбы.

Вторая – о силках закона и пользы.

Царь ракшасов вспоминал, как у себя дома, на Ланке, издевался над пленниками – унижение героев забавляло, ощущение собственного могущества хмелем кружило единственную голову, возможность казнить и миловать доставляла райское блаженство… И это было правильно – иначе зачем нужны богатство, власть, воинские победы?!
Но ад жил по другим законам. Исподтишка наблюдая за слугами Ямы, Ревун ни разу не заметил на их физиономиях злорадных ухмылок или раздражения, когда он, дергаясь на колу, выкрикивал проклятия и оскорбления (впрочем, это хоть как-то спасало лишь поначалу). Чувство превосходства, сострадание, наслаждение чужими муками – ровным счетом ничего не отражалось на бледных лицах киннаров.
Любая пытка, любое поведение пытаемого – равнодушные палачи словно были частью мучений!
Равана уже готов был счесть киннаров бесчувственными, неполноценными существами, тупыми исполнителями чужой воли. Но однажды случайно заметил, как двое сменившихся киннаров, отойдя в сторону, разговорились о чем-то между собой. Его мучителей словно подменили! Один оживленно жестикулировал во время рассказа, второй внимательно слушал, потом брякнул два слова, взлохматил красную шевелюру – и оба от души расхохотались! Хлопая друг друга по плечам и утирая слезы, выступившие от смеха, киннары направились прочь, а Равана еще долго смотрел им вслед.
С высоты кола.
Этот случай подсказал бывшему Десятиглавцу убедительней целой своры мудрецов-наставников: то, что для ракшаса некогда было развлечением и утверждением собственной власти, для киннаров являлось работой. Буднями, повседневностью, монотонным трудом, который адские служители прилежно выполняли тысячелетие за тысячелетием. Они были выше ненависти, наслаждения или сострадания. Просто каждый грешник обязан получить свое и уйти на новое перерождение. А на его место придет другой. Киннары должны мучить, а грешники – мучиться.
Таков порядок.
Таков Закон.
Недаром вторая ипостась Петлерукого Ямы – тот же самый Закон-Дхарма, и недаром Князя Преисподней зовут Дхарма-раджей, Царем Смерти-и-Справедливости.
Поняв это, Ревун смирился окончательно. Никто не издевался над ним, не желал ему зла – и стало быть, некого было ненавидеть или молить о снисхождении.
Таков Закон.
Теперь Равана все чаще вспоминал годы своего беспримерного подвижничества, и иногда ему казалось, что сейчас он снова предается аскезе и истязанию плоти. Нет вокруг мучителей-киннаров, нет адс ких тварей и огненных дождей – все эти муки причиняет и принимает он сам.
Добровольно.
Странное дело: когда нынешнее положение представлялось великому ракшасу в таком свете, боль от пыток слабела.

И то, что царь ракшасов изведает в аду, то, что выведет его из ада, Брахман-из-Ларца Дрона, герой второй книги, познает, скитаясь по свету в тщетных попытках добиться признания у единственного наставника, не захотевшего его учить – у Рамы-с-Топором.

– Они все уговаривали меня остаться, Учитель. Все прежние Гуру. Искали причины, настаивали, сулили дочерей в жены… А я уходил. Там больше нечего было брать. Закон и Польза подгоняли меня, Закон и Польза… и что-то еще, неизвестное мне самому. Даже Наездник Обрядов, глава Шальвапурской обители, хотел, чтобы я остался у него. Молчал, а глаза выдавали. Один ты… научил, ударил и ушел. Почему?
– А ты сам как думаешь? – Рама опустился на порожек хижины и машинально огладил кончиками пальцев лезвие Топора-Подарка.
– Сам? Не знаю… Можно ли так: отдавать без Закона, встречаться без Пользы, уходить без прощания? Ведь твой последний удар – он был бесчестным! Исподтишка, в нарушение кодекса битвы! Мне бы обидеться, забыть… а я все помню! Думаю: что хотел сказать мне твой кулак? Для того и в Святое Место ходил, для того и сюда, на Махендру явился… Дрона замолчал и отвернулся.
– Не верь мне, Учитель, – тихо сказал он. – Это не я с тобой говорю. Это не я… Я другой. Совсем другой. Я к себе привык, а ты меня мучишь. Шел к тебе, думал, о главном беседовать станем. Знал: где оно, главное, какое оно… Пришел, рядом стою – ничего не знаю. Ни главного, ни мелкого… Мне уйти?

Откуда такое пренебрежение? Почему? Дрона не понимает. Ведь он ученик, о котором можно лишь мечтать: он не знает страха, он обладает нечеловеческой памятью и нечеловеческой же силой, его любимые слова «Закон соблюден и Польза несомненна». Он не ведает страстей... Нет. Ведает.

Дрона изглодан страстями. Но не теми, к которым так привык обычный человек. Нет в нем ни сласто-, ни власто-, ни сребролюбия. Есть лишь неимоверная жажда познания. Он, рожденный не от женщины, проклятый собственным отцом, не умеет ни любить, ни дружить, ни улыбаться. Он супермен! И как все супермены, несчастен именно потому, что не в силах стать человеком.

Много дорог пройдет воин-брахман, пока не встретит тех, кто заставит его стать человеком. Серебряного Арджуну и женщину по имени Крипи.

– Дядя Дрона! А ты… ты будешь меня учить?!
– Конечно, буду, маленький герой! Слышал, что сказал твой прадедушка Грозный? – Слышал! Я слышал! Только ты это… я буду самым лучшим, только ты… ты люби меня больше всех, вот!
– Люби меня больше всех… – беззвучно повторили сухие губы Дроны.
Бронзовое зеркало отразило тайный призыв. Произнесенный единственно верным образом. Нянька еще раз проморгалась: ей почудилось, что живой Опекун Мира с рельефа тихо смеется, глядя на окаменевшего Брахмана-из-Ларца.
А Дрона чувствовал, как его глаза светлеют, светлеют навсегда, и в них отражается хлопковолосый мальчишка, крохотный герой, святой символ дома, счастья, покоя…
Мальчик с лицом юного Громовержца.
Серебряный Арджуна.
Тот, ради которого Дрона пойдет на все.
...Как раз сейчас седой брахман с морщинистым лицом повернул голову, и его серые, с каким-то стальным отливом, внимательные глаза остановились на женщине.
И Крипи задохнулась – Дрона смотрел на нее так, словно сотню раз видел ее во сне, лишь сейчас сумев встретить наяву.
Поставив счастливого Арджуну на землю и не обращая совершенно никакого внимания на окруживших его людей, сын Жаворонка пошел к своей невесте – Крипи смотрела, как он идет, и седина или морщины с этого момента были не значительней снежинки под солнцем.
Даже проведи она тысячу лет в воинских упражнениях, которые до сего дня составляли смысл ее жизни, никогда, ни при каких обстоятельствах Крипи не научиться двигаться так, как двигался маленький брахман.
Брахман-из-Ларца.
Свой.

Так Брахман-из-Ларца станет на сторону пандавов, всем сердцем полюбив третьего из братьев, Арджуну.

И поняв поздно, слишком поздно, что такое любовь, Дрона тоже проклянет Бога-Опекуна.

– Будь ты проклят, – шептали запекшиеся губы Брахмана-из-Ларца, – будь проклят навеки! За то, что сделал меня таким… за то, что носил меня на руках, за отравленную колыбельную, за червя в плоде, за живую игрушку… будь проклят! Это твоя Опека сделала меня чудовищем, исковеркала жизнь и заставила сына бояться собственного отца! Если есть у меня хоть какие-то духовные заслуги и даже если их нет – пусть случится по слову моему! Да обратится в прах все, к чему ты стремишься, и, когда ты достигнешь своей цели, пусть твой великий триумф обернется для тебя величайшим поражением!
Брахман-из-Ларца собрался с силами и закончил:
– Да будет так!

Такова любовь. Она станет главным наставником Дроны, а не Рама-с-Топором, своим предательским ударом намекнувший Брахману-из-Ларца: Закон может быть нарушен. Ради Пользы. И как только Закон падет, наступит Эра Пользы, Двапара-Юга. А следующая за ней – Кали-Юга.

Любви чужд закон и не важна польза. Она разверзнет в груди самого могучего героя его собственный ад, проведет через пытки, которым ужаснется даже все видавший Яма, откроет мудрецу глаза и заставит его понять, сколь бесполезны прежние знания. А людей она поднимет на борьбу с Миродержцами – и богам не вырваться из сети, сплетенной людьми. Просто. Людьми.

И снова мы узнаем, что Опекуну не победить. Второй раз.

А третья история – о свободном человеке. И опять – о любви. Собственно, на ней все и держится, из-за нее все и разваливается.

То оттого, что ее слишком много, то оттого, что ее слишком мало.

Карну-подкидыша по прозвищу Секач любил и его родной отец – Сурья-солнце, подаривший сыну волшебный доспех и серьги, добытые богами при пахтанье океана, и его приемный отец – царский возница-сута.

А вот царевичи-пандавы, пятеро братьев, не любили. С первой встречи.

Обид Карна сносить не привык. Одиннадцать лет – возраст поступков, а не тайных кукишей за пазухой. Поэтому в следующее мгновение мордастый уже катился по земле от ответной затрещины. Досталось и барчуку – за «сутиного-сукиного сына», в общем, не прошло и минуты, как дрались все. Естественно, впятером против одного. И хотя Карна был старше и сильнее любого из братьев, численное превосходство вскоре стало сказываться.
Маленькие кшатрии били всерьез, ловко и умело. Карне пригодился весь опыт потасовок, каких в его жизни было преизрядно: он отмахивался, вертясь взбесившимся волчком, раздавал тумаки направо и налево, и вдруг ему показалось, что голова от очередного удара пошла кругом. Тонкий комариный звон поплыл в ушах, смазывая все окружающие звуки, призрачным маревом окутывая мальчишку… бесплотное сверло вонзилось в затылочную ямку и пошло дальше, вгрызаясь в самую сердцевину души.
Карна болезненно сморщился и ощутил, как неистово зудит татуировка, которая с рождения покрывала его медно-красное тело. Мальчишке частенько доставалось на орехи от сверстников, желавших превратить татуированного приятеля в живую потеху, вторым поводом для насмешек были серьги, намертво вросшие в его уши. Правда, вспыльчивость Ушастика-Карны, сразу кидавшегося в бой, успела поостудить горячие головы чампийских удальцов, и повод для насмешек мало-помалу превратился в символ доблести.
Зуд сменился ледяным ожогом, яростно запульсировали серьги в ушах, и кожа внезапно отвердела, застывая живым панцирем. Почти сразу барчук отскочил с изумленным воплем, вдрызг рассадив костяшки пальцев о живот Карны.
Пространство вокруг сына возницы наполнилось сиянием, и сияние это текло воздушными прядями, водными струями, подсвеченными восходящим светилом. Движения врагов замедлились, их пинки все реже достигали цели, в то время как сам Карна чувствовал себя разъяренной коброй. Торжественный переливчатый звон навевал покой и уверенность, окружавший свет давал силу, чудесные латы могли отразить любой удар, не стесняя при этом движений, и противники в страхе жмурились, словно пытались глядеть на раскаленный диск полуденного солнца.
Что из всего этого было на самом деле? Что – только чудилось?

А на самом деле Карна был старшим братом царевичей. Незаконным сыном царицы Кунти, матери пандавов. Но он этого не знал, делая свой выбор верности и любви в пользу кауравов. Но и узнав, не переметнулся на сторону родичей.

Ты молчал долго.
Горечь в душе выгорела, и все выгорело, и не осталось ничего. Разве что где-то в глубине, на самом дне, тускло тлел последний уголек – тлел и никак не хотел гаснуть.
– У тебя всегда было пять сыновей, царица. – Губы ворочались с трудом, и язык отказывался повиноваться. – С того самого дня, как огонь принял твоего мужа и его младшую жену. Я клянусь, что если это будет зависеть от меня, то у тебя ВСЕГДА останется пять сыновей! Я не стану убивать никого из своих… братьев – никого, кроме Арджуны! Кто бы из нас двоих ни погиб в битве, у тебя останется пять сыновей: или с Арджуной без Карны, или с Карной без Арджуны.
Ты замолчал и только смотрел, как исподволь набухают слезами глаза, ранее спокойно взиравшие на Солнце, глаза родившей тебя старухи, как первая слезинка неуверенно выползает на щеку, изборожденную мелкими морщинами…
Ты не выдержал – отвернулся.

Одиннадцать лет – возраст поступков и самых главных выборов.

Так и разошлись боги и герои по разные стороны баррикад по воле любви. Одни принялись помогать пандавам, другие – кауравам. А на кону стояло царство Гангеи Грозного. И зависела судьба страны от обряда, сложного, многоступенчатого, простому люду непонятного. Ну и от аскезы Арджуны, мечтающего завладеть всем оружием богов и всеми их боевыми навыками. Ох, и врал же на этот счет обыватель на всех углах!

– …Ну, тут Трехглазый и отвел его за ручку на небо, к тяте родимому. Так Индре прямо и сказал: «Что ж ты, папаша драный, на сына любимого ваджрой забил?! Живо учи уму-разуму!» И пять лет провел там Арджуна, учась Астро-Видье и любя апсар по-всякому. Но как-то раз сказал он своему отцу «Превзошел я твою науку, но на ком испытать мне свою силу и умение?» И ответил ему Громовержец: «Тренируйся на данавах. Вконец обнаглели, племя адово!» И горели в огненных потоках «Облаченные-в-Непробиваемую-Броню», именуемые Ниватакавачами, после чего пришла пора витязю возвращаться в наш бренный мир…
– Явился – не запылился! Первым делом коров у соседей-матсьев стибрил!
– Да это ж обряд, дурья твоя башка! Его братья-Пандавы еще бхут знает когда объявили, да отложили, потому как Арджуна в изгнании был! А теперь, как он воротился, сразу же моления вознесли, жертвы на алтарь – ну и коров угнали, не без того! Нонеча в Слон-Город едут: кости пораструсить, тряхнуть стаканчиком. Ежели их верх – быть Царю Справедливости, старшему из Пандавов, Махараджей, царем царей! А Арджуне – его правой рукой, главным полководцем. Обряд-то как называется? «Рождение Господина»! Вот они его впятером и рожают…
Слухи расползались, подобно изголодавшейся саранче, сжирая все – правду, ложь, быль, небыль, а вслед за ними двинулась из Индрограда в Хастинапур торжественная процессия: пять героев со товарищи.
Сыновья Панду чувствовали себя триумфаторами. Шуми, Великая Бхарата! – скоро ты замолчишь и склонишь голову. Даром, что ли, владыки Города Слона сами прислали приглашение на ритуальную игру в кости…

Вот и кончилась любовь. И началась чистая политика. Как оно и водится – с грязного мошенничества. Ритуальную игру в кости братья проиграли. Проиграли и свое царство, и себя самое, и свою общую жену, царевну Драупади. Впрочем, рабами они не стали. Они стали мятежниками. И заронили семя Великой Битвы в благодатную почву, щедро удобренную раздорами и интригами. До конца света останется бхутова дюжина (тринадцать) лет.

А чем все кончится, вы и так знаете. Не знаете только, КАК оно кончится. Чтобы узнать, каким окажется конец истории, придется прочесть в третий раз. Только тогда вы узнаете, почему Черный Баламут все-таки проиграл, а мир не погиб и Кали-Юга стала концом, но и началом времен.

До ближайшего конца света оставалось четыреста тридцать две тысячи лет.
Пустяк в сравнении с вечностью.

Итог: Поразительно, как авторам удалось выстроить гигантский (в четыре раза длиннее Библии и в семь раз длиннее Илиады и Одиссеи) эпос в стройное и увлекательное повествование. Нет в нем унылого псевдоисторизма и натужного дидактизма. А есть многоплановая, красочная картина древнего мира, нарисованная так, словно писалась с натуры. И закрывая последнюю книгу, читатель почувствует, что мир этот – жив. И будет жить. В каждом из нас.

Сохранено