Дилемма голого короля – 3

miguel_kud — 03.12.2019 /Продолжение. Начало и оглавление здесь./

3. Происхождение криптоколониальной концепции

Реакция тех галковцев, упомянутых в нашем третьем расследовании, у которых не хватило ума отмолчаться, была весьма болезненной. Да и шутка ли дело? В конце концов, какие-то аналитические ошибки, некомпетентность вперемешку с безграмотностью и даже подчёркнутая продажность – настолько привычное явление в отечественной «экспертной» среде, что разоблачения в этих прегрешениях сейчас не рассматриваются как полноценная дискредитация. Ущерб намного серьёзнее. В нашем расследовании было показано, что галковщина – это один большой проект внешнего режиссёра, известные аватары которого, включая самого Галковского, – простые исполнители, которые вообще не принимают стратегически важных решений, касающихся озвучиваемых ими тезисов. И проект этот – исключительно деструктивный для русских интересов.

То есть, вообще нет такого, чтобы Галковский или его известный сектант делились с читателями своим мнением по важному вопросу, правильно оно или нет, реагировали на происходящее в мире или расследовали историческую загадку. Вместо этого в разных уголках планеты сидят писаки и тупо ждут методичек из управляющего центра, что и как написать под видом своего мнения или важных открытий, и получают за это деньги, зависящие от ранга в пропагандистской машине. Их высказывания могут быть не лишены здравого наполнения, литературной формы или артистизма, но, за исключением деталей исполнения, не несут существенной производной от них самих. Интересоваться их творчеством с точки зрения содержания – всё равно, что интересоваться мнением тряпичной куклы, реплики которой по-любому написаны автором пьесы и не являются продуктом мышления куклы.

На этом фоне упомянутые поначалу недостатки вроде некомпетентности, продажности или хамства – это уже не отрицательные качества отдельно взятых «аналитиков», а художественные черты очередного персонажа в кукольном спектакле, придуманные автором и воплощённые режиссёром.

Поэтому, когда какой-то галковец изрекает очередной посыл из методички, надо задаваться не вопросом, прав он или не прав, почему он так думает или говорит, а вопросом, зачем режиссёру спектакля нужны эти слова в исполнении данной куклы, с какой политической целью американские сценаристы задумали очередной вброс. К самим галковцам уместны только вопросы типа «Ты скажи-ка, гадина, сколько тебе дадено!».

При этом надо признать, что по сравнению с пропагандистскими армиями, предположительно запущенными «патриотической» фракцией ПЧА, секта галковцев, ещё ранее раскрученная американскими кураторами, стала явлением более высокого порядка. Она занимается не просто дословной ретрансляцией спущенных примитивных методичек, подобно легендарной Армии Красного Дивана, а заворачиванием их в самую разнообразную обёртку соответственно сложному распределению ролей, с возможность творческих вариаций исполнителей в деталях аранжировки сообразно фантазии и таланту каждого из них, хотя и на заданную тему. Организованная по принципу созвездия, секта галковцев представила более совершенный, полифонический и многослойный вид пропаганды. Дифференцированная стилистика, уровень видимой образованности, социальная поза была подогнаны под более сложные и своеобразные сегменты публики. В десятках разнообразных обёрток учения галковщины превращались в самовоспроизводящийся мыслевирус, устойчивый к отдельно взятым разоблачениям. Неприемлемость для какого-нибудь утончённого интеллигента «конфетки», предлагаемой автором pioneer_lj, только усиливала готовность читателя принять то же самое из уст юзера bohemicus, для других читателей было ровно наоборот или подключался какой-нибудь Пайдиев. Недостатки отдельных авторов подчёркивали достоинства остальных и, следовательно, входили в программу. Расширенная секта галковцев (не только открытые поклонники Галковского, но также нацдемы и примыкающие «независимые» эксперты вроде salery и philtrius, отвергающие историоборческие реконструкции секты) составила единое коммуникативное поле и особую социальную среду, продуктом которой была не только политаналитика, а точнее закамуфлированная под неё проамериканская пропаганда. Простая «политаналитика» так и осталась уделом примитивных проектов, запущенных в сети «патриотическим» крылом ПЧА. На первый план в галковщине выносились культурные аспекты и эстетика: дискурс одного только Галковского сочетает, наряду с политической частью, апелляцию к литературе, истории, культуре, массовой психологии. Вместо монопродукта читателю подают весьма изощрённый салатик, в игровом формате описывающий некие политические реалии. Политзаказ от кураторов продавливается не в голом виде, а в комплекте с «вкусными» для публики ингредиентами, как то созданием психологического портрета русского и проч.

Следовательно, нужно более философски относиться к отрицательным чертам галковцев, проявляющимся в их поведении, – хамству, некомпетентности и прочим: это, в первую очередь, составляющие сценического образа. (Другое дело, что режиссёры подобрали на эти роли актёров, которым не приходится напрягаться, играя предписанные черты.) Однако эта же логика применима и к положительным чертам галковцев, поэтому мы не должны их перехваливать за какое-то здравое изречение. Ведь здравые изречения могут быть продуктом «слива» информации от кураторов, как это часто бывает с публичными экспертами, озвученные прогнозы которых оправдываются не потому, что прогнозисты такие умные, а потому, что у них были инсайды о планах властей предержащих.

Так, своим учением о «криптоколонии» Галковский действительно вернул в общественную повестку проблему внешнего управления, придав ей менее примитивный флёр, чем это было в оппозиционной публицистике 90-х. Но является ли это учение настоящим плодом творчества Галковского или просто входит в сценический образ, приписанный режиссёрами и талантливо сыгранный исполнителем?

* * *

К сожалению, надёжные свидетельства принадлежности Галковскому озвученных им концепций, если и существуют, то не известны широкой публике. Не выполняются минимальные условия, при которых стоило бы принять на веру, что настоящий автор этих концепций – Галковский.

Например, если учёный пишет подробную академическую статью с изложением полученного им научного результата, то он, во-первых, даёт референции к другим исследованиям данной темы, во-вторых, формулирует основной вывод, отличающийся от уже известного, в-третьих, обосновывает логическую цепочку, тестирует выдвинутые гипотезы, указывает на источники используемых данных (фактов и выводов) либо подробно излагает эксперименты, в ходе которых он эти данные получил. Полученный учёным результат должен быть воспроизводимым, то есть другой исследователь должен иметь принципиальную возможность, следуя описанию автора, прийти к тем же выводам. Учёный излагает свои результаты на семинарах и конференциях, отвечает на вопросы, показывает владение материалом и понимание собственной работы, может применить ту же методологию в аналогичной ситуации; по совокупности всех признаков коллеги видят, что он, скорее всего, и есть настоящий автор данного научного результата.

Очень показательна в этом плане научная деятельность Майкла Херцфельда – исследователя, употребившего термин «криптоколония» в похожем смысле раньше Галковского – в октябрьской статье 2002 г. “The Absent Presence: Discourses of Crypto-Colonialism”. Как видно из его биографии, это человек с солидным академическим бэкграундом: закончил бакалаврат в Кембридже, получил магистерскую степень в Бирмингеме, защитил кандидатскую в Оксфорде. Был на исследовательских и административных позициях в самых разных университетах, получил различные научные премии, в итоге работает профессором в Гарвардском университете.

В самой статье 2002 г. содержится подробная подводка к проблеме – автор подробно рассказывает, как пришёл к этой концепции. Херцфельд отмечает, что Древняя Греция парадоксальным образом отсутствует на карте антропологической науки, несмотря на роль античной культуры в становлении европейской цивилизации, современная Греция остаётся на обочине европейского и, шире, западного культурного пространства. При этом Греции, как и Таиланду, свойственно агрессивное утверждение собственного цивилизационного и культурного превосходства, далеко не соразмерного их политическому влиянию. Они поместили себя на такой «культурный пьедестал», с которого прямые материальные формы силы и власти выглядят малозначимыми, и это выступает определяющим качеством криптоколониализма (если проще, «мы бедные, но гордые»). Они отрицают факт доминирования Запада над ними, но при этом формулируют свои добродетели в категориях, принятых в западном политическом лексиконе и заданных импортированными западными социальными моделями, трепетно оберегая порождённую при этом мифологию. Так, греки гордятся своим «духом свободы», тогда как тайцы официально называют свою страну «землёй свободных людей». То есть на первый план выносятся ценности, признаваемые в западном мире, а те, кто их отрицает, считаются антагонистами национальной культуры, недостойными называться греками или тайцами. При этом в обеих странах существует неслабая местная оппозиция западному влиянию, однако подогревается она антизападными религиозными течениями, выступающими с антиматериалистических позиций. Рациональное осмысление проблемы в самих странах непоследовательное: греческие интеллектуалы представляют социальный атомизм греческого общества проявлением европейского индивидуализма, но вместе с тем упрекают собственных крестьян и рабочих в неспособности к цивилизованного коллективизму и склонности к «духовной коррупции» из-за турецкого влияния.

Основным методом Херцфельда является изучение и сопоставление политико-общественного дискурса и лингвистических систем с целью выявления стержневых категорий и оценок, задающих систему координат для местного общества. Так, он утверждает, что в обеих странах была проведена гомогенизация национальных языков в сторону большего соответствия западным лингвистическим моделям, даже если это означает уход от автохтонных языковых практик. Имеет место имитация западных стандартов в ущерб местным традициям.

К статье, как и положено, содержатся десятки сносок со ссылками на других исследователей, затронувших ранее ту или иную тему, рассмотренную автором, либо подробно обосновавших тот или иной нетривиальный тезис. В последующих работах Херцфельд развивал и уточнял свою теорию, в частности, предложил следующую формулировку (приводим по одному из комментаторов в журнале Галковского, процитировавшему анонс лекции учёного): «криптоколония – процесс замены национального культурного дискурса интернализацией (принятием) западных культурных стандартов. Внешне независимые государства борются за признание созданного Западом клише их культуры и тем самым невольно подтверждают свою культурную неполноценность». В сети выложены несколько лекций или докладов Херцфельда, в которых он излагает свою теорию или тестирует её применимость к другим странам не перед прикормленной некритичной паствой, а перед коллегами по научной деятельности.

С учётом всех обстоятельств, нет оснований сомневаться, что Херцфельд действительно сам разработал концепцию и опубликовал её. Хотя само слово «криптоколония», конечно, использовалось уже несколько десятилетий до того, а проблема культурной зависимости рассматривалась и ранее.

Ничего этого у Галковского нет: он сразу выдаёт читателям некий нарратив, надёргивая, как кроликов из кармана, непонятно откуда взятые иллюстрации нечётко сформулированных тезисов, которые часто можно повернуть по-всякому, и не ссылаясь даже на тех предшественников, у которых передирает рассуждения и выводы. Мало того, когда Галковский гордо изрёк «слово «криптоколония» придумал я» и ему указали на его более раннее употребление Майклом Херцфельдом, Галковский поначалу попытался уверенно заявить, что смысл этого термина на Западе совсем другой, естественно, без ссылок. Что, в общем-то, не лишено здравого смысла: зарубежные исследователи «неоколониализма» и «криптоколониализма» говорили о разных формах зависимости «криптоколониальных» стран: культурной, организационной, технологической, экономической и т. д., приводящей эти страны к ошибкам и препятствующей их благополучию, но не доводили свои теории до такого абсурда, что тайные приказы английской королевы моментально берутся в зависимых странах под козырёк. В подобных аспектах смысл термина «криптоколония» у Галковского и правда совершенно новый.

Впрочем, из всего диалога по ссылке хорошо видно, что Галковскому просто неоткуда знать, что означает в западном лексиконе слово «криптоколония», поскольку соответствующих статей он не читал. Начнём с того, что, может быть, существуют какие-то признаки владения Галковским иностранными языками, но нам таковые далеко не очевидны. И кончим тем, что в ответ на упоминание Херцфельда Галковский сначала с невиданным апломбом абсолютно компетентного и всезнающего эксперта, полностью ознакомившегося с материалом, уверенно заявил, что смысл криптоколонии у Херцфельда совсем другой, а когда ему привели близкую трактовку Херцфельда, так же быстро «слился». То есть, мало того что Галковский вообще ничего не знал о «конкурирующих» западных концепциях, так ещё и не озаботился ознакомиться со статьёй, на которую ему привели ссылку! (И это в 2011 г., когда доступ к западным базам научных статей в Интернете уже не вызывал особых трудностей!) При этом никакой конкретизации, в чём именно состоит разница между его и западным пониманием «криптоколонии», не привёл, хотя настоящего автора в такой ситуации просто будет подмывать сделать подробное пояснение, в чём именно состоит его приоритет. И потом, когда ему привели ещё одну ссылку и дали дополнительный повод ознакомиться с трудами Херцфельда, он предпочёл прицепиться к неверной трактовке о секретном управлении Греции Англией и косметически замазать противоречие. Вообще, очень жаль, что мы невнимательны к подобным «малозначащим» диалогам, тогда как там достаточно вчитаться в каждую букву и запятую, и сразу станет ясно, кто чего стоит.

Дилемма голого короля – 3

Поэтому, принимая во внимание хронологию и особенности появления учения Галковского о криптоколонии как ухудшенной и доведённой до абсурда теории Майкла Херцфельда, легче всего допустить, что учение ему напели кураторы, которые поручили именно в такой форме его и озвучить. Сам он не настолько хорошо владел материалом, чтобы сопоставить «свою» концепцию с теориями предшественников и убедительно ответить на замечание о более раннем употреблении термина Майклом Херцфельдом. Такое случается со сливными бачками, когда разговор выходит за рамки методички.

Правда, есть в этом и хорошая сторона: вопреки досужим обвинениям, Галковский – никакой не плагиатор, по крайней мере, в ситуации с концепцией криптоколонии. Плагиат – это «умышленно совершаемое физическим лицом незаконное использование или распоряжение охраняемыми результатами чужого творческого труда, которое сопровождается доведением до других лиц ложных сведений о себе как о действительном авторе». Но для того, чтобы украсть чужой творческий труд, надо его найти в каком-то источнике, оценить значимость и выдать за что-то своё. Галковский ничего не крал у Херцфельда, поскольку был не в состоянии ознакомиться с его трудами и понять их, а просто озвучивал методичку, присланную совсем другими авторами. Актёр, плохо выучивший роль и повторяющий за суфлёром, – не плагиатор. А напальцевая кукла – та вообще без греха.

* * *

Зачем же кураторам понадобилось учение «Галковского» о криптоколонии? Скорее всего, это было случай так называемой полуявки – раскрытой нами спецслужбистской технологии частичного приоткрытия какой-то секретной информации именно той силой, которая до сих пор её скрывала, с тем чтобы направить публику по ложному следу, отвлечь её внимание, утаить наиболее важные составляющие секрета и/или намертво связать приоткрытую часть правды с каким-то заведомым абсурдом, чтобы дискредитировать её. Мы обнаружили, что в последние годы и до, и после публикации нашего расследования по ПЧА к полуявкам прибегала «патриотическая» фракция ПЧА, и вполне естественна мысль, что американские кураторы галковцев разработали технологию намного раньше и провернули операцию по раскрытию криптоколониального статуса РФ намного тоньше, чем устраивают свои полуявки ПЧАшные «патриоты».

А именно, вместо того чтобы полностью отрицать любую возможность внешнего управления в большой России, управляющая структура сама же первой и запустила фрика, который об этом управлении начал говорить. Для пущей убедительности ему изложили смысл теории Майкла Херцфельда. Но, во-первых, объяснение Галковского снабдили бредовыми техническими деталями и художественными россказнями, закрывающими сам механизм внешнего управления. (Концепции рефлексивного контроля и управления хаосом, насколько нам известно, галковцами в этом контексте не приводились.) Во-вторых, учение дополнили бредовой моделью гегемона США и субгегемона Великобритании/Европы, которые, будучи союзниками на словах, якобы борются за доминирование, секретно используя свои криптоколонии в качестве «шпаги». В-третьих, галковцы не видят во внешнем управлении ничего катастрофического, клеймят идеи восстановления независимости и запрещают даже думать о том, чтобы пойти против США.

Понимая заданный извне характер не только самых мерзких проявлений в дискурсе Галковского, но и ценной составляющей его писанины, мы теперь можем избавить себя от бесконечных оговорок о том, что есть в Галковском и галковщине определённые положительные стороны и рациональные зёрна. Естественно, галковцам не удалось бы собрать такую аудиторию, если бы в их дискурсе был сплошной бред. Американские кураторы проекта понимали это с самого начала и строго очертили исполнителям-аборигенам круг вопросов, в которых дозволено приоткрывать завесу над правдой. Тем самым, они обеспечили проекту большую живучесть по сравнению с диванными армиями, запущенными «патриотической» фракцией ПЧА. Кто у нас ещё помнит про развалившиеся Армии Красного и Зелёного Диванов, рядовой состав которых был набит подчёркнутыми ничтожествами? А галковцам запросто прощают даже открытую русофобию: читатель у нас незлобливый и считает, что за одну только идею о криптоколонии можно простить Галковскому всё остальное, включая плагиат и фальсификацию концепций.

Нет: на самом деле, те здравые вещи, которые мы принимали раньше за прозрения галковцев либо плод тщательного изучения предмета и ясного понимания, были не более чем продуктом слива со стороны кураторов, призванным играть роль приманки для всучивания отравленных смыслов.

Приложение. О конструировании национальных идентичностей

Человеческие массы всегда поддаются социальному конструированию. Это в любых условиях материал, пластилин. Но чтобы придать этому материалу нужную форму и идентичность, необходимо, чтобы он сам эту форму принял, согласившись себя с ней соотносить. Задача социального технолога в этом процессе сводится к функции портного – сшить такую одёжку, которую целевая масса людей захочет как минимум примерить, а как максимум надеть и с гордостью выходить в ней в свет.

Идентичность – одёжка специфическая. Нужно, чтобы и внутри не жало, и снаружи смотрелось. Иными словами, нужен такой набор социокультурных качеств и такой психологический портрет социальной общности, с которым представители данной общности не только согласились бы в душе («Да, мы такие, что поделаешь?»), но и охотно выставляли бы его напоказ и гордились бы этим («Вот какие мы, полюбуйтесь!»).

В случае конструирования малых национальных государств технологии давно и успешно отработаны. Сначала древний, гордый, самобытный, свободолюбивый народ, затем несправедливое коварное завоевание менее развитым, но более воинственным и агрессивным образованием, после этого длительная национально-освободительная борьба и кульминация в виде собственной государственности, которую, тем не менее, надо ежеминутно отстаивать от коварных супостатов. Психологический портрет тоже шаблонен – упорные, волевые, несгибаемые, с искренним горением и тягой к свободе во что бы то ни стало, с непреодолимой любовью к родной культуре, сохраняющие её вопреки политическому давлению. Здесь и пантеон героев под стать – сплошь пламенные революционные борцы, гонимые, но не сломленные.

Конструировать идентичность великих держав и того проще: мы смелые, воинственные, развитые, мы всегда побеждали и завоёвывали, потому что рождены побеждать и завоёвывать. Героизм в этом случае тоже вполне органичный, в лице выдающихся полководцев и государственных мужей.

В целом ничего особо сложного – политические перипетии объясняются какими-то неизбывными психологическими чертами народа, и подобрать нужные черты проблемы не составляет. Одёжка натягивается и подтягивается, где надо. Главное – чтобы костюмчик сидел.

Иное дело русские, здесь готового шаблона нет. А нет его потому, что задача перед «портными» нетривиальная – вписать некогда великий народ в узкие рамки его нынешнего убогого прозябания, да так, чтобы он это прозябание принимал как должное, а то и гордился им. Как в знаменитом старом анекдоте, «генерал хромой, кривой, но костюмчик как сидит!».

Трудность задачи усугубляется тем, что русскую идентичность на протяжении последних полутора веков неоднократно перелицовывали в радикально противоположных направлениях, каждый раз акцентируя для этого различные характерные черты и нивелируя другие. Поэтому психологический портрет нации у русских остался несколько неполным и крайне противоречивым. Ясности нет ни в отношении базовых качеств, ни в отношении их политических последствий. «Русский – он какой? А если он такой, это хорошо или плохо?».

Отсюда неизменный интерес и повышенная чувствительность к различного рода внешним оценкам. Рубрика «Иностранцы о России», пожалуй, у нас популярнее светской хроники. Как будто только в подобном «культурном зеркале» можно увидеть своё истинное отражение.

Потребность в зеркале – прямое следствие дефицита эталонных культурных образцов, соответствующих современному русскому самосознанию. Причём как в реальной жизни, так и в вымышленной. В абсолютно зачищенном и подконтрольном информационном пространстве не только нет достаточного круга лиц, олицетворяющих позитивные образы русского офицера, профессора или артиста, но и литературных или киношных персонажей, способных сформировать эти образы в массовом сознании. Зато данный вакуум заполняют писатели юмористического толка, выстраивающие некоторые обобщённые характеристики народа на бытовом материале и подающие их в таком ключе, который вызывает некоторую симпатию. В этом смысле можно сказать, что Галковский продолжает дело Жванецкого и Задорнова. Но если бы он продолжал только его…

Вместо добродушного ёрничества или ироничных подколок писанина Галковского о русском психотипе представляет собой омерзительное зрелище, когда объективные недостатки преподносятся как норма, а явные патологии превозносятся как нечто великое и грандиозное. И за превозношениями и славословиями в адрес «великого белого европейского народа» обескураженная ими публика не замечает, что превозносятся таким образом самые низменные, недостойные, низовые социальные формы и свойства, которых нужно стыдиться и от которых нужно как можно быстрее уходить. Или что одобряются социальные практики, которые только наносят вред русской культуре или вовсе способствуют отказу от неё. Или что в качестве русских выставляются черты, никак не свойственные русскому национальному характеру. (Соответствующие примеры читатель сможет найти, например, в записи «569. Мясорубка Станиславского» и комментариях к ней.) За словесами о «великой культуре» и «белом европейском народе» таится глумливая маска юродивого, открыто потешающегося над своей же аудиторией, которая благодарно внемлет потрясающим воображение откровениям из серии «шахматы в Васюках».

/Продолжение следует./

Сохранено