Флэш-моб - увы. Мракобесно-постное

chipka_ne — 22.07.2019

Сошла с финишной прямой в последний день. Не написала пост, потому что у нас вчера был пост. 

Перечитала последнюю фразу и долго думала.

Удумала, наконец, что в контексте ЖЖ слово «пост» воспринимается не совсем так как надо. Ну, ладно, израильтяне сообразят (да и то не все), а вот человеку со стороны каково? Требуется пояснение и желательно с наглядным примером. 

Нынче у нас стоит еврейский месяц тамуз.  Случилось мне лет пятнадцать назад в этом же самом месяце по делам служебным лететь в Польшу. Нет, не «лет пятнадцать»примерно, а пятнадцать лет точнёхонько, потому что за два дня до этого, 13 тамуза у меня родилась старшая внучка — та самая русоволосая красотка, которой мы на той неделе день рожденья праздновали — так что год этот запомнился. 

Запомнилась эта поездка ещё и тем, что родившись и выросши на многострадальной Волыни, в краю, который по-польски до сих пор зовётся Kresy Wschodnie, в области, политой польской кровью, но так и не избавившейся от своебразной полонофилии — сама я, по слухам бойко болтавшая в детстве по-польски, в самой Польше так за всю прошлую жизнь и не побывала ни разу, надо было для этого до Израиля добраться. 

И надо сказать, нигде меня сильнее не накрывало дежавю — в местах, где я точно никогда в жизни не бывала, я угадывала почти безошибочно, что там за следующим поворотом. 

Принимающая сторона, как и все гуманитарии, небогатая, поселила дорогих израильских гостей не совсем в гостинице, а в гостиничке, точнее в пансионе «У пани Барбары» — и там уже дежавю не просто накрыло, а утопило и утянуло в пучину. Там были скрипучие деревянные полы и столь же скрипучие деревянные ступеньки, деревянные рамы , а не бездушные стеклопакеты на окнах, деревянная же, потемневшая от дождей, увитая плющом терраса-беседка, ничуть не стеснявшаяся своей  облупившейся краски, а в саду — растрёпанные пионы, и ранние астры, и вневременные хризантемы, и бархатцы, и мальвы, и флоксы и душистый горошек. 

Сама хозяйка, величественная и неподъёмная пани Барбара сидела за конторкой в кресле, обрамлённая двумя раскормленными и нестрижеными одышливыми эрдель-терьерами. В её же распоряжении находился единственный на весь пансион телефон — под стать всему заведению, чёрный и массивный и с трубкой на рожках. Мне даже странно было, что на этом раритетном аппарате присутствовал диск с цифрами — с такого телефона надо было просто снимать трубку и кричать: «Барышня! Барышня! Соедините со Смольным!» 

Мне пани Барбара кого-то неуловимо напоминала — немножко ославяненную Фаину Раневскую из «Мечты», немножко — нашу луцкую соседку тётю Тосю со старой квартиры над речкой. Вскоре выяснилось, что она из «забужан» — из поляков, переселившихся с Кресов в Польшу после войны в рамках трансфера. Только у нас «забужанами» называли украинцев, живших некогда на Холмщине и Грубешовщине. 

Ещё выяснилось, что пани Барбара прекрасно понимает по-русски и по-украински, но не говорит — примерно так же, как и я по-польски. А поскольку до знания других языков хозяйка не снисходила, то группа начала беззастенчиво использовать меня, как переводчицу — я к ней обращалась по-русски, она мне ответствовала по-польски, тем и обходились.

Сервис у пани Барбары был вообще-то весьма так себе и немудрено — весь пансион обслуживали, кроме нее, всего два человека в должности «прислуга за всё». Одна — барышня Марыська — была существом на редкость унылым и бестолковым, с вечно закисшими от слёз глазами и вечно мокрым красным носом. Пани Барбара в каждое марыськино дежурство заводилась уже с утра, грозя обрушить хлипкие стены заведения громовыми раскатами своего совсем не женского баса. Марыська прилежно пугалась, роняла чистые полотенца в поломойное ведро, или смахивала нечаянно свеженькое хозяйкино пирожное со стойки в мусор, или обрушивала вдребезги стопку свежевымытых тарелок и, махнув от отчаяния рукой, уходила рыдать в подсобку за корзины с грязным бельём.

К счастью, Марыську периодически сменял Анджей — полная её противоположность. Для него главное было — с утра спуститься в винно-пивной хозяйский погребок, а уж отттуда сорокалетний кряжистый мужичок выскакивал кузнечиком, отирая тыльной стороной ладони пшеничные усы, и весь день бабочкой порхал по пансиону — мёл, вытряхивал, мыл, скоблил, пылесосил, таскал по этажам немыслимо тяжёлые стопки глаженого белья, а по ресторации — вавилонские башни тарелок, напевал, балаболил с постояльцами, бодро огрызался на хозяйку — «пани варьятку» — как он её чуть ли не в глаза называл, не забывая при этом наведываться в погребок для поддержания тонуса. 

К тому же Анджей, образцовый католик с крестом навыпуск, был, как ни странно, большим филосемитом и обожал израильских гостей,  в пику «пани варьятке», которая на нас глядела неласково. (Замечу в скобках, что нам с мужем на это имя везёт, что ни поляк-юдофил, то Анджей — включая Анджея Вайду, который наше всё). 

А больше всего он любил обслуживать столик, за которым сидела я с ещё тремя подругами. Мы четверо, одни из всей группы блюли кашрут и столовались отдельно по принципу «у нас с собой было». Был у нас при себе стандартный набор еврейского мракобеса — крекеры, тхина, консервированный тунец, супчики «Осем» и «Кнор», «манот хамот», кускус в пакетиках и прочая фигня. Пани Барбара ежедневно со вздохом («от сердца отрываю») обеспечивала нас варёными яйцами, свежими овощами-фруктами и корнфлексом «Нестле», не требующим сертификата кошерности.

Анджей перед нашею праведностью, умевшей устоять перед буженинкой! бигусом! кроликом в сметане! краковскими колбасками! — преклонялся и трепетал. Тарелку с варёными яйцами и икэбаной из разложенных на подносе  овощей приносил к нам на стол, стильно держа поднос на растопыренных пальцах и пританцовывая, подавал-расставлял разовые тарелки и приборы так, словно они были из севрского фарфора, а минералку открывал и разливал, обёртывая бутылку  крахмальной салфеткой,  ни дать, ни взять, розовое шампанское для Сары Натаниягу. 

Несколько раз со словами: «Комплимент от заведения!» он подавал нам на стол полную тарелку свежесобранной тут же в саду малины под свирепыми взглядами пани Барбары и к вящей зависти потребляющих буженинку коллег. 

Кстати, в адрес коллег пару раз мы позволили себе тихо позлорадствовать. Израильтяне всё-таки привыкли питаться иначе, и убойно-жирные блюда, типа бигуса на ужин (они ж не знали, что такое грешно есть помимо водки)  к концу первой недели им изрядно поднадоели. А тут мы приготовили кускус из пакетиков. Да ещё и, допущенные Анджеем на кухню, наварили в собственной кастрюле кабачков с морковкой и консервированным хумусом — полноценный овощной соус к кускусу! И как только мы расположились уютно вкусить этот харч богов, к нам послали депутацию с некошерного стола — поделитесь, люди добрые, если останется... Поделились, чоуж — те, кому досталось, скушали с урчанием,  попросили бы добавки, да не было (а ведь кускус-то — из пакетиков, любая марокканская хозяйка со стыда б сгорела такое подавать). 

В первые дни я с Анджеем так-сяк общалась, примерно, как с пани Барбарой, а день примерно на третий обнаружила, что вдруг сами собой из подсознания начали выскакивать и складываться не только отдельные слова, а и целые польские фразы — причём при беседах с пани Барбарой, состоявших в основном из взаимных претензий между ней и постояльцами, этого почему-то не происходило. 

А с Анджеем у нас было полное взаимопонимание, особенно, когда на второй день я решила под осуждающие взгляды соседок по столу заказать себе бутылочку «Туборга» — Анджей всплеснул руками — «Туборг» — это для ниц не разумеющих фраЕров, а для милой пани было принесено светлое нефильтрованное в запотевшем стакане — и никаких денег не надо! пани варьятка и так на вас четверых мясо экономит! 

Стоял, как я уже упоминала, летний месяц тамуз — и спустя несколько дней после приезда наступил  пост семнадцатого тамуза. Это не суточный пост, дневной, от рассвета до заката, но летом даже в Израиле световой день тянется часов шестнадцать, а уж в Европе, в начале июля этот пост немногим отличается от суточного. 

Постились из нашей компании двое. Мы предупредили Анджея, чтобы завтрак и ужин на нас не накрывали, однако он перехватил нас с утра на выходе с криком: « А хэрбатки з цукрем?» — и пришёл в ужас, узнав, что еврейский пост — это пост сухой, без воды  — и так до самого вечера, ужас-ужас —  Анджей от огорчения неурочно спустился в подвал, причитая себе под нос что-то о жестоковыйном народе и немилосердном еврейском Боге. 

К ужину, вопреки указаниям, стол был накрыт на четверых, а взволнованный Анджей дежурил у входа — вечер уже наступил, нет? уже можете есть! 

Мы опять его огорчили, сообщив, что ни есть, ни пить нельзя раньше заката. Стояли бесконечные июльские сумерки и до заката оставалось ещё часа три.  

Бедняга Анджей, казалось, страдал от поста больше нашего, мне, например, к вечеру уже не хотелось ни есть, ни пить, только покачивало и клонило в сон. Я добрела до своей комнаты, и не раздеваясь, рухнула в постель. 

Проснулась я от того, что кто-то робко скрёбся в дверь. Кое-как поднялась и открыла — на пороге стоял Анджей с подносом, а на подносе натюрморт из двух яиц, блюдца с малиной,  бутылки воды, запотевшего стакана с пивом (пиво, надо полагать — к малине) и срезанного пиона в стаканчике. 

— Рано ещё, — сказала я, продрав глаза и глянув на часы, — через полтора часа закат.

— Пани, — твёрдо сказал Анджей, — мне уходить пора, а пани забудет покушать, если я не напомню! Сделайте милость, попейте хотя бы, а я, — он оглянулся — никому ничего не скажу!

Тут меня, несмотря на лёгкое головокружение, смех разобрал: 

— А ЕМУ, — сказала я, понизив голос и указав пальцем вверх, — тоже не скажешь?

— Верьте, пани, як Бога кохам, — пылко прошептал Анджей, истово перекрестившись: — ЕМУ — ни слова!

Оставить комментарий

Популярные посты:

v_strannik

Хороший текст

liber-polly

Еще плечо хранит следы ремней, еще мы не привыкли к городам (с) Арик Крупп

padolski

Как 42-летняя Ройзин Пелан побеждает рак и реализует свои мечты

kotofoto

Доброе утро!

liya_fa

Всё...этот день настал...сын получил диплом о высшем образовании!

amigo54

Японки умеют классно подмигивать....))

omchanin

Первый выпуск матфака ОмГУ

colonelcassad

Древний шерстяной волчара

• Ранее
• Архив