Дом

alena_73 — 23.04.2023

Конкурс прошел. Поэтому рассказ «Дом» выкладываю без подзамка. )

Дом был большой — восемь окон в потрескавшихся, некогда голубых наличниках с фасада, из чёрных, тронутых временем и историей брёвен — большой деревенский дом. И старый, очень старый. Взрослые говорили, всегда одинаково важно и со вздохом: поднять бы, и ещё сто лет простоит.

Я знала: дед купил дом ещё в двадцатых годах, здесь в Ивановском, на Ярославщине, куда он перевёз семью откуда-то из-под Твери. Дом и тогда был не новый, но человек, продававший его, сказал деду:

— Ужо вот смотрите, Яков Иваныч, дом не нов, но коли поднять, простоит ещё хучь цельный век.

Не обманул тот человек деда, не обманул. И хотя Яков Иваныч дом поднять так и не сумел, а всё ж стоит дом, стоит…

Я вышла из машины, подошла к дому и прислонила ладонь к тёплым шершавым бревнам, ощутив кожей едва уловимое дыханье всё ещё живого жилища. Апрельское солнце, отскакивая от грязных стёкол, било в глаза. Это был он, мой дом, моё неожиданно свалившееся наследство.

— Давай, Лёлишня, бери своего Егора и дуйте в это, как там его, Ивановское, — Светка, подруга и риэлтер в одном флаконе, бодро раздавала указания. — Поглядите, в каком состоянии твоя тётка дом оставила.

— Она мне не тётка, — вяло отбрыкнулась я.

Тамара, бывшая владелица, формально родной тёткой мне не была, всего лишь одна из жён дяди, папиного брата, но так получилось, что дом в итоге достался ей — в жизни всякое бывает. А теперь вот мне, такой круговорот вещей в природе.

— Неважно. Ты дом собираешься продавать? Тебе деньги нужны или нет?

Деньги были нужны. Мои заказчики разбежались шустрыми тараканами кто куда, и теперь из далёких краев, оттуда, где солнечных дней больше, чем дождливых, выжидающе выжидали. А деньги таяли, как вода.

Я обошла дом, идя вдоль стены и по-прежнему не отрывая руки от шершавых чёрных бревен.

Дом стоял. Стоял, как вкопанный. Как солдат. Стоял, вытянувшись по струнке и затаив дыханье. И вместе с ним стояли липы в палисаднике, ещё по-апрельски голые, старые и страшные в своей наготе. Они тянули ветви к дому и чуть касались мутных, засиженных мухами окон, как-то очень бережно и удивительно нежно.

— Ты знаешь, как пахнут цветущие липы? — спросила я, не оборачиваясь. Егор что-то неопределённо хмыкнул. — Не знаешь. И не смей возражать.

Он и не смел. Потому что откуда ему знать, как пахнут липы. Как пахнут мои липы.

Папа всегда привозил меня в деревню в июне. Мы доезжали в маленьком, тесном, пропахшем людьми и бензином автобусе до Благовещенья, большого села с церковью, школой и магазином, где хлеб почему-то продавали по соседству с блестящими, чёрными, зияющими кроваво-красным нутром галошами. Автобусик вычихивал нас с папой на остановке и тут же уезжал, обдав пылью и газами. А папа, перехватив поудобнее большую сумку одной рукой и крепко зажав мою ладошку другой, говорил:

— Ну пошагали, Лёленька.

И мы шагали. Мимо луга, мимо леса, мимо шустрой речки, по жёлтой пыльной дороге, вдоль которой рос сладкий клевер, незабудки-веснушки и весёлые, разбитные ромашки. Мы делали небольшой поворот, и сразу же за поворотом нас ждал он — дом. Первый дом в Ивановском, большой и строгий, заросший липами по самую макушку. А рядом на дорожке всегда стояла бабушка. Высокая, худая, в белом платке. Откуда она могла знать, что мы приедем именно в этот день, именно на этом автобусе? Для меня и по сей день — это загадка. Но бабушка была всегда. Как дом. Как липы вокруг дома. Как небо и земля. Как мир.

От поворота до дома было метров пятьсот. Пятьсот метров — пробежать и задохнуться от счастья. Пятьсот метров и с разбега уткнуться в мозолистые бабушкины ладони. Пятьсот метров до облака пахучих лип. Пятьсот метров до старого дома, который бы надо поднять…

— Надо же… здесь ничего не изменилось…

Русская печь, вдоль стены лавка, выкрашенная глянцевой светло-коричневой краской, стол, накрытый клеёнкой.

Тётка Тамара, царствие ей небесное, ничего здесь не тронула.

— Сама же говорила, она тут почти не бывала, — пробурчал где-то за спиной Егор, словно угадав мои мысли.

Не бывала и всё же…

Я крепко зажмурилась, и память откатила волной на двадцать, тридцать, сорок лет — сто жизней назад. И вот уже на столе синяя эмалированная кружка, до верху наполненная земляникой и прикрытая белым полотенцем. Если крупная ягода — значит бабушка утречком вдоль забора собирала, а если мелкая, ароматная, сладкая — значит папа в лес бегал. И дымок тонкой струйкой от горячего самовара. И чай индийский, в пакетике со слоном, и… Я открыла глаза, и всё исчезло. Разве что лёгкий аромат земляники повис в воздухе.

— А самовар Тамара, наверно, к себе увезла. Знаешь, у бабушки был огромный самовар, я такой только на даче Шаляпина видала, помнишь, я тебе рассказывала… Или продала…

— Да хрен с ним, с самоваром, — голос Егора донёсся из второй комнаты… нет, не комнаты — из другой половины. Бабушка всегда говорила: на той половине. — Лёлька, здесь как в музее. Да ты только глянь.

Егор ходил по комнате, дотошно всё разглядывая: кровать с высокими железными спинками, чёрный, обшарпанный буфет со скрипучими, плохо закрывающимися дверцами (они всегда плохо закрывались), фотографии на стенах… он ходил и ходил, а за ним из красного угла, с потемневшей иконы наблюдал суровый русский Бог.

Тогда, в той другой жизни, бабушка каждый вечер вставала на колени перед иконами и молилась, а я с кровати, выглядывая из-за пышно-взбитой подушки, громко шептала:

— Ну что же ты, бабушка, бога же нет.

А она поднималась с колен, оправляла сухими пальцами подол юбки, улыбалась и говорила:

— Ну нет, так нет.

И русский Бог улыбался вместе с ней.

Он и теперь улыбался. И смотрел на нас с Егором. И следом за ним, с фотографий на стенах смотрели бабушка, простоволосая и юная, и дед, в военной форме, только что пришедший домой с Финской, и папины старшие братья, которых он так никогда и не видел, Витя и Саша, совсем ещё мальчики, в костюмах и рубашках, с отложными по тогдашней моде воротниками. Витю приняла земля Смоленска, а красавец Саша навеки остался под Ленинградом…

А потом мы с Егором лежали на кровати, не раздеваясь, на старом отсыревшем матрасе.

— Знаешь, мы с тобой сюда в июне приедем, когда липы зацветут.

— Ты же собиралась продавать дом, — Егор чуть скосил на меня насмешливый взгляд.

— С ума сошёл? Это же как родину продать. Понимаешь?

— Понимаю, — Егор кивнул. И вдруг неожиданно сказал. Сказал то, что говорили до него тысячи или даже тысячи тысяч русских мужиков и, возможно, будут говорит после: — Поднять бы только надо дом. И тогда… тогда он ещё сто лет простоит…

Оставить комментарий

Популярные посты:

vitellius

Обрабатывающие токарные центры: слияние точности, скорости и автоматизации в современном производстве

e_kaspersky

Сингапурский GITEX-интенсив и офисная передышка.

sadalskij

Иной у снега цели нет...

philologist

Щербинина Ю.В. Читательский билет: Литературное путешествие по миру

pantv

6 апреля ● "Международный день спорта на благо развития и мира" и другие

magman67

Моджо

nathoncharova

Трагическая жизнь и смерть пигмея Ота Бенга, живого экспоната из зоопарка

imp_navigator

Взрыв и пожар в иранском торговом порту "Шахид Раджаи" около Бендер-Аббаса

musashi8

Всемирный экономический форум: фашизм возрождается (статья двухлетней давности)

• Ранее
• Архив