Фламенко

nucisarbor — 28.06.2010 Не думали, не гадали, и вдруг июньским вечером в Одессе в небольшой обшарпанной комнате ДК оказались в фильме Альмодовара. В еще не снятом шедевре.
Вообще я не очень разбираюсь в хореографии. Но когда Юля is1and Романовская пригласила нас на генеральную репетицию фламенко в костюмах, я не мог упустить такую возможность.




- Думаю, Силя разрешит. Нас уже миллион раз снимали, так что почему бы нет.
- Силя? Какое необычное имя.
- Вообще-то она Сильветта Эдемовна.
Мы засмеялись.
- Что это за имя такое?
- Отец - испанец, мать - крымская татарка.
Как будто одного жгучего перца было недостаточно.

Народ подтягивался медленно. Сильветта, маленькая раскаленно-обжигающая брюнетка, ходила из угла в угол и костерила присутствующих за опаздывающих. Девушки переоделись и начали отрабатывать движения. Это было чрезвычайно ярко и колоритно. Я фотографировал их развевающиеся платья и думал: "Вот он, основной девчачий инстинкт: кружиться в красивом платье. Танец создан прямо под него".

Помощница в углу перебирала трек за треком. Испанская гитара, сухой стук ногтя, поддевающего струну, перестук каблуков и кастаньет. Музыка с запахом терпкой страсти и апельсиновой цедры.
Когда собралось пять танцовщиц, началась репетиция. Те же яркие вихрящиеся юбки, те же стучащие каблучки, те же хлопки маленьких ладоней. Я щелкал затвором каждые десять секунд, понимая, что вечер удался. Я даже не мог подозревать, насколько.

После очередного жеста (с моей точки зрения, вполне приемлемого), Сильветта взорвалась. Не берусь передать в виде прямой речи все, что она говорила, к тому же речь ее сопровождалась пародийными скачками, воплями и разными смачными словами, которые, оглянувшись на меня, она просила не цитировать. Сказать, что она строила девушек или вставляла им - не сказать ничего. Я видел человека, не сдерживающего себя ничем и не в чем. Притом я хорошо знаю, какой гордый человек наша Юля. Но это была не брань, не истерика руководителя. Это было нечто совершенно удивительное. С каждым новым словом неведомой мне крымской испанки передо мной открывался Мир Женщины. Это был дико сложный и трудный мир, в котором ни за что нельзя жить по инерции. В котором нельзя уступать привычкам, нельзя ни шага сделать кое-как, нельзя ничего откладывать на потом.

Это был мир опасный, причем опасный даже не тем, что женщина может не найти свое счастье, а тем, что она будет хоть в чем-то ниже себя самой. Есть ежесекундный соблазн распущенности, который вроде бы прощает женщину за ее слабости, но загоняет ее в какой-то медленный коварный тупик. Я слушал, раскрыв рот эту страстную речь и думал: как хорошо, что мое лицо скрыто за камерой. Потому что я был единственным в этой комнате, наполненной нарядными женщинами от семнадцати до сорока пяти лет, у кого на глазах были слезы. Все остальные то улыбались, то склоняли головы, то злились, но все до одной понимали и были благодарны.

- Про что вы танцуете? Что вы вкладываете в танец? - кричала Сильветта, - Не задумывались? Про мужчину? Про то, как себя показать? Как покрутиться перед ними? Вы не знаете? А вот что вы еще не знаете. Почему испанцы могут, а вы нет? Что у них другое? Кожа? Кости? Волосы? Кровь? Ну расскажи вот ты, про что ты танцуешь?
И тут женщины начали говорить. Одни, я чувствовал, придумывали на ходу. Другие точно знали, про что танцуют, но не хотели признаваться.
- Это точно не про мужчин, - сказала девушка в желтом платье, которая танцевала с большим жаром, - Мужчин здесь нет.
"Врет" - подумал я. А еще одна говорила про танец как про женские рассказы и подколки на каком-то народном празднике. Вдруг оказалось, что картины танца есть, и они такие разные!

А потом было вот что. Они начали танцевать тот же самый танец без музыки - только под яростные хлопки Сильветты. О! Теперь я их увидел. Вот эту девушку, когда она только пришла, я даже не заметил. Я бы на нее не оглянулся на улице - точно. Но какой она стала в танце! Это было что-то вроде откровения, напряженного и благоуханного откровения.
Какая страсть в локтях, плечах, волосах - нет, не та страсть, которая посвящена мужчине или соперницам. Это была страсть, для которой любой мужчина казался слишком мелководным.

А эта - хрупкий невзрачный цыпленок с недоразвитой грудью. Что с ней стало! Какая скрипичная игривая стервозность зажглась в лице! А какими стали ее руки! Да я в жизни не видел таких рук! Она наступала, грозила, выщелкивала каблучками все свои законы и правила.

Каждая стала вдвое, втрое более собой, вдвое, втрое более женщиной. В этом и была суть танца: зажечь в себе самую главную, самую чистую, самую недоступную женственность - как костер, как маяк, как пороховой заряд.
И по всему выходило, что для этого танца не имеют никакого значения возраст, физические формы, никакая данность. Только точное самочувствие и ярая страсть к совершенству.

Выходя на улицу, я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Словно танцевал со всеми.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив