Деньги для фракции большевиков: История одной махинации

Посвящается 145 годовщине со дня рождения В. И. Ленина

В своей брошюре «Спасители или упразднители?», изданной в Париже (1911 год), меньшевик Юлий Мартов дал довольно туманный, путанный и с ошибочными указаниями намёк на то, что у большевиков появилась крупная сумма денег, которую те присвоили некрасивым способом, и на обладание которой имеют право и меньшевики.

Вот таким образом, в результате личностных разногласий среди российских социал-демократов, партийная тайна большевиков стала достоянием гласности…

Большевики отреагировали немедленно в лице Каменева, главного помощника Ленина, который дал негодующий ответ в своей книжке «Две партии», изданной в Париже: «В главе об «экспроприации партийных денег большевистским центром» г. Мартов первый в рядах партии позволяет себе вынести в печать дело настолько конспиративное, что до сих пор, в самой ожесточённой борьбе, все, знавшие это дело, считали своим долгом всячески охранять его».

Если говорить простым языком, то Каменев обвиняет Мартова в нарушении социал-демократической корпоративной этики. А теперь давайте посмотрим, имел ли он право на подобные обвинения в адрес Мартова.

 Что же это за загадочная крупная сумма денег, благодаря которой, по воспоминаниям Крупской «большевики получили прочную материальную базу», часть которой в конце 1908 года появляется на текущем счету Ленина в отделении Credit Lyonnais, на Avenue d'Orleans № 19 в Париже?

История появления этой загадочной «прочной базы» одновременно кажется и фантастической, и выдуманной, и детективной с элементами авантюры. Так уж получилось, что за десять лет до того момента, когда большевики уничтожат всех крупных собственников, фабрикантов, купцов, землевладельцев, партия Ленина получила от одного из членов богатейшей купеческой династии Москвы огромнейший капитал, который позволил организовывать большевистские силы и готовиться к будущим решительным действиям  с их стороны.

Каменев не зря сделал публичный  выговор Мартову, так как большевистская верхушка строго хранила тайну получения крупной суммы, о наличие которой на первых порах было известно лишь Ленину и Богданову. Даже в таких партийных документах, как например, резолюция Пленума Центрального комитета 1910 года, пункты, которые относились к этому делу, отсутствовали, а вместо них стояли точки. Как об этом деле прознал Мартов до сих пор остаётся тайной.

А вот как описывает появление денег у большевиков Крупская в своих воспоминаниях: «Двадцатитрехлетний Николай Павлович Шмит, племянник Морозова, владелец мебельной фабрики в Москве на Пресне, в 1905 г. целиком перешел на сторону рабочих и стал большевиком. Он давал деньги на «Новую Жизнь», на вооружение, сблизился с рабочими, стал их близким другом. Полиция называла фабрику Шмита «чертовым гнездом». Далее она сообщает, что во время московского восстания эта фабрика сыграла крупную роль. Николай Павлович был арестован и подвергался всяческим мучениям в тюрьме: возили его смотреть, что сделали с его фабрикой, заставляли смотреть на убитых рабочих. В конце концов, по словам Крупской и его самого «зарезали» в тюрьме. И вот, мол, перед своей смертью он сумел передать на волю, что всё своё состояние завещает большевикам.

Здесь нужно отметить, что Николай Шмидт не был только владельцем лучшей в России мебельной фабрики на Нижней Прудовой улице в Москве в квартале от Пресни. Он был сыном дочери Викулы Елисеевича Морозова, членом знаменитой купеческой династии Морозовых, королей русской текстильной индустрии, владевших огромной фабрикой (15 тысяч рабочих) в Твери, ещё большей фабрикой «Никольской мануфактурой» (18 тысяч рабочих) в Орехово-Зуеве и двумя меньшими фабриками в окрестностях того же города.

Версия со слов Крупской звучит красиво, но больше похожа на пропагандистскую повесть о пламенном большевике или горьковском Данко. А как же было всё на самом деле?

Главная загвоздка при получении денег состояла в том, что Николай Шмит, придерживаясь левых убеждений, НЕ БЫЛ БОЛЬШЕВИКОМ. Он хотел помогать не одной большевистской партии, а всем участникам освободительной борьбы. Но большевики решили прихватизировать максимально большую часть его состояния (а ещё лучше всю) для нужд ТОЛЬКО СВОЕЙ ФРАКЦИИ. Со слов Горького Шмит намеривался передать социал-демократам до 500 тысяч рублей, но завещания при этом не оставил. А так как с Николаем Шмитом контактировали только соратники Ленина, его пожелание на счёт передачи денег в пользование всем социал-демократам удалось длительное время сохранять в тайне.

Имущество Шмита в долях, соответствующих закону, должны были наследовать — совершеннолетняя сестра Екатерина, несовершеннолетняя (18 лет) Елизавета и 15-летний брат Алексей.

Сразу оговорюсь, что в этой истории много тёмного и не совсем понятного. Ясно лишь главное – деньги решено было заполучить, сведя сестёр покойного Николая Шмита с надёжными людьми из большевиков. Ими оказались: Виктор Таратута в качестве претендента на руку Елизаветы Шмит и Николай Андриканис в качестве жениха для Екатерины.

Большевики поступили просто, но эффективно: «охмурили» влюбчивых сестёр и запугали Алексея Шмита и его адвокатов, заставив тех отказаться от наследства в пользу девушек. Во время встречи с адвокатами Алексея Шмита, Таратута в присутствии Ленина заявил, что все, кто попытается помешать им (т.е. большевикам) в получении этих денег будут ЛИКВИДИРОВАНЫ. Интересно то, что Ленин внешне выразил недовольство таким поведением своего соратника, но внутренне, скрепя сердце, согласился с его поступком – ТАК НАДО для дела большевистской фракции.

В результате Таратута женился на Елизавете Шмит, что позволило ему передать в фонд большевистской фракции 190 тысяч рублей, а Алексею Шмиту пришлось довольствоваться отступными в виде 17 тысяч рублей. Вторая часть денег была получена Андриканисом, женившемся на Екатерине.

Если Таратута честно выполнил свой большевистский долг, то с Андриканисом возникли проблемы. Получив на руки такие огромные по тем временам деньги, у него закружилась голова от радужных перспектив, и сразу перехотелось играть в большевистские игры.

Поэтому Николай бросил революционную деятельность и предложил своим уже бывшим однопартийцам всего лишь треть суммы, пытаясь, таким образом, от них откупиться. Но он здорово просчитался, думая так просто получится от них дистанцироваться. Под угрозой физической расправы Николай Андриканис вынужден был отдать им почти все остальные деньги…

В своих воспоминаниях Владимир Войтинский рассказывает, что Ленин смотрел на Таратуту, как на сутенёра, тем не менее, очень ценил его финансовый подвиг. Члену Большевистского Центра Рожкову Ленин сказал: «Тем-то он (Виктор Таратута) и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы вы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошёл бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошёл. Это человек незаменимый».

После обнародования этой афёры Мартовым, Ленин был вынужден передать оставшиеся деньги в общее пользование всех социал-демократов, выбрав для контроля над их использованием доверенных лиц из немецких коллег (Каутского и Цеткин, которые фактически превратились в третейских судей между большевиками  и меньшевиками). Правда, треть  полученной суммы уже была потрачена на нужды большевистской фракции.

Деньги из наследства Шмита оставались основным предметом спора между двумя фракциями социал-демократов до самой революции 1917 года. Неоднократные попытки большевиков в дальнейшем вновь получить полный контроль над ними, наталкивались на принципиальную позицию немецких коллег, в первую очередь Каутского, что в итоге привело к его ссоре с Лениным и многочисленным публичным нападкам на него последнего. Обидевшись на принципиального Каутского, Ленин называл его не иначе, как «ренегатом».

С одной стороны эта история даёт негативную оценку действиям Ленина и его соратников в моральном плане, но с другой стороны, становится ясно, что большевики не особенно-то и нуждались в «германских миллионах» на проведение революции в России, в получении которых многие бездоказательно обвиняют их до сих пор.