Еще раз почти только про войну, про невойну потом

inkogniton — 22.06.2025 Одной из первых, помимо Ыкла, кому я рассказала о том, что мне удалось забронировать полет, была Ю.

-- Ура, -- написала она мне мгновенно, но осторожно добавила, -- если война кончится, ты им воспользуешься.
-- А если не кончится, -- страшно вращая глазами, но всё еще продолжая нарезать счастливые круги по квартире, парировала я, -- то в тюрьму сядет не Биби, а я, так как я его просто придушу.
-- А как ты его придушишь, -- рационально заметила она в ответ, -- ты -- там, а он -- тут, -- такого неверия в собственные силы я снести не смогла и потому немедленно обиженно сообщила
-- Ты сомневаешься в моих возможностях даже после того, что я сейчас добыла билет на второе июля?! -- это был удар под дых, снести такое от такой близкой Ю. я была не в состоянии. Однако ее рациональное я даже после этого продолжило превалировать над ее я эмоциональным.

-- Это же убийство Шредингера, -- невозмутимо продолжала она, -- если ты приедешь, то убивать будет не надо, а если не приедешь, то да, -- я читала и не верила глазам, -- сомневаюсь, -- совершенно не заботясь о моей тонкой душевной организации, она продолжала резать правду-матку прямо в глаза.
-- Рациональная инфекция! -- буркнула я, после чего решила поведать о некоторых деталях того, как мне удалось получить билет (о которых и вы уже знаете).
-- Обалдеть! -- вот, наконец-то правильная реакция, зарделась я, -- теперь верю, -- писала она искренне, -- Он сам к тебе прилетит.
-- И ни пенса сверху, -- добивала я ее контрольным в самое скопление сомнений.
-- И домой придет, -- заверила меня она.

*******

С самого начала войны домашний чат наполнялся сообщениями со скоростью света.

-- У всех вырубилось электричество? -- никто никогда не верит, что только он один такой несчастный.
-- Да, -- один за другим сообщали соседи.
-- Значит так, -- писали самые рассудительные, -- вот вам знак: если вы вдруг слышите, что заработал генератор в доме напротив, то знайте -- это значит, что электричества нет на всей улице.


-- Дорогие соседи, -- писали люди в перерывах между сиренами, -- есть что-то такое, чего вам категорически недостает в убежище из того, что мы можем раздобыть и туда доставить?
-- Да, -- ответ не заставлял себя ждать, -- было бы здорово, если бы в убежище был телевизор, тогда бы мы смогли смотреть новости в прямом эфире.
-- Прекрасно, -- отзывались третьи жильцы, -- у нас как раз есть ненужный телевизор, сейчас мы доставим его в убежище.
-- Вы уверены, -- сердито писал Ыкл, -- что это хорошая идея для маленьких детей? Не хотелось бы, -- продолжал он убежденно, -- заполнять их новостями.
-- Дорогие соседи, -- следовал немедленный ответ, -- спокойствие, только спокойствие, мы придем к разумному компромиссу.

Наши соседи напротив практически не спускаются в убежище. Она в инвалидном кресле, а лифтом во время сирены пользоваться нельзя, к тому же лифт привозит только на нулевой этаж, откуда до убежища еще два лестничных пролета. Но они держат руку на пульсе и каждый раз присылают весточку в чат.

-- Сфотографируйте в следующий раз, пожалуйста, -- пишет сосед, -- всех вас в убежище. Спасибо за вашу заботу, -- продолжает он, -- мы тронуты. Мы не можем добраться до убежища, но мы всем сердцем с вами. Жильцы из квартиры двенадцать, -- подписывает он сообщение.
-- Кто-то живет в моей квартире, -- следующее сообщение не заставило себя ждать, -- и я об этом ничего не знаю?! Подпись: хозяйка квартиры двенадцать.
-- Простите, -- немедленно отвечает сосед, -- такие времена, все и всё путают. Подпись: жильцы квартиры номер пять.
-- Всё прекрасно, -- успокаивает хозяйка квартиры номер двенадцать, -- берегите себя.

Уже пятнадцать минут спустя на домашний чат приходит фотография детей, сидящих в убежище. Наши дети в убежище, -- сообщает сухая подпись, но мне не нужна подпись -- вот они, три мои девочки: веселы, здоровы и невероятно заняты рисованием. Не сидеть же в убежище без дела, право слово!

*******

В эту войну система оповещений претерпела существенные изменения. Если раньше приходило всего одно оповещение, после которого давалось от двадцати секунд до полутора минут на то, чтобы добежать до укрытия (скорее прячьтесь, скорее, вопили все аппараты на всю округу), то в начале этой войны оповещений стало три.

Первое будило дурным голосом всех за полчаса до тревоги -- тогда, когда по данным разведки, пусковые установки были почти готовы к запуску. Всем приготовиться, -- вопили все возможные аппараты на всю округу, -- скорее приготовиться! Второе приходило за десять минут -- а теперь не просто приготовиться, но как можно скорее начать выдвигаться в сторону убежищ, скорее вам сказано, скорее! Самое последнее третье, самым дурным голосом, отчаянно кричало -- если вы не в убежище, мы вас прибьем, вы точно в убежище?! шевелитесь скорее, прячьтесь же уже, наконец, прячьтесь!

Ничего плохого в этой системе, на первый взгляд, не было -- напротив, давалась возможность собраться, запаковать "панический рюкзак", подготовиться и, относительно неторопливо, начать двигаться в сторону убежища. Однако, на практике, не везде и не всегда звучали последующие сообщения, означающие, что прятаться надо обязательно, что никакого выбора нет. И если днем это всего лишь немного действовало на нервы, то посреди ночи вызывало ярость.

-- Вы ходили в убежище? -- после очередной первой тревоги писала я Ыклу, внимательно следя последуют ли за ней две остальные.
-- Я давно отключил все эти уведомления к черту, -- сердито сообщал мне Ыкл, -- ты знаешь как они ужасно пищат?! Ты знаешь?! Это просто пытка, самая настоящая. Особенно учитывая, -- продолжал он сердито, -- что в половине из случаев никаких ракет как не было, так и нет, а мы все уже проснулись, все буянят, всех надо заново укладывать, а я, -- добавлял обиженно, -- в этот момент просто самый, самый несчастный! Ну их к черту, -- подытоживал он, но я не отставала.
-- Но надо ходить в убежище, -- растерянно повторяла я раз за разом, понимая, что ему там видно лучше.
-- Мы ходим, не волнуйся, -- успокаивал меня он, -- я же не сумасшедший, я девочек в обиду не дам. Но эти пищалки нам нисколько не помогают, я тебе точно говорю. Пока мы, -- добавлял рассудительно, -- еще ни разу не проспали обстрела, ни разу.

*******

Почти все беседы с О. в последние полгода начинались с одного и того же вопроса: дорогая, -- начинала она решительно, -- ты уже когда-нибудь скажешь что ты хочешь на день рождения? Ничего, вздыхала я раз за разом, я хочу, добавляла я устало, чтобы все мои проблемы разрешились по мановению какой-нибудь волшебной палочки. Я устала, -- вздыхала я в очередной раз, -- и ничего, кроме этого, кажется, не хочу. Ну нет, -- повторяла она раз за разом, -- я не волшебница и всех проблем решить не могу, а вот подарить тебе что-нибудь, что будет радовать взор -- это могу, хочу, и не отстану -- так и знай! Две недели назад, незадолго до войны, мне внезапно показалось, что в конце этого бесконечного, на первый взгляд, туннеля, появилась небольшая полоска света, я ободрилась и даже нашла сандалии, которые мне понравились сразу и бесповоротно. Хочу вот эти сандалии, -- немедленно сообщила ей я. Всё поняла, спасибо, -- не думая ни секунды, выпалила она, справедливо опасаясь, что я в очередной раз передумаю, -- всё, -- сообщила пять минут спустя, -- я их заказала, они летят к тебе на всех парах.

Сандалии пришли тогда, когда несколько дней подряд шли дожди и лето напоминало раннюю осень. Но мне, уставшей от израильской жары, было так хорошо, как только бывает на этом свете. Я носила сандалии дома и не могла нарадоваться -- какие удобные, красивые, как же они мне идут, какие потрясающие сандалии. Некоторое время назад на Лондон обрушилось лето. Температура поднялась почти до тридцати, дожди остались только в памяти -- самое время носить сандалии. Я шла в прекрасных сандалиях по залитой солнцем улице, и не могла избавиться от одной единственной мысли: верните мне, пожалуйста, дожди и прохладу, а сандалии я могу и дома носить.

*******

Несколько дней назад коллега А. пригласила меня в гости. Она никогда не интересовалась политикой, но с тех пор, что мы начали общаться, она, как может, старается.

-- Я уже всё прочитала про войну с Ираном, -- набросилась она на меня как только я переступила порог, -- я тебе очень сочувствую, очень, но рада, что тебе удалось перенести билет, -- об этом я ей написала в тот же день.

Мы сидим в ее уютном саду, перед нами бокалы с ледяным легким белым вином, нам бы говорить о чем-то легком и незначительном, но получается плохо и мы раз за разом возвращаемся к тяжелому и значительному.

-- Я не понимаю, -- качает А. головой, в ответ на мои рассказы, -- во время войны надо хотеть уехать, нет? Что значит сто пятьдесят тысяч пытаются вернуться? Для чего?! Там же война, -- она говорит медленно, неловко улыбается и словно проговаривает для себя, чтобы лучше понять, -- Их заставляют вернуться? Как это не заставляют? -- удивляется А. в очередной раз, -- они что, -- она откидывается на спинку стула и разводит руки в стороны, -- сами хотят?! Им что, -- продолжает она рациональное рассуждение, призванное уложить всё услышанное в своей до нельзя рациональной части, -- не сказали, что война?! Я ничего, вообще ничего не понимаю, -- смотрит она на меня и нетерпеливо ждет ответа. У меня нет рационального ответа, да и быть не может, желание израильтян возвращаться всегда, когда война, имеет крайне малую рациональную основу, -- Ну подожди, -- начинает она заново, -- возвращаются, наверное, -- она медленно подбирает слова и смотрит на мою реакцию, -- те, которые хотят воевать, нет? Но не все же сто пятьдесят тысяч, -- А. не дожидается моего ответа и спорит сама с собой, -- собираются, хотят и могут воевать, так ведь? -- я усердно киваю, истинно так, -- Но что они будут там делать во время войны?!

Я вспоминаю слова официальных лиц в первые дни войны, обращенные к негодующим израильтянам, застрявшим за границей и изо всех сил пытающимся вернуться: вы же за границей, сообщали официальные лица, получайте удовольствие, гуляйте и отдыхайте, мы эвакуируем вас при первой возможности! А пока, продолжали успокаивать официальные лица, гуляйте и отдыхайте, вы же за границей, -- повторяли они раз за разом, словно подчеркивая, что все застрявшие срочно обязаны начать вести себя соответствующе -- не негодовать и требовать вернуться, а продолжать гулять и радоваться жизни. Я вспоминаю кадры, увиденные мной совсем недавно: одно из первых судов, доставивших застрявших израильтян из Лиссабона и широких окрестностей. Я вспоминаю кадры, на которых мужчина лет шестидесяти пяти спускается на сушу, становится на колени и целует асфальт. Спасибо, -- он смахивает слезы и целует асфальт, -- спасибо, что я опять дома.

-- А сколько на данный момент, -- я возвращаюсь в реальность и опять слышу А. -- израильтян зарегистрировались на эвакуационные рейсы?
-- Сейчас точно не знаю, -- честно признаюсь я, -- но знаю, что за первый час после объявления о возможности регистрации, зарегистрировались около шестидесяти тысяч человек.
-- Шестьдесят тысяч за час? -- чуть не присвистывает А. -- я даже не понимаю откуда столько израильтян за границей?! Это же какое-то огромное количество? Сколько вообще человек живет в Израиле, -- она не дожидается ответа и неуверенно медленно произносит, почти по слогам, словно гадает и боится не угадать, -- миллиона полтора, нет? -- смотрит на смеющуюся меня, и добавляет, окончательно смутившись, -- прости, я ничего про Израиль не знаю, кроме того, что он есть, совсем ничего, я начала следить из-за тебя и Ыкла, я очень за вас волнуюсь, но пока, -- неловко улыбается она, -- я всё еще ничего не знаю и не понимаю. И, главное, -- недоуменно трясет она головой в очередной раз, -- я всё еще совершенно не понимаю для чего все они едут туда, когда лично мне очевидно, что ехать надо оттуда?!

*******

-- У нас была совершенно ужасная ночь, -- устало вздыхает Ыкл.
-- Сирены замучили? -- участливо спрашиваю я, стыдясь, что именно в эту ночь заснула как убитая и совершенно не следила за событиями.
-- Так нет же, в этом вся проблема! -- серьезно продолжает он, -- проблема в том, что за всю ночь не было ни одной сирены, вообще ни одной!
-- Это проблема, да, -- саркастически вторю я.
-- Вот ты смеешься, -- сдерживает он рвущийся наружу смех, -- а я всю ночь просыпался, всю ночь боялся проспать сирену, всю ночь толком не спал, и для чего я спрашиваю, для чего?! Ни одной сирены, вообще ни одной!
-- А сейчас? -- я всё еще не успела посмотреть новости, впрочем, для чего мне новости, он мне сейчас сам всё расскажет.
-- А сейчас всё вошло в норму, да, -- удовлетворенно кивает он, -- с утра уже две были, всё в норме.

*******

-- Ты собираешься, наконец, -- грозно начинаю я разговор с папой, -- начать ходить в убежище?!
-- Я как раз решил тебя послушаться, -- смиренно начинает папа, -- я твердо решил найти убежище и туда пойти, честное слово!
-- И что тебе помешало на этот раз? -- бурчу я, ожидая очередной отговорки.
-- Так не было сирен, -- рапортует папа, -- их вообще не было. Мне что, -- ехидно продолжает он, -- ходить даже тогда, когда нет сирен?

*******

-- Мама, мама, посмотри, -- дитя показывает мне огромный, аккуратно вырезанный из бумаги, ключ, -- это ключ к бумам, я закрыла все бумы, -- она усиленно ворочает бумажным ключом в невидимом замке, -- всё, бумы закрыты, прилетай скорее, прилетай!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив