
Домашнее-вечернее

Что-то писала в контакте, читала книжку, занималась английским - так и день прошел.
В полдень добежала до Фонтанки и обратно.
Все же -18 не слишком прогулочная температура. пока светло, еще куда ни шло, а по темноте совсем нечего там, снаружи, делать.




Брат мне посетовал, что у поколения его детей не принято ни обниматься, ни даже руку подать, и все норовят выдержать дистанцию в полметра, а если задеть невзначай, шарахаются. Вокруг себя, однако,я такого нарочитого изоляционизма не наблюдаю - вижу все проявления дружеского общения, да и сама не чураюсь.
Так что дело, возможно, в самом брате, последнем из могикан, рабочей интеллигенции 70-х годов. Все было близко и возможно, особенно, если перемещаться по горизонтали - географически или профессионально, среди таких же специалистов. И сейчас его ровесники, конечно, могут его обнять, да только встречи редки, а общение, в основном, по телефону. А всем остальным он, как я понимаю, не очень-то интересен. А он привык быть полезным. И получать благодарность. А мне, например, это все не близко. То есть, использую другой протокол - для гораздо более близких мне людей, кого я рада увидеть, обнять, одарить какой-то чепухой или полезностью, выслушать, наконец. И это даже не мои ровесники - но люди либо гораздо меня старше, либо изрядно младше. И я пока не чувствую дефицита общения - если оно мне внезапно понадобится - я знаю, как и где его получить, хотя теперь приходится, конечно, прикладывать больше усилий. Тыкать палочкой, напоминать о себе. Не бояться отказа. Кроме того, в отличие от брата, ушедшего пару лет назад на пенсию, по-прежнему обретаюсь в густом человеческом бульоне, и мне это нравится. Здесь, конечно, я полезна по дефолту - не все 16 часов, но большую часть смены.
Всегда можно сделать шаг в сторону тишины и молчания, но после - вновь окунуться в море эмпатии. А у брата, тоже эмпата, такой возможности больше нет.

Можно сетовать, что я не пишу мемуары ( ведь со мной не случилось ничего захватывающего, разве что дурацкое); кроме недостатка времени и желания, есть ещё кое-что. Мне интереснее глядеть вперёд и вокруг; кроме того, кажется, что все истории, переживания, обиды и болезни, иллюзии и претензии, присущие юности, остались где-то там, в документах погибшей страны. Та девочка тоже осталась где-то там, в 1993 году а с года 2005 это уже другой человек, с иными приоритетами, кругом знакомых или видами на будущее. Двенадцать лет между тоже были богаты на локальный армагеддон; я училась опираться лишь на себя и решать все задачи, исходя из возможностей дня текущего. Простите, записи тех лет целы, но я не уверена, что эту лирику стоит показывать. Разве что несколько коротких стихотворений.
|
</> |
