ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!


Любите ли вы гостей? Любите ли вы гостей, как люблю их я...
Главное, конечно, чтобы от тебя не ожидали больше, чем ты в состоянии дать.
Когда взрослый человек, уже каким-то образом добравшийся до того далекого города, где ты живешь, вместо того, чтобы спросить: «Ты не подскажешь, как….», за-являет (порой со слезой в голосе): «Ой, я не могу без тебя...», в том смысле, что возьми меня за ручку и отведи, куда мне надо, меня, честно говоря, так и тянет взобраться на самую высокую пальму (или сосну там, или елку), и, затаившись, просидеть в ветвях, до самого отъезда такого гостя.
А бывает и наоборот, проводив друзей в аэропорт, возвращаешься в свою опус-тевшую квартиру, и тебе кажется, что ты осиротела.
Короче, по-разному бывает - прошу прощения за банальную мудрость.
Те, кому суждено было в свое время переселиться, скажем, в Москву или Ленинград, хорошо знают, каким любимым другом или родственником становишься ты вдруг для людей, которых до этого едва ли знал по имени. Они радостно ввалива-ются к тебе за полночь: «А мы решили сюрпризом!», и ты невольно борешься с желанием вышвырнуть их вон, но тебе вдруг становится мучительно стыдно за себя, и тогда ты уступаешь им согретую постель, а сам)а) отправляешься «пить чай» на кухню. Все! Дело сделано: теперь за тобой навек закрепляется слава «хорошего че-ловека» и одиночество тебе уже не грозит. Эта слава, как былина, передается из уст в уста, и квартирка твоя превращается в вожделенное место паломничества, а сам(а) ты – хочешь ты этого или нет - начнешь «посвящать себя людям», по первому призыву снимая с себя «последнюю рубаху». Речь в данном случае о тебе, а не о тех, кто эту твою последнюю спокойно напяливает поверх своих четырех.
Есть ли у тебя иная возможность?
Одна моя тбилисская знакомая – дело было много лет назад - приехала в Москву показать врачам свою пятилетнюю дочку. Я вручила ей ключи от квартиры и предло-жила чувствовать себя, как дома: вот постель, вот кухня, вот холодильник с продукта-ми, вот ванная, вот книги, вот телевизор, но сама я на работе. Да, и по вечерам тоже! Так я вынесла смертный приговор моей репутации «хорошего человека». Эта знакомая (заметьте, не подруга, а именно знакомая) уехала от меня разобиженная насмерть. По-чему? Да потому что я уступила ей свою квартиру, оставив себе свою жизнь. Ох, грехи мои тяжкие, осудили меня за этот мой поступок не только наши общие знакомые, но даже мои родители какое-то время дулись на меня.
Традиции гостеприимства… Говорят, у монголов они заходят так далеко, что хозяин «угощает» гостя собственной женой, а если тому вздумается отказаться, то… «Побрезговал!», - скажет хозяин и… Сделает гостю харакири?
На западе все проще. Когда мы с моим австрийским мужем навещали его бавар-ских родственников, мы поселялись в гостинице. И это несмотря на то, что у обеих семей были собственные дома и они вполне могли бы избавить нас от дополнительных трат, тем более, что были они гораздо богаче нас. Зато! Мы не обременяли хозяев, а хозяева не обременяли нас. Мы прекрасно проводили время друг с другом – гуляли, сидели в кафе и т.д., и разъехались добрыми друзьями.
Экономический фактор в большой степени определяет традиции, но…
В Австрию «сюрпризом» не прикатишь. Попытаться, однако, можно. Вот какое письмо получила я однажды (цитирую слово в слово, вернее, буква в букву, и от ком-ментариев воздержусь).
«Здравствуйте Диана! Я знаю что покажусь безтоктным, но поймите меня провильно. Я постараюсь вам все объяснить. Ишол я вечером от девушки позно вече-ром домой было довольно темно и сиро.
Домой ищё было долико минут 10 отсили идти домой, и получилось пище тво-рение в желудке, захотелось по большому, я думал всё сейчас не видержу, тут доби-жал до почтового ящека и начел откривать все ичейки, в одной ичейке нашел писмо, я схватил и побижал в кусты. Когда я писмо вскрыл, там была открытка «С новым годом» и взял конверт использовал, я пошел на свет прочесьть открытку и подумал ничего себе снового года открытка стоить и нехто не береть уже четвертый месяц пошел и нихто открытку нибрал, все это показалось странным я так подумал.
Я от той учительницы живу недалеко, за электро станцией рядом с вет лабо-раторией, мне и вголову ниприходило что ее нивидно по дороге уже вот несколько ме-сяцев, обычно ее видел здоровался, она так моих родителей знает.
Вы не думайте ничего плохого я узнаю где она, живали или нет вам напишу от-вет, все только узнаю и напишу.
Диана я даже не знаю, сколько вам лет и не знаю как оброщатся на вы или на ты.
Вы ниподумайте ничего плохого обомне я нихотел брать чужого, поймите пра-вильно меня ето может быть скождым.
Напишу немного обо мне.
Мне 22 с половиной года пока ни женат, ктому еще и безработный попал под сокращение. Пусть все ерунда немного крутимся на пропитание есть.
Диана ответьте мне пожалуйста на мое письмо я буду ждать ответа и по-верьте я нихотел ничего плохого сделать. На этом заканчиваю писать небольшое письмо к вам Диана. Я очень хочу приехать до вас в Австрию.
Ваш друг Виталюша!
За ошибки и поправки извините пожалуйста.
До свидания. Буду Ждать Ответа От Вас Диана!»
Гм, смешно?
Но вот другая история, гораздо менее забавная.
С рижанкой Бригитой (имена везде изменены) познакомились мы на ледниках Азау. Там она выдержала все испытания горами и Высоцким: она не скулила, не ныла, бывала порой хмурой, а порой и по-хорошему злой, но при этом оставалась выносли-вой и никогда не теряла чувства товарищества.
Поскольку, как вы уже вероятно поняли, я терпеть не могу тип женщины «сла-бой и беззащитной» (которая так и норовит к тебе на коленки), то Бригитта оконча-тельно покорила мое сердце: она стала одной самых любимых моих подруг. Встречи наши и в Москве и в Риге были неизменно радостными. Переехав в Вену, я продолжала тосковать по ней.
И вот она приехала ко мне! Случилось это как раз в тот период, когда прибалты отчаянно боролись за выход из состава СССР, и я, разумеется, им сочувствовала и даже желала успеха.
Уже на вокзале, вместо приветствия, Бригитта лаконично доложила мне «рево-люционную обстановку». К концу дня мне окончательно стало ясно, что моя любимая подруга ни о чем ином, кроме политической борьбы своих земляков говорить не в со-стоянии. С утра до позднего вечера мне приходилось выслушивать гневные обличи-тельные речи в адрес «русских оккупантов». Бригитта принимала участие во всех де-монстрациях, она даже уволилась с работы, чтобы не пропускать ни одного митинга. Должна упомянуть, она одна воспитывала двух сыновей. На вопрос, чем она их в это свое безработное время кормит, ответа не было. Впрочем, ее методы воспитания детей всегда меня удивляли: очень уж они напоминали тот метод обучения плаванию, когда ребенка кидают в воду наудачу: выплывет, хорошо, утонет, что поделать! Младший сынишка Бригитты действительно однажды чуть было не «утонул», наглотавшись таб-леток, небрежно оставленных матерью на столе.
Короче, на моей венской кухне, по-русски украшенной, к слову, гжелью и хох-ломой, сидела Пассионария, ожившая Долорес Ибарури латышского образца: глаза ее метали молнии, а белокурые локоны метались по плечам. Из гневных ее речей становилось ясно лишь одно: во всем виновны эти ужасные русские! Виноваты они были не только в политическом смысле, но и в ее личных бедах: в неудачном выборе профессии, в том, что она не в состоянии была более полугода удержаться на одной работе, в том, что муж ее бил, а любовник не пожелал развестись с женой, несмотря на то, что Бригитта родила ему сына, и даже в том, что сынишка наглотался таблеток, а врачи не сумели вернуть ему здоровье…
Сбитая с ног этой бомбардировкой, в какой-то степени направленной не только на моих соотечественников, на и на меня лично в качестве живой представительницы моего народа, я и правда начинала испытывать невольное чувство вины. Мои робкие попытки оправдаться тем, что моя семья, дескать, в свое время тоже пострадала от ре-волюции, да и латышские стрелки тоже были вроде как не были не русскими, ни к чему не привели.
- А при чем тут революция? – кричала моя Пассионария, - я говорю об оккупа-ции, а не о революции! Я говорю о русских мужиках, которые заплевали наши улицы и научили наших мужчин пить водку!
Ну и так далее.
Я сидела, «как в окопе под Курской дугой…», не находя, что ответить.
Одна радость в ее приезде все же была: Бригитту не интересовали магазины. Музеи ее, впрочем, тоже не интересовали. Зато…
- Мне нужен автомобиль!, - заявила она твердо.
В то время в Вене можно было за довольно скромную сумму приобрести подер-жанный, но вполне еще пригодный к самопередвижению автомобиль.
Бригитте приглянулась «Вольво», не помню, какая модель. Просили за нее три с половиной тысячи шиллингов, ровно такая сумма (тогдашний обмен) и была в ее рас-поряжении. На следующий день ей, однако, понравилась другая машина, тоже Вольво, но поновее, при том огромная, как корабль, и вдвое дороже.
- Хочу эту! - топнула она красивой ногой.
- На эту у тебя денег нет, - робко возразила я.
- А ты добавь!
И я добавила. То есть, я выплатила контрибуцию: надо же хоть как-то рассчиты-ваться за грехи «русской оккупации»!
Полдня простояли мы в очереди на регистрацию и на страховку. За то и другое снова пришлось уплатить мне.
- А детям ты ничего не повезешь? - вырвался у меня невольный вопрос.
Пришлось купить гостинцев и детям (ее мальчишек я очень любила и мне самой было бы стыдно не послать им гостинцев). Собрала еды на дорогу, сунула в машину теплое одеяло (мало что!), и проводила до границы. Заключительную и наиболее стра-стную речь в адрес «русских оккупантов» молча выслушала уже в Братиславе.
Так закончилась наша дружба.
Какое-то время спустя разговаривала по телефону с братом, он живет в Москве. «Тут каждую неделю звонит из Риги твоя подруга, докладывает обстановку, - сказал он мне. - Чувствуем себя, как в Смольном! Держим руку на пульсе независимой Лат-вии...».
По сей день тоскую по той Бригитте, с которой мы познакомилась в Азау, с ко-торой гуляли когда-то улицам Москвы и Риги…
Неужели люди способны так сильно меняться под влиянием… Чего?
Или это я не умею разбираться в людях?
|
</> |