Елагин
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
За Академией художеств я притормозил на
светофоре. Еще оттуда я разглядел этого человека, но не сразу
понял, что с ним не так. Он стоял чуть дальше по Университетской
набережной перед странным памятником, установленным всего несколько
лет назад. Стоял совершенно без движений. Загорелся зеленый и я,
проехав еще немного, остановился уже на следующем светофоре
практически поравнявшись с этим парнем. Что-то в его образе
привлекало взгляд. Короткие вьющиеся волосы с сединой, темно синяя
кожанка из-под которой торчал капюшон балахона. Напряженная,
застывшая фигура. Никакого движения. Казалось, будто он примерз к
месту, рассматривая памятник.
Приемник переключил песню. После гитарного проигрыша запел
Городницкий:
В краю где суровые зимы и зелень болотной травы,
Дворец архитектор Трезини поставил у края Невы.
Светофор выдал зеленый, я перескочил перекресток, вывернул руль и
резко остановился у обочины. Заглушил двигатель. Хлопок двери,
щелчок замков, поворот головы. Поток машин, яркое утреннее солнце,
редкие люди буднего дня, спешащие по своим делам. Благовещенский
мост, чуть дальше сфинксы, памятник.
Памятник. Иди.
Я сделал несколько шагов. Фигуры напротив не было. Нужно было
спешить, странная тревога не отпускала меня. Загорелся зеленый
свет, и я шагнул на пешеходный переход.
То ливень балтийский внезапен,
То ветер сибирский жесток.
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины - на Восток.
Был вечер воскресного дня.
Легкие сумерки опускались на Елагин остров. Оплетали паутиной,
которую раздирали птичьи трели. Волшебное время, когда основной
поток людей уже схлынул, оставив Центральный парк культуры и отдыха
на разграбление бегунам-спортсменам, пенсионеркам-наседками,
сидящими на скамеечках в вековечном обсуждении нескончаемых
проблем, редким девушкам с книжками в руках, да небольшим
компаниям, еще тайком недопившим то, что в парках употреблять не
очень-то и можно.
Я обходил дворец. Неожиданный порыв ветра сорвал с черемухи облако
лепестков и крупными снежинками выбелил узкую дорожку. Я поежился,
провел руками по волосам стряхивая неожиданное украшение.
- Красиво. Люблю весну! – Густой голос со странным акцентом
произнес буквально над ухом.
Я обернулся. Рядом стоял мужчина лет за пятьдесят, эксцентричного
вида. Длинные, вьющиеся волосы как у любителя хэви-металла,
выразительное, слегка отталкивающее лицо с острым носом, высокие
почти женские брови. Шуба.
Я не поверил глазам и присмотрелся. На нём действительно была шуба.
Петербургская весна она обманчива. Но это, пожалуй было слишком
даже здесь.
- Андрей. – Протянул мне руку незнакомец. И чуть запнувшись
добавил. – Андрей Якимович.
- Сергей, - Ответил я и пожал массивную ладонь. Отчество решил не
добавлять. Незнакомец был значительно старше.
- Ну и что, Сережа, - Не делая перерыва продолжил новый знакомый, -
Нравится тебе здесь гулять? Ты глянь, будто снегом засыпало, -
Указал он пальцем на дорожку.
- Так блин. Весна, хорошо же. – Скороговоркой будто оправдываясь
ответил я.
- Весна… - Задумчиво повторил Андрей Якимович. – Только весной и
гуляю, да. Ну а Елагин как? – Он размашисто махнул рукой в сторону
дворца. Я заметил на плечах что-то белое.
- Хорош. Подсветка рулит. – Отметил я.
- Подсветка? – Брезгливо выпятив губу переспросил Андрей и не
дожидаясь ответа продолжил чеканя слова:
- Зрительная цельность! Ясность и лаконичность пропорций! Он
художник, а не архитектор, Антонио!
- Сергей, - Поправил я его слегка опешив.
- Антонио, - Рассердился собеседник. – Антонио Кваренги из Бергамо!
О, да что ты вообще знаешь? Ну вот ты знаешь, что под нами
подземный ход?
Я внезапно вспомнил про городских сумасшедших и недоверчиво
приподнял бровь.
- Росси же, Карл! И какой еще ход?
- Росси потом, сначала Антонио! – Парировал Андрей Якимович. – А
ход тайный. Масонский. При Калиостро еще прорыли.
- Какого еще Калиостро? Мага что-ли? Ун моменто?
- Ну да, мага. Гишпанца. Они все тут масонами были. И Елагин, и
Калиостро полковник и Феникс, пока его Катерина не погнала. Они и
ход прорыли под павильоном Пристань. Камень искали философский,
обряды проводили.
- А вы откуда это знаете? – Поинтересовался я.
- Помню! – Сердито обрезал Андрей. – Всё помню, что по весне
случалось. А тут многое было.
- Юля была Самойлова. Там. - Махнул он рукой в сторону заходящего
солнца, - На Стрелке жила. Николай I ее вынудил Славянку продать.
Завидовал. Все с ней были. А он прогнать хотел. Так она на Стрелку
Елагина приехала и весь свет с ней. Пуантом назвали.
- Что пуантом?
- Мыс назвали. Пуантом. Графиня там поселилась. Все к ней приезжать
стали. Знать здесь гуляла много. Ну и Росси тоже ведь весь остров
сделал. Красиво же. Салюты были.
- Ну я Самойлову помню. – Протянул я. Действительно история
знаменитой графини была немного знакомой.
- Как ты можешь помнить? – Снова рассердился собеседник. – Ты и не
родился еще вовсе. Кудрявый вон весь еще. Хоть и седой уже, а молод
больно. Вот я все помню. Сталина помню. Он тут с Кировым охотился.
Уток стреляли. Тоже по весне.
К моменту Сталина я точно понял, что имею дело с сумасшедшим и
решил отступать. Тихо и не провоцируя. – А еще что помните?
- Кино снимали. Вон там на дереве Крючков, Меркурьев и Кострица
этот еще сосиски ели и микстуру. Да кого тут только не было! Вон на
лугу тройка перевернулась лет двадцать назад. Но то еще зима была.
Тоже кино снимали. А там ложбинка на лугу, ближе к деревьям. Ну
сани и вылетели.
- Но дворец-то ты глянь, парит, парит! Будто взлетит сейчас! Не мой
кораблик пузатый, не мой. – Будто бы в сердцах прибавил он.
Я обернулся, не желая встречаться взглядом со странным знакомым и
стал рассматривать дворец. Действительно было в нем что-то и легкое
и таинственное. И он без сомнений будто бы немножечко парил. Я
подумал, что для масонов место больно жизнерадостное. А, впрочем,
кто их этих масонов знает. Да и подсветка здесь недавно.
Когда я обернулся, Андрея Якимовича рядом не было. Ушел он
неслышно, как и появился.
- Другую жертву ищет, попокладистей, - Подумал я и шагнул на
черемуховый снег. Показался яркий и тонкий, как согнутая спица
месяц. Вечерело. Парк приближался к закрытию. За кустами
удаляющийся голос напевал знакомые с детства строки:
Земные кончаются тропы у серых морей на краю.
То Азия здесь, то Европа диктуют погоду свою:
То ливень балтийский внезапен, то ветер сибирский жесток.
Полдюжины окон на Запад, полдюжины - на Восток.
Утром был понедельник. Одеяло в сторону. Чистить зубы. Кофе в
термокружку. Балахон, джинсы, кожанка на плечи. Машина, пробки,
Тучков мост, Университетская набережная. Академия художеств и
светофор.
Я подошел к памятнику.
Никогда не случалось его видеть так близко. Я замер. Знакомая шуба.
Голубиный помет белеет на плечах. Сердце стало замедлять свой ход и
в ушах зазвенело. Звуки улицы доносились как сквозь плотную вату. Я
медленно, очень медленно поднял взгляд выше.
Длинные кудрявые волосы спадают на плечи. Острый нос на слегка
недовольном лице. Внимательные и неживые глаза. Он видел. Он все
видел. А я, проваливаясь в никуда все вглядывался в неживой лик и
слушал, как за спиной снова и снова останавливается на светофоре
одна и та же машина из которой всё звучит и звучит бесконечный
Городницкий:
Не в этой ли самой связи мы вот так с той поры и живем,
Как нам архитектор Трезини поставил сей каменный дом?
P.S. Очередная "домашка" с литературных курсов.
|
</> |