Гастроль

В 1995 году Московский художественный театр во главе с Олегом
Николаевичем Ефремовым поехал на гастроли по Волге. Весь театр. По
всей Волге. На отдельном четырёхпалубном теплоходе. Лучший в стране
и самый пьющий в мире театр поехал по главной русской реке на
гастроли сроком в два месяца. Это было экзистенциальное
культуртрегерство. Космическое путешествие в страну чудес без
тормозов и обратно.
Мне было десять лет, я был сыном своей матери, коим и по сей день
остаюсь. Изменилось лишь то, что ни она больше не работает во
МХАТе, ни я там не играю мальчишку в свите нищего в «Борисе
Годунове». То есть, больше мне на гастроли не попасть никогда.
Впрочем, такое в жизни пережить достаточно и однажды.
Крепкая психика, доставшаяся мне от родственников-неврастеников
берегла меня и стёрла половину воспоминаний о том лете. Другую
половину я буду хранить в секрете пока не помрут все участники
историй. Однако, некоторая фактура застряла в голове.
Конечно, я хорошо помню Ефремова. Я не могу сказать с уверенностью, но, кажется, он был единственным, кто в том турне не пил совсем. Широко известны его пристрастия в этой области, но нужно отдать должное и его строгости по отношению к себе. Если он уходил в загул, то клинически, если он подвязывал, то, по-честному. Каждое утро он выходил на верхнюю солнечную палубу и садился курить. Шорты с кроссовками соединяли тончайшие ноги – мне они казались не толще моего детского запястья. Ефремов садился на стул и вокруг него начинало работать электричество. Трудно удержаться от банальностей, но стоит сказать, что он был фигурой чудовищной силы обаяния. Животного. Он не отличался от себя в кино или на сцене, он всегда играл себя. Или жил себя – в его случае, это было одно и то же. Режиссура – ремесло синтетическое и оно давалось ему труднее, несмотря на величие его замыслов. Что же касается актёрства то он был одним со всем этим органическим соединением. Не с отдельной ролью, а с искусством, в целом. Он говорил нам – детям – «Привет», и мы весь день были как благословенные. Рядом с ним к полудню начинали виться актёры второго и третьего порядка, те, кто сейчас рекламирует закрывающиеся банки или ведёт убогие телешоу. Со стороны, многих поражал этот контраст между ним и ими. А его он не поражал. И, видимо, в этом была часть его величия.
Артист Сергей Шкаликов – неугомонный и мощный как тепловоз без тормозов – на спор у всех на виду проплывал под теплоходом. Потом стоял с похмелья на берегу с удочкой где-нибудь в Энгельсе и ворчал на нас – дескать, мы ему мешаем. А с ним было интересно. Он был олицетворением нарастающей энтропии, постоянной опасности, непредсказуемых приключений. Через много лет мы узнали, что он был очень ранимым человеком и написал знаменитое стихотворение «Я рисую на окне глаз твоих косые стрелы». Он проплыл под теплоходом, а через три года умер от героина.
Между Самарой и Сызранью по правому берегу видно огни женских исправительных колоний. Тёмная ночь, луна и огни женских колоний. Никто не знает, наверняка, колонии ли это. Но так сказали. Артисты сидят на палубе, выпивают и обсуждают, как хорошо бы встать здесь на якорь и сплавать в колонию, дать там, как бы это выразиться, да хоть бы, и концерт, к примеру. Утром, уже в Сызрани, позавтракав алкоголем, один энтузиаст нырнул за борт, с целью плыть в колонию. Силы закончились прямо у борта. Все смеялись и пытались ему помочь вылезти из воды, а он не мог. И даже за трап уцепиться не получилось - тащили веревками. Так, по словам старпома, в Волге сорок минут болталось пьяное мхатовское говно.
В купеческих городах вроде Ярославля и Костромы на пристанях местные торговали сувенирами – полотенцами, салфетками, скатертями. Для гастролей напечатали какое-то дикое количество футболок, на которых был изображён весь маршрут того тура. Я пытался обменивать у местных футболки на сувениры. Не выменял. И футболки все куда-то делись. Сувениры были копеечные, а такая футболка, по нынешним временам – музейная ценность. И ни того, ни другого у меня нет.
В Угличе мы с мамой пошли в монастырь увидеть место, где убили царевича Дмитрия. Нам казалось, что и могила его должна быть там же. В 1995 году в русских городах не было никакой туристической инфраструктуры. Ни указателей, ни информационных бюро, ни путеводителей. Мы ходили по кладбищу и по соборам, местные бабки посылали нас в разные стороны. Одна могила показалась нам более ухоженной чем остальные. Мы упали на колени и стали горячо молиться. Подул теплый летний ветер и с могильной плиты слетели прошлогодние прелые листья. Это оказалась могила первого секретаря местного райкома, умершего от старости и перестройки в 1986 году.
В Чебоксарах кто-то из дирекции шёл по городу и в него с огромного
косогора на дикой скорости слетела бездомная собака. Были травмы и
госпитализация.
В Саратове я впервые попробовал шаурму. Обошлось без последствий,
если не считать моего последующего пристрастия к этому
стрит-фуду.
В Камышине одна администраторша шипела в коридоре теплохода на
другую, забывшую встретить с поезда артиста: - Пиз@а е@@банная!
Уж двадцать лет почти прошло, а я всё в толк не возьму, что
оскорбительного в таком обращении? Всё же довольно стройно.
(На фотографии - моё выражение лица после превой недели турне)
|
</> |