Ебанько

tyaka_levina — 01.11.2011 Стефан Цвейг. Четвёртый том. Мария Стюарт. Зачем он мне понадобился? Зачем-то, значит, понадобился. А из него возьми, да упади на пол...
Это вот я, дети мои, в тот год, когда я бросила школу.


А школу я бросила в восьмом классе. Почему? – см. название поста.
Сначала никто не знал, и всё было лучше некуда. А потом узнали, это ж дело такое... «Ах, какой тут был скандал! Ну, какой тут был скандал!...» (с) А в прочем...
Заломили руки, отвели в школу рабочей молодёжи. Тогда, кстати, в Москве все нормальные люди именно в школах рабочей молодёжи сроки доматывали. Но я сразу сказала, что больше одного года учиться там не буду, и мне разрешили сдать какие-то экзамены, или зачёты, не помню, как это у них называлось, и зачислили в выпускной класс. Нам бы день простоять, да год продержаться... День я там простояла. Даже неделю, кажется. Больше не продержалась... Мир был слишком огромен, чтобы потом было за бесцельно прожитые годы как-то не так... Но ближе к Новому Году из школы позвонили домой.
Чего было дома, я вам рассказывать не буду, расскажу лучше, что было в школе, когда я туда появилась. Было страшное. Меня обступили учителя и орали не меня все одновременно. Орали, что никто из них меня больше к себе на урок не пустит. Что аттестата мне в этом году не видать, чтоб я и думать забыла, что со следующего года – в девятый класс, и все два года, как миленькая! А сейчас – чтоб вон отсюда шла, никто меня учить здесь не будет. Ор стоял страшный. Мне казалось, что их там было человек триста, если не больше, и все орали. Вдруг появилась какая-то женщина и тихо спросила: что здесь происходит? У меня память на лица нулевая, поэтому в тот момент я  даже и не сообразила, что это директриса (имя, имя? Господи, ну, почему я даже имени не помню?!) Все на минуту затихли, потом ор возобновился – это они ей объясняли суть происходящего. Через буквально минуту она им тишайшим своим голосом сказала: «Я поняла. Мы будем решать этот вопрос», и велела мне пройти к ней в кабинет. Наш разговор продолжался не больше двух- трёх минут.
Она мне сказала: «После Нового Года сдашь зачёты по всем предметам за первое полугодие, и после этого – каждый день, от первого до последнего урока. Пропуск только по справке от врача. Если мы с тобой договорились, то с учителями я договорюсь. А теперь иди домой. Нет, лучше посиди здесь, пока перемена не закончится, потом пойдёшь...»
 
Зачёты я сдала, но учителя категорически отказались видеть меня на своих уроках: во-первых, вся школа видела и слышала, как они сказали, что только через их коллективный труп, а во-вторых –  примерно то же самое, что и во-первых, только ещё с какой-то педагогической подоплёкой. Меня перевели на систему сдачи зачётов и контрольных, и каким-то непостижимым образом я доползла до конца учебного года.
 
И вот тут у меня наступает полный провал: я совершенно не помню, чтобы я сдавала какие-то выпускные экзамены. Я это поняла только сейчас, когда сижу и пишу этот текст. Поняла потому, что не могу написать об этом ни единого слова, потому что у меня там совершенно пустой файл. Меня можно застрелить на месте, но я не помню, были ли там вообще какие-то экзамены, в этой ШРМ, или оно шло как-то автоматом, или я их сдавала, но в моей памяти это всё слилось в единое целое с моими оброчными зачётами и контрольными – не помню вообще ничего: ни чтобы готовилась, не помню, ни чтобы сдавала, не помню – blank. Помню только, что я точно знала, что аттестата у меня не будет, и чтобы спокойно провести лето, сказала родителям, что аттестаты придут только осенью.
 
Но где-то в середине лета вдруг позвонили из школы и спросили, почему я до сих пор не забрала аттестат. Я скорее удивилась, чем обрадовалась, и сказала, что да-да, конечно, как только – так сразу. Но у меня тогда был «очень тяжёлый жизненный период на фоне острых личных переживаний» и такая хрень, как какой-то аттестат, была для меня на последнем месте. Я собиралась, собиралась, но так никак и не собралась. А потом вообще куда-то уехала. И пока я была отъехамши, из школы позвонили снова и сказали, что в школе начинается ремонт, все уходят в отпуск, школа закрывается до сентября, и заберите-вы-наконец-этот-ваш-аттестат-сколько-же-можно. За аттестатом поехала моя мама.
 
Что было дальше, рассказываю с её слов.
«Захожу я, значит, – рассказывала потом мама, – в кабинет… (Софья! Я, кажется, вспомнила: первое имя было Софья, а отчество – то ли Дмитриевна, то ли Михайловна. Но имя – точно Софья, кажется, так.) захожу я, значит, в кабинет директора, и… (пусть будет Михайловна!) и Софья Михайловна протягивает мне твой аттестат. Я как заглянула в него, так у меня ноги и подкосились: там в столбик одни тройки, такая сплошная кудрявая завитушка…
Я: ой, ой, как же это так… у неё ж в школе всегда пятёрки и четвёрки были… ой… по русскому, по литературе… пятёрки всегда были… ой, а по-английски она вообще c десяти лет свободно говорит, а здесь ей тройку поставили… ой-ё-ёй… куда ж она теперь с таким аттестатом… ой, у вас водички не найдётся, а можно я сяду… ой, и по истории тройка… ой-ё-ёй…
И тут ваша Софья Михайловна достаёт откуда-то чистый бланк аттестата, и спокойно так говорит: «Она в гуманитарный вуз будет поступать?»
Я: «Да, конечно», – а сама вся, как во сне, – «в гуманитарный…»
Она мне: «Да не плачьте вы, я ж понимаю… Сейчас всё сделаем…» И прямо при мне заполнила она новый аттестат, с четвёрками и пятёрками по всем гуманитарным, сама просчитала, чтоб проходной бал набрался. Дала она мне этот аттестат, и говорит: «Счастья ей, и чтоб всё получилось»
 
Тут у моей, уже полгода как бросившей курить мамы, в руке появилась сигарета – непонятно, откуда взявшаяся: ведь сигарет в доме больше не держали, не покупали, даже слово вслух не произносили. Мама её помяла, сломала пополам, выбросила и продолжала:
– Я вышла из школы на ватных ногах, мне казалось, что сейчас завоют сирены, и за мной погонится милиция с собаками на конях…
 
Я помню, что тогда очень живо представила себе этих «собак на конях».... А мама продолжала:
– Я прошла несколько метров, ещё не очень соображая, что только что произошло, а когда оно до меня дошло, я кинулась во «Власту», в «Лейпциг» – хорошо, деньги с собой какие-то были, купила… ладно, неважно, это моё личное дело, что я купила, прибегаю со свёртком в школу, а там уже нет никого, кабинет директорский закрыт… Какая-то женщина мне говорит, что всё, теперь уже до осени никого не будет: «А что вы хотели?», – спрашивает. А я говорю: «Да я вот Софье Михайловне передать хотела…» Она мне: «Давайте, я в учительскую отнесу, если хотите, или уже осенью»
Я ей свёрток отдала, записку туда вложила… а потом иду по улице и плачу, не могу остановиться, слёзы сами ручьём текут…
 
P.S. А аттестат этот мне всё-таки потом пригодился несколько лет спустя, когда я (ненадолго) поступала в Литинтститут.
А чего поступала? Да, фиг его знает, все побежали – и я побежал...
 
P.P.S. Мы бы, наверное, все передохли, если бы по нашей жизни, на разных её этапах не проходили люди, которые нас берут и спасают – мимоходом, как само собой разумеющееся, только потому, что у них внутри стоит такой нехитрый компас со стрелкой на «хорошо» и «плохо». А где это «хорошо» и где это «плохо» – это им по их природе известно.
 
Дисклеймер: Я понятия не имею, откуда, зачем и почему в сейфе директора школы хранятся пустые бланки аттестатов с подписями завуча и двух ещё каких-то учителей. Хранятся, значит, так надо.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив