Еще про пропущенные 15 лет

топ 100 блогов tareeva24.11.2019
Последние годы этого 15-летнего периода мне отчаянно не везло. Было кровоизлияние в глаз, я об этом рассказывала, правый глаз совсем не видел, и вся медицина во главе с главным специалистом профессором Красновым сказала, что глаз потерян. Но я каким-то счастливым образом, уж не помню, как именно, в глазной больнице попала к Ларисе Ивановне Мутьге, ученице Краснова, и она, несмотря на роковой прогноз, не послушала своего учителя и стала меня лечить, лечила очень долго и вылечила, спасла глаз. Я и сейчас еще немного вижу этим глазом, а левым не вижу совсем.

А потом я сломала ногу. У себя дома, в своей прихожей, зацепилась за половик, упала и сломала плюсневые кости на правой ноге. Наложили гипс, сделали такой гипсовый сапожок, в гипсе на бюллетене я была несколько месяцев, но так как в нашей ЦНТБ по строительству и архитектуре со славяноязычными журналами никто кроме меня работать не мог, а материалы этих журналов нужно было своевременно включить в Реферативный журнал (РЖ), который мы издавали, то дома я работала. И заказчики переводов тоже нас торопили, так что и переводом мы тоже с Игорем занимались. Сломанная нога такой работе не помеха, плохо было то, что два раза в неделю работу нужно было отвозить далеко, на Дмитровское шоссе. Никто кроме меня не мог этого сделать, потому что работу нужно было не просто сдать, а еще многое объяснить, и я с гипсовой ногой ездила на работу. Но я хотела рассказать не об этом.

Собственно, все пропущенные 15 лет – это годы моей работы в ЦНТБ по строительству и архитектуре, и я благодарна судьбе за эту работу. До прихода в ЦНТБ по строительству и архитектуре я как-то ухитрялась архитектуры не видеть. Казалось бы, можно не видеть живопись, не слушать музыку, не читать стихи и вообще художественную литературу, но архитектуру не видеть нельзя, потому что она нас окружает. Наша окружающая среда – это тотальная архитектура. А я жила в этой среде как слепая. На работе мне открылся мир архитектуры, прекрасный мир, и моя жизнь стала много богаче. Этим я обязана архитектурным журналам на семи языках, которые я читала восемь часов в день, и моему сослуживцу и новому другу Лене Досковскому. Для него, архитектора по образованию, архитектура была главной целью, смыслом и содержанием жизни. То время, что он не читал архитектурные журналы, он ходил и ездил по улицам – и смотрел. А когда я стала работать в отделе, он и меня после работы водил и возил по городу – и показывал. Надо сказать, что я прозрела и стала все видеть и понимать довольно быстро, буквально через несколько месяцев после того, как я стала работать в ЦНТБ, мы с Леней обсуждали новые проекты и он с удивлением сказал: «Понимаешь в архитектуре!» Если бы не национальность, не пятый пункт, Леня, конечно, не сидел бы в библиотеке, но времена были такие, что на другую работу Леню не брали – на мое превеликое счастье!

Когда я пришла на работу в ЦНТБ, нашим отделом руководил старик Бенедикт Антонович Гайду, венгр, архитектор и коммунист, участник Венгерской революции 1918 года. После поражения этой революции он эмигрировал во Францию, где работал в известных архитектурных фирмах, а когда в Италии, Германии и Испании победил фашизм и в Европе стало неуютно, Бенедикт Антонович приехал в СССР, в страну победившего социализма, государство рабочих и крестьян. Здесь он стал работать у братьев Весниных, а в 1937 году был арестован и после допросов и пыток оказался в лагере, откуда вышел в 1956 году. Тогда после знаменитого доклада Хрущева на XX Съезде КПСС были выпущены из лагерей и тюрем и реабилитированы все жертвы незаконных сталинских репрессий, которым удалось выжить в лагерях. Я полюбила Бенедикта Антоновича с первого дня знакомства, ухаживала за ним, подавала ему чай, вытирала пыль с его стола и не боялась, что меня заподозрят в подхалимаже по отношению к начальству – никто и не заподозрил. У нас в отделе работал и еще один архитектор и бывший зек Николай Бурченков. Его репрессировали после войны в 1947 году. И замдиректора по науке нашей ЦНТБ Елена Ивановна тоже была бывшая заключенная. И в нашем отделе было еще три бывших зека, но они ушли на пенсию вскоре после моего прихода. Так что общество было избранное, я оказалась среди своих. Еще у нас работали две дамы из бывших, они до революции кончили какие-то привилегированные императорские гимназии. Естественно, они свободно говорили по-французски. Бенедикт Антонович, который жил и работал во Франции, тоже говорил по-французски. И Николай говорил по-французски. До войны он знал английский и немецкий, а французский он изучил в лагере. Так случилось, что в лагере он сидел с сыном русских белоэмигрантов, кажется, Мельников была его фамилия.

После войны Сталин пригласил всех белоэмигрантов и их потомков вернуться на Родину, они поверили, приняли приглашение, а прямо на границе их посадили в столыпинские вагоны и отвезли далеко на северо-восток, где они и прожили в лагерях до 1956 года. Правда, репрессировал Сталин не всех вернувшихся – Куприна и Шульгина не репрессировал, чтобы остальные продолжали верить и возвращались. У нас в отделе работала жертва этого обмана Трифон Николаевич, он уехал из России до Первой Мировой войны, уехал учиться в Германию. А когда началась Первая Мировая война, он из Германии, противника России, переехал во Францию к союзникам. Здесь его и застало приглашение Сталина, которое он с радостью принял. Когда его привезли в лагерь, то стали там допрашивать и, в частности, задали такой вопрос: «Вы много лет не были в России, как вы оцениваете перемены и достижения СССР?» Он сказал: «Я видел СССР только из окна столыпинского вагона, но то, что мне удалось увидеть, привело меня в восхищение». Трифону Николаевичу повезло: когда он оказался в лагере, там было много немецких военнопленных и он работал переводчиком, а не был шахтером «в беззвездных копях Колымы», как Николай. Николай и Трифон познакомились в лагере и, освободившись, оба поступили на работу в ЦНТБ по архитектуре и строительству. Наш директор Степан Илларионович в городе был известен тем, что брал на работу бывших зеков и евреев. Но я опять отвлеклась. Пишу как-то бессвязно, «какой-то сумбур вместо музыки» – так Жданов определил музыку Прокофьева. Я начала было писать про дружбу Николая в лагере с потомком белоэмигранта Мельниковым, благодаря которому Николай изучил французский. Мельников как-то ухитрился при аресте сохранить и взять с собой в лагерь толстый том истории Франции. Николай с помощью Мельникова прочел этот том от первой до последней страницы и, когда кончил, свободно владел французским. Он говорил по-французски так хорошо, что, когда начинал среди рабочего дня вдруг читать вслух стихи французских поэтов, все наши дамы говорили: «Тише, тише, давайте послушаем Николая! У него парижское произношение». Словом, все наши сотрудники знали французский – и не только его. И когда по праздникам или в чьей-нибудь день рождения оставались на часок после работы попраздновать, выпить и закусить, то все читали наизусть стихи зарубежных поэтов на языке оригинала.
Когда я работала во Всесоюзной книжной палате, то была самым интеллигентным человеком в отделе, а здесь я чувствовала себя простой русской бабой, которая только и может подавать на стол и убирать со стола. Впрочем, я проработала в ЦНТБ 16 лет, и за это время коллектив менялся. Бенедикт Антонович стал болеть, лежал в больнице, я его там навещала, и вскоре умер. Умер Николай – упал на улице и умер от инфаркта. Умерли дамы из бывших, появились новые сотрудники, совсем не похожие на ушедших. Отделом стала заведовать Юлия Петровна, которая прежде была заместителем Бенедикта Антоновича. Я говорила о ней, что она была человеком очень порядочным, но с очень тяжелым характером, от которого мы все натерпелись, но я прощала ей всё за ее отношение к делу.

Благодаря ее отношению к делу и благодаря уникальному составу сотрудников, наш отдел издавал Реферативный журнал по строительству и архитектуре, хотя в отрасли имелся ЦИНИС (Центральный институт научной информации в строительстве). Этот институт был удивительным учреждением, у меня было ощущение, что они не работают, а имитируют деятельность. Мне казалось, что имитировать даже сложнее, чем по-настоящему работать, но им больше нравилось имитировать. Они тоже расписывали иностранные журналы и материалы присылали нам для включения в РЖ. Я была редактором РЖ, и рефераты, присланные ЦИНИСом, сразу вызвали у меня сомнения. Я спустилась в хранилище, взяла журналы, сравнила статьи с рефератами и убедилась, что содержание рефератов не соответствует содержанию статей. Было очевидно, что авторы рефератов, они, кстати, были подписаны, статей не читали. Прочитают заглавие и первый абзац и считают, что для написания реферата этого достаточно. К тому же они и языки плохо знали – неправильно переводили названия статей. Они там в ЦИНИСе все были кандидатами наук, зарплаты получали вдвое больше наших, но на дело им было наплевать. Значительную часть рефератов они заказывали внештатникам, но сделанное внештатниками не проверяли и не редактировали. У нас тоже работали внештатники, причем мы им платили 35 коп. за реферат, так что они работали не за деньги, а для того, чтобы первыми получить в руки и прочесть свежий зарубежный журнал. Эти статьи нужны были для их работы – и они их читали очень внимательно.

Я оказалась в трудном положении. Я была редактором РЖ, моя фамилия стояла на обороте титульного листа, я отвечала за содержание журнала и не могла включить в него материалы, присланные ЦИНИСом. Славяноязычные журналы я поднимала из хранилища, заменяла рефераты ЦИНИСа своими, а их рефераты выбрасывала в корзину для бумаг. Но Леня и Николай не соглашались дублировать работу ЦИНИСа, у них была норма, они должны были написать 12 аннотаций в день, и на то, чтобы переделывать рефераты, полученные из ЦИНИСа, у них не было времени. Моя жизнь превратилась в сплошную борьбу с ЦИНИСом, и я собираюсь рассказать об этом, хотя вам, я думаю, это будет скучно и неинтересно.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Впервые Всемирный день сна (World Sleep Day) был проведен 14 марта 2008 года и с тех пор проводится ежегодно, в пятницу второй полной недели марта, в рамках проекта Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) по проблемам сна и здоровья. Сон — особая форма существования организма, не мен ...
Добрый доктор прописал вкусные таблетки. Слушайте, такая прелесть, вторые сутки меня никто не бесит, глаз почти не дергается, челюсти не нужно волевым усилием разжимать каждые полтора часа. Мой мир полон розовых пони, чтоб вы понимали. Не знаю, как это работает, но мне нравится. (Кто ...
Посмотреть на Яндекс.Фотках Сначала был просто рекламный буклет с подсолнухом. (Потом я видела целое поле, где растут одни подсолнухи...) И слова, которые вдруг попали в цель: "Проведите свой отпуск в России". В экранизации романа Лескова "На ...
2 3 4 5 6 7 8 Пикник среди трупов. Ем вареную кукурузу. 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 Не пугайтесь - это все ненастоящее. Пластиковые тюбинги, деревянный контактный рельс, вода, капающая из огромной бочки, искуственная ...
Если это не фейк, и в одном из московских дворов, действительно, поставлены глаголи, значит, на то есть указание свыше, а зачем, не мне, сирому, судить. В ходе возвращения к истокам возможно всякое. Так что, ради чего бы сии продуктивные конструкты ни воздвигнуты, даже ежели да, ...