Этика и наука

anlazz — 11.02.2018 В качестве примера особенности «этики социумов» - в плане использования ее вместо «этики индивидов» - можно привести ситуацию с наукой. Известно, что с данной областью обычно связывают две «этические ситуации». С одной стороны – широко известное: «науку зажимают»: в смысле, не дают достаточно денег на перспективные исследования, разработки и т.д. (То есть – то, что творится сейчас в РФ.) С другой – то, что «ученые занимаются удовлетворение своего любопытства за казенный счет». В смысле – ставят какие-то непонятные «простым смертным» эксперименты, результат которых оказывается малопонятен и малопригоден в реальной жизни. Впрочем, есть и «третий вариант», который можно назвать «презентационной наукой» - но обычно именуется «лженаукой». То есть – деятельность, целиком и полностью сконцентрированная на объяснении и утверждении своей «уникальности», «инновационности» и важности – но никогда не выходящая за пределы этого самого утверждения. В том смысле, что то время и средства, которое реальные ученые тратят на собственно, науку, «презентаторы» используют исключительно для «охмурения» своей паствы. Получается довольно эффективно – в плане борьбы за ресурсы, особенно, если «охмурить» удается государственных деятелей. Но, понятно, что полезный для общества результат тут равен нулю.

Однако, даже если отбросить этот путь, то можно догадаться, что однозначно решить проблему взаимодействия ученого (и вообще, новатора) с обществом крайне тяжело. Связано это с тем, что средний человек – да и не средний, но не связанный непосредственно с областью новаций – неспособен оценить результат данной деятельности. А точнее – не может сделать это на начальном этапе, когда и должны быть выделены средства. Поскольку тогда, когда проект уже реализован: создана (или не создана) новая технология, лекарство, сорт растений или порода животных – собственно то, ради чего и существует новационная деятельность – еще можно понять, верным был выбор или нет. Но до этого сделать это почти невозможно. Впрочем, для фундаментальных исследований ситуация обстоит еще сложнее: необходимо дождаться того, пока на базе фундаментальных открытий будут построены прикладные области, а затем уж ждать принесения ими своих плодов. Это долго и неочевидно – а значит, приходится полагаться исключительно на авторитет и прочие подобные вещи. «В Академии дураков не держат».

А жуликов – то есть, тех, кто мыслит только категориями приращения собственного блага - держат? Разумеется, да! В том смысле, что, как уже говорилось выше, подобная категория деятелей всегда «заводится» там, где есть распределение ресурсов. А значит, стоит смириться, что они будут «отсасывать» из значительную часть, переводя в свой обобщенный карман. Тем более. что опасность тут несут не только они – не меньше вреда приносят и неизбежные затраты на поддержание уже имеющихся «научных структур»: институтов, лабораторий и т.д. - даже если последние давно уже никакой общественной пользы не приносят. Поэтому не стоит удивляться, что периодически возникают призывы «прижать яйцеголовых» или поставить их под «тотальный контроль». (В позднем СССР данная идея была, например, довольно популярна.) Впрочем понятно, что и эти призывы не имеют особого смысла – поскольку в реальности «прижимают» именно тех, кто реально работает, а «презентаторы» как раз остаются. (Поскольку, как уже было сказано, они все свои силы тратят именно на борьбу с указанным «контролем» - и демонстрируют в этом деле необычайные успехи.)

Получается, что выхода тут нет – то есть, надо или позволить условным «академикам» бесконтрольно тратить государственные деньги. (Причем, понимая, что чем дальше, тем больше среди этих самых «академиков» будет «лжеакадемиков».) Или же лишиться науки, как таковой – оставив только тех же «презентаторов», которые будут изображать активную деятельность. В любом случае ничего хорошего тут не получится. Но, тем не менее, есть и иной путь, способный разрешить указанные проблемы. Про него я уже не раз писал – это то отношение к новациям, которое практиковалось в советской науке. Точнее сказать, в раннесоветской – поскольку именно тогда реализовалась крайне сложная (а точнее, почти невозможная) задача: создание современной инновационной экономики в условиях критического дефицита всего и вся. Причем, несмотря на тяжелую войну и прочие неприятные вещи, она была доведена до конца. Это значит, что данная система имела эффективность, превосходящую всех остальных – поскольку иначе ни о каком достижении научно-технического паритета к середине XX столетия не могло бы быть и речи.

Тем более, что в том, «как все это работало», нет никакой тайны: все давно уже описано и известно. К примеру, очень хорошо особенность раннесоветской новационности можно увидеть на «судьбе» одной из главных советских новаций – ракетно-космической программы. А точнее, на судьбе ее «ядра» - того, что «протянулось» от первых экспериментов 1920 годов до первого в мире запуска космических аппаратов: работ, тесно связанных с Сергеем Павловичем Королевым. Тут можно даже сказать – что советский космос есть Королев – но это немного не так. А точнее – совсем не так, хотя данный деятель действительно является ключевым для данной новации. Но пойдем по порядку.

И, прежде всего, отметим, что главная особенность жизни Королева состояла в том, что начиная со времен ГИРДа он буквально жил идеей управляемого ракетного полета. Настолько, что променял возможность работы в качестве авиаинженера – в конце 1920 годов не только уважаемой, но и достаточно оплачиваемой профессии – на членство в непонятного рода Группе, относящейся к ОСОАВИАХИМу. То есть – на организацию более, чем сомнительную, занимающуюся странными экспериментами с изготовлением реактивных двигателей из паяльной лампы. Правда, очень быстро – в апреле 1932 года (через полгода после создания) эта самая группа получила статус государственного КБ, а еще примерно через год за счет слияния ГИРД и Газодинамической лаборатории был создан Реактивный НИИ под руководством бывшего главы ГДЛ Клейменова. С Королевым в качестве заместителя. Если честно, то уже неплохая карьера для человека, недавно лишь перешедшего через двадцатипятилетний рубеж. Но ведь на момент начала работы Сергея Павловича над ракетной тематикой об этом было, разумеется, неизвестно!

И, тем не менее, он рискует – и запускает первые советские баллистические ракеты. (ГИРД-09 и ГИРД-10.) Кстати, даже изготовить подобные конструкции в условиях только что начавшейся индустриализации – когда даже квалифицированного слесаря найти было тяжело, а токарный станок выглядел чем-то из области высоких технологий – было делом неординарным. (А уж где они брали жидкий кислород – вообще загадка. Правда, с топливом было проще – спирт этиловый не был особой редкостью. ) Тем не менее, стоит сказать, что главное было сделано: возможность построения летательных аппаратов на основе реактивного двигателя доказана. Причем – не просто построение, а близость к практическому использованию. Именно поэтому образование нового НИИ с финансированием, не сравнимым с тем, что было у «группы», может рассматриваться именно, как успех Королева и ГИРД.

В результате чего, получив невиданные ранее возможности, Сергей Павлович приступил к дальнейшему «штурму» концепции управляемого ракетного полета – к строительству крылатых и баллистических ракет. С сохранением основной цели– осуществления космического полета. Того самого, что был так тщательно и живописно описан Константином Эдуардовичем Циолковским в его многочисленных работах. И хотя точного свидетельства того, что Королев в начале своего пути встречался с калужским мыслителем нет, однако это мало что меняет. В самом деле, для того, чтобы «заразиться» идеей личный контакт не обязателен: в 1920 годах поднятая Циолковским «космическая волна» захватывала множество людей. Так что попадание в нее людей, подобных Королеву, было крайне вероятно. Тем не менее, стоит отметить, что колоссальное упорство и уверенность в реализации довольно отдаленной мечты было не у каждого. Ну и конечно, не у каждого хватало сил и воли поставить на эту самую мечту все – включая свою жизнь.

А ведь, собственно, именно это и было сделано Сергеем Павловичем – причем, фраза «поставить свою жизнь» тут имеет не только переносный смысл. Поскольку вряд ли Королев не мог видеть, насколько опасным становятся любые промахи, насколько чем дальше шло развитие программ, тем менее терпимым становится отношения людей.

Собственно, это относилось и к тому, что повышался «уровень работ»: неудача какой-то там «группы при ОСОАВИАХИМе» - это не то, что неудача государственного НИИ. Но так же возрастало общее напряжение – в том смысле, что страна уже однозначно двигалась к наступающей войне, и в этой ситуации чем дальше – тем сильнее начинали действовать нормы военного времени. (То, что Вторая Мировая война будет, и будет в ближайшее время – во второй половине 1930 не сомневался никто.) А значит - тем актуальнее становилась борьба за имеющиеся ресурсы (прежде всего, места в иерархии), поскольку если раньше можно было надеяться, что будут созданы новые структуры – как тот самый РНИИ – то теперь это становилось невозможным. Напротив, пошла компания за объединение структур – к примеру, в авиации вместо множества «старых» КБ было решено создать одно объединенное ОКБ под руководством Яковлева. Именно борьба с данным решением в то самое время привелп к аресту А.Н. Туполева – который категорически выступал против объединения, и в итоге попал под суд. Собственно, с Королевым – да и со всем руководством РНИИ произошло нечто подобное.

Самое интересное тут то, что материалы указанного дела дела есть в сети  – и из них становится ясным, что основной мотив обвинения состоял в том, что Королев вместе с Клейменовым и Лангемаком занимались разработкой конструкций, не могущих быть быстро введенных в производство. (Т.е., управляемой ракетной техники – в противовес неуправляемым ракетным снарядам.) Причем, судя по всему, начало всему положил донос одного из сотрудников института, сделанный в карьерных целях – однако основывался он именно на вышеуказанном факте. На том, что институт занимался достаточно неочевидными –с обывательской точки зрения – исследованиями. (Кстати, ирония истории – с «этим самым» сотрудником впоследствии случилось то же самое: он так же был арестован в связи с «неэффективностью работ».) Особенно странными выглядели работы по ЖРД – то есть, по той самой магистральной теме, которая и должна была привести человека в Космос. В подобном положении вероятность того, что, рано или поздно, но данный вопрос заинтересует «компетентные органы», была довольно велика.

То есть – связь между ведением стратегических исследований и опасностью ареста была прямая. Тем более, что после 1937 года стало понятным, что любые подозрения почти всегда заканчиваются одним и тем же. И, тем не менее, Королев – так же, как и Лангевак, Клейменов или Глушко – продолжали работу по целому ряду перспективных направлений. Что впоследствии позволило приписать им создание «вредительской организации» - т.е., расстрельную статью. Правда, Королев и Глушков, как «второстепенные» члены, получили «всего лишь» 10 лет ИТЛ. Причем, Сергей Павлович уже через год был переведен в пресловутую «туполевскую шарашку» - ЦКБ-29, где снова стал работать над ракетной техникой. А в 1944 году, уже работая в казанском ОКБ-16, он был освобожден со снятием судимости. Но приятным данную историю назвать невозможно…

Указанные события, судя по всему, наложили на Королева определенный отпечаток – в том смысле, что он навсегда утерял веру в справедливость государственных органов. (Его любимая фраза на данную тему была - «хлопнут без приговора».) Тем не менее, это нисколько ни разрушило его увлеченность ракетной техникой – в том числе, и потенциально космической. Именно поэтому, будучи привлеченным к работе над «освоением» немецкой ракетной программы (институт RABE), он очень быстро стал в ней лидером – а затем и руководителем проекта по советскому воспроизводству V-2. На самом деле, риск тут был чудовищным – начиная с того, что СССР мало что получил по ФАУ, поскольку практически вся документация и специалисты (включая фон Брауна) достались США и Великобритании. И заканчивая тем, что у нас в то время практически не было технологий, достаточных для запуска ракетной промышленности. Ну, и время было не намного «мягче» предвоенного – в том смысле, что назревающая Холодная война требовала быстрых результатов, за отсутствие которых необходимо было нести ответственность. Поэтому для Королева – а равно, как и для большинства думающих людей – должно было быть ясным, что если ракета не полетит, то их действительно, «хлопнут». (Правда, с приговором – но это маленькое утешение.) И, тем не менее, он решительно начинает свою новую программу – практически с нуля.

И, разумеется, побеждает. Причем, побеждает с триумфом – когда 4 октября 1957 года Первый Спутник огласил космическое пространство своим «бип-бип-бип», Королев навсегда вошел в историю нашей цивилизации. Причем, не просто, как конструктор или руководитель крупного проекта – но как человек, создавший одну из узловых точек человеческого развития: космический полет. (И, тем самым, направивший борьбу двух держав в научно-техническое соперничество – вместо соперничества военного.) И значит, все опасности и беды, что подстерегали Королева на данном пути, в конечном итоге оказались «слабее» его упорства и уверенности его в своем пути к выбранной в юности цели.

Но то же самое можно сказать не только про Королева – но и про всю страну. В том смысле, что – как это не парадоксально прозвучит – данный конструктор мог раскрыться только при существующей в ней особой системе взаимодействия с инновациями. Еще раз напомню – с самого начала и практически до самого конца речь тут шла про достаточно сложную и неочевидную технологию. Особенно сложную и неочевидную для государства, в котором на момент «запуска» ракетной программы – то есть, образования ГИРД – около 80% населения (крестьяне) жило по нормам XVII века. А для оставшихся 20% недостижимым идеалом выглядело освоение технологий, давно уже являющихся массовыми во всех развитых странах. (Индустриальное производство.) Казалось, какие тут могут быть ракеты, если сделать банальный трактор – уже достижение. (Кстати, помимо СССР реальных успехов в довоенном ракетостроении (на основе ЖРД) добились только американцы – Роберт Годдарт и немцы Дорнбергер со своей группой, куда входил и фон Браун.)

Однако американец довольно быстро уперся в нехватку средств и вынужден был остановиться в своем развитии. А немцы, как известно, оказались привязанными к крайне специфическому режиму Третьего Рейха – который полностью задавал им направление развития. В том смысле, что он был готов производить ракеты как оружие –но только как оружие, вкладывая все средства исключительно в войну. И хотя на начальном этапе программы это оказалось крайне эффективным, конец был немного предсказуем. В том смысле, что закончил Третий Рейх очень плохо. В результате чего в лидеры «ракетного направления» вышли именно русские, имевшие стартовые условия на порядок худшие, нежели все остальные. (Американцы, по сути, смогли стать вторыми лишь благодаря тому, что получили почти полностью немецкую программу.)

То есть, получается, что та самая, описанная выше, ситуация – в которой вероятность попасть под арест для руководителей научных институтов была крайне велика – в реальности оказалась намного более приемлемой для развития, нежели более «мягкая» обстановка в других странах. И Королев, побывав в лагере, все-таки, запустил свою «семерку». Причем, как бы жестоко не звучало подобное, во многом именно благодаря такой системе. (Разумеется – не самому попаданию под арест – а системе, в рамках которой оказаться под арестом мог любой. Впрочем – мог и не оказаться.) Но об этой самой особенности будет сказано уже в следующей части…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив