Эволюция «совка»: от молодого циника до стареющего оптимиста, живущего в эпоху перемен | Русские мы

Я – обыкновенный заурядный «совок», прошедший путь от юнца, с горящими глазами ожидавшего революционных свершений, до стареющего оптимиста, живущего в эпоху перемен и ожидающего мира и стабильности.

В юные годы, прожитые в безмятежные времена позднего брежневского застоя и начала перестройки, я был жутким циником и антисоветчиком. В школе я умудрился проштудировать хрущевскую программу и задать в школе на обществоведении ряд сверхнеполиткорректных вопросов о том, почему эта программа до сих пор не выполнена, на что получил единственный ответ: «Зайди после уроков к директору».

Слегка повзрослев к выпускному 10 классу я уже не задавал таких глупых вопросов, но не мог отказать себе в удовольствии постебаться над зашоренной школьной программой. Лучше всего (и безопаснее) это получалось на уроках литературы – никакой политики, все в рамках приличия. Вот только сравнения Достоевского и Толстого с Ницше как-то в те годы не воспринимались (о Фрейде уж молчу). Главным вопросом седой учительницы был: «А где ты это прочитал?» И она с удивлением узнавала, что и Ницше, и Фрейд были доступны как в специализированных педагогических журналах, так и в читальных залах городской библиотеки (правда, в репринте дореволюционных изданий и за коробку конфет – только на часик, чтобы никто не видел) Но вот Маяковский был доступен практически весь, что едва не сыграло со мной злую шутку – я написал 24-страничное сочинение «Тема любви в лирике Маяковского», подойдя к этому с сугубо сухой научной точки зрения и разложив с обширными цитатами по полочкам любовь к Родине, любовь к партии, любовь к детям, любовь к женщине платоническую, любовь к женщине физиологическую и что-то там еще.

Потом я пожалел, что решил блеснуть умом, ибо оценку-то получил отличную (правда, через неделю после всех), но при этом заработал крайне нелестную репутацию и после еще нескольких более громких (в смысле публичных) выходок едва не заработал персональное комсомольское собрание по поводу своей персоны. Мало того, что я пролетел мимо МГИМО (куда, оказывается, меня собирались отправить по партийно-комсомольской линии), все едва не закончилось тем, что мне пытались влепить двойку по поведению и наотрез отказывали дать характеристику-рекомендацию для поступления на Восточный факультет университета (в те годы это было обязательным требованием). Закончилось все благополучно – я просто сам написал выписку из решения школьного комитета комсомола, на основании которой горком дал мне официальную рекомендацию.

То есть, в большую жизнь со школьной скамьи я вышел законченным диссидентом-антисоветчиком. Конечно, тогда, в 1986 году, уже вовсю пахло «ветром перемен» (правда, теперь я бы сказал, что не пахло, а воняло), но парткомы еще решали все. И тут нас призвали в армию – это был как раз тот период, когда студентов гребли без разбора. Проведя два года в Монголии, я вернулся совсем в другую страну – еще СССР, но уже не Советский Союз. Сначала все это жутко нравилось – жизнь в ожидании полной свободы! Но потом стало приходить понимание того, что реальной свободы-то не дали, отобрав при этом уверенность в завтрашнем дне. А когда через 2 месяца после неудавшегося путча 1991 года у меня родилась дочь, я стал все больше и больше понимать, что свобода без хлеба – это свобода в клетке.

Я, собственно, ни о чем не жалею - случилось так, как случилось. Я ничуть не стал меньше любить свою страну – напротив, я из диссидента-западника превратился в патриота и полтора десятка лет отдал военной службе – уже не по призыву, а по собственной воле. Был период, когда практически во всех силовых структурах (от Минобороны до ФСБ) офицеры еле-еле сводили концы с концами, скитаясь по съемным квартирам. Многие тогда ушли, остались те, кто действительно хотел служить. И эти люди, даже уйдя на пенсию, продолжают служить свое стране, считая, что главное – быть полезным.

Так и я остаюсь патриотом и хочу видеть свою страну процветающим сильным государством, но я категорически не согласен с тем, что для этого надо сначала все разрушить, а потом построить новое. Мы это уже проходили. И я не хочу, чтобы не было богатых – я хочу, чтобы не было бедных. Иногда сейчас я с ностальгией вспоминаю советские времена – но не репрессивный режим и вечный дефицит, а существовавшую в те годы уверенность в завтрашнем дне, душевность и доброту людей. И поэтому я, «стареющий оптимист, живущий в эпоху перемен», хочу «вперед, в прошлое» - чтобы настало время, когда мы будем такими же жизнерадостными и добрыми, как в 80-е, и при этом по-современному свободными, сытыми и красиво одетыми. Возможно, это утопия. Но ради нее мне и хочется жить.