Экспериментирую с текстом

ivakin_alexey — 02.07.2012 Вот тута вот задумался по поводу.
Ну и решил пролог к основному, ныне, проекту нафигачить.
Нафигачил.
Чиста ради эксперимента: развязка в прологе.
Когда читнете - расскажите мне про главного героя. Как вы его увидели?
Тапки\заклепки\запятые: фиг с ними.



11 февраля 1948 года. Берлин. Шляйзенбанхоф. (Силезский вокзал)
Толпа стояла молча, не двигаясь. Даже дети замерли, вцепившись в в матерей. Бледные пятна лиц неподвижно смотрели на восток. От этого или еще от чего другого, солдаты оцепления старались не смотреть в лица немецких женщин.
Небо было под стать толпе: тяжело беременные тучи задевали шпиль чудом уцелевшей три года назад кирхи.
Время от времени заряды мокрого снега пулеметной очередью били по толпе, но она все равно не расходилась.
- Подстилки немецкие, фрицевки проклятые, - ворчал молоденький солдат, демонстративно поправляя новенький «ППШ» на груди.
Стоявший рядом старшина только усмехнулся в усы:
- Молчи уж, аника-воин.
- Эх, не успел я на войну… Как бы врезал по ним!
Старшина кашлянул в кулак, простреленное еще в сорок втором легкое давало о себе знать. Даже курить пришлось бросить. Но ничего… Выдюжил.
- По бабам, что ли, врезал бы?
- Ихние мужики моего батьку убили!
- Так с мужиками ихними и разбирайся. Чего на дитёв-то рыкаешь?
- И разберусь!
- Ну да, ну да…
Вдоль строя пробежал вспотевший от усердия лейтенант с жестяным матюгальником в левой руке. Потом резко остановился и вернулся к старшине:
- Васильев!
- Я!
- Аккуратно, Васильев. Смотри – очень аккуратно. Не дай Бог, толпа прорвется: оба под трибунал попадем. И чтобы не бить никого!
- Все нормально будет, товарищ лейтенант, - добродушно ответил старшина. – Первый раз, что ли?
- Ага, - кивнул лейтенант. – Смотри у меня…
Старшина опять усмехнулся в спину убегающего уже лейтенанта.
В это время ожил громкоговоритель вокзала:
- Achtung! Die ankommenden Kriegsgefangenen werden in der sanitären Zone für die Dreitagesquarantäne aufgestellt sein. Wir bitten Sie, sich nach den Häusern zu trennen. (Внимание! Прибывшие военнопленные будут размещены в санитарной зоне на три дня карантина. Просим вас разойтись по домам!)
Старшина вздрогнул. Он так и не научился спокойно слушать немецкую речь.
Толпа же не шевельнулась.
- Ждут, - буркнул солдат. – Мать тоже ходила каждый день на станцию.
Старшина вздохнул. Его никто не ждал. Некому было.
Толпа вдруг шевельнулась. Многоголосый стон загудел, ударяясь о разбитые войной стены вокзала. Старшина оглянулся. Так и есть – появился пыхтящий паровоз.
Стон усилился, превращаясь в вой, в крик многоголового чудовища. Толпа подалась вперед, но солдаты оцепления не дали ей прорваться к путям. Женщины завопили, закричали дети:
- Фатер, фатер!
- Цурюк, вашу мать в дивизию! Цурюк, я сказал! – старшина отпихивал автоматом настырных немецких баб, тянущих руки через плечи советских солдат к подъезжающему составу.
Бабы орали что-то нечленораздельное. Толпа давила, но продавить оцепление не могла.
Тем временем, эшелон подполз к вокзалу и остановился. К теплушкам побежали энкаведешники. Открыли дверь первого вагона. Оттуда горохом посыпались прибывшие. Большинство из них были в гражданской одежде. На некоторых – красноармейские шинели и полушубки. Лишь единицы были в чудом сохранившейся немецкой форме. Прибывшие дисциплинированно построились, но глаза их отчаянно смотрели в воющую толпу.
Когда весь состав был выстроен вдоль вагонов, строй развернули и под конвоем повели в сторону пакгуазов.
- Тише, гражданочка! Тише! – орал в матюгальник лейтенант на какую-то тетку, сующую ему в лицо бумаги. – Дритте таг карантин! Ферштейн, пля?
Толпа продолжала безумствовать. Пришлось даже дать пару очередей в воздух.
В конце концов, когда строй бывших солдат исчез из виду, толпа постепенно стала успокаиваться и даже немного рассасываться.
В это время, открыли последний вагон, на котором ярко-красно алел крест. Дюжие санитары стали выносить носилки.
Возле вагона два энкаведешных капитана начали орать друг на друга:
- На кой ты мне больных притащил? Куда я их девать буду?
- Ни хера не знаю, капитан, у меня по бумагам полторы тысячи и я их всех доставить должен и доставил!
- Не имею права их принять! Согласно приказу, все больные подлежат лечению на территории Союза!
- Да мне чихать! Я права не имел их выгрузить! Они в дороге заболели!
- А это кто такие? – под конвоем в наручниках провели троих немцев.
- Арестованы за драку в вагоне. Башку своему же проломили.
- Твою мать, этого еще мне не хватало…
Последним из вагона вытащили парня с забинтованной головой. Лицо его было землистого цвета, стоял он неуверенно, пошатываясь.
- Вальтер! Вальтер! Ваааальтер! – вдруг закричала пожилая женщина. Она сняла с головы шапочку, замахала ей:
- Вальтер! – седые волосы упали космами на плечи. – Вальтер…
Парень стоял безучастно глядя перед собой. Санитар осторожно взял его под руку и повел вдоль перрона.
- Вальтер… - крик перешел в сдавленные рыдания.
- Мамаша, да успокойся ты, - рявкнул на нее старшина. – Опосля завтра приходи, получишь своего Вальтера, чтоб его черт забрал.
К вечеру от толпы не осталось и следа. Женщины устроились на ночлег в залах вокзала. Некоторым повезло – у одного зала сохранилась крыша.
Седая женщина ушла к пакгаузам. Но там ее тоже не пропустили. Там она и сидела три дня, прислонившись к поваленному столбу возле кучи обгорелых кирпичей. Проходившие мимо солдаты качали головой и, иногда, давали ей то хлебушек, то сальца кусок.
От хлебушка она отщипывала точно воробушек. Остальное прятала в большой мешок.
Когда парень с забинтованной головой вышел через оцепление, она долго плакала на его груди. А он, так же равнодушно и бессмысленно, смотрел поверх матери на разрушенный Берлин.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив