ДЕНЬ ИЕРУСАЛИМА СЕГОДНЯ.

sinli — 05.06.2024

Вот большая часть большой статьи, которая должна быть дописана для одного толстого иерусалимского журнала. В ней обсуждается одна загадка и ставится один вопрос.

...Утром седьмого июня 67-го, третьего дня из шести, в новом кнессете на подземном этаже совещались. Члены правительства обсуждали важный вопрос: надо брать Старый Город или не надо. Мнения были разные, аргументы тем более, к выработке единого подхода двигались постепенно.

Зашёл министр обороны, дискуссию остановили, чтобы спросить у Моше, что слышно на фронтах.

- Взяли Старый Город, - сказал Моше.

Восприятие этого случая очень разнится у тех, кто взрос на светлом мифе о "захватнических планах израильского агрессора", и у остальных.

Никто не ждал арабо-израильской войны в 1967-м. В тысячу раз больше никто не оказался готов к её результатам. Нигде. Израиль, вставший перед необходимостью разбираться с этими результатами сразу и в миллионе проявлений, был, естественно, не готов больше всех. К тому, что враждебные Израилю соседние страны создадут военный союз, не был готов не только Израиль (разведка не ждала войны раньше 1970-го), но и сами соседние страны. Настолько, что к прилёту иорданского короля в Каире не было черновика договора о военном сотрудничестве - египтяне просто взяли договор с Сирией, исправили название страны и пошли абзац за абзацем вычёркивать и дополнять. По договору, в числе прочего, командование иорданской армией передавалось египетскому генштабу. В штате египетского генштаба, стоит заметить, генералам, хотя бы раз смотревшим на Израиль со стороны Иордании, взяться было совсем неоткуда: революционная молодая египетская республика постоянно крепко не дружила с реакционным королевством древних Хашимитов и обмен визитами естественным образом откладывался до победы восставших народных масс.

Иордания вступила в военный союз без большого энтузиазма, только из-за того, что король опасался возмущения подданных саботажем важного общеарабского мероприятия, и воевать совсем не планировала. По договорённости иорданцам достаточно было на первом этапе приковывать силы Израиля вдоль его восточной границы и, только если начнётся второй этап, начинать бомбить и обстреливать аэродромы. Условий начала второго этапа была два: чтобы сирийские и иракские войска уже заняли свои иорданские позиции, и чтобы было ясно, что египтяне побеждают. Хорошие условия, если не считать, что из присутствия соседских армий на своей территории может получиться всякое, но это не наша забота (а так и вышло, иракцы, не приняв никакого существенного участия в боях, покинуть Иорданию после войны не соглашались неприлично долго).

Все знают, что бывает с договорённостями: они выполняются, пока вдруг не перестают выполняться. Утром пятого июня, через три часа после начала войны, принявший командование иорданской армией египетский генерал прибыл в бункер в Аммане и, не дожидаясь никакого второго этапа, отдал приказы: открыть огонь по всей линии границы и захватить в Иерусалиме Дворец Комиссара (Армон а-Нацив). Король Хуссейн, армией которого распоряжался чужой генерал, прибыл в бункер через полчаса и приказов не отменил. Поступи он иначе, возможно, Иордания осталась бы при своих оккупированных землях, в их числе при Восточном Иерусалиме.

Египетского генерала (само собой, выпускника тактического курса Высшей военной академии имени Фрунзе), посещавшего до того Иорданию один раз и не имевшего даже сносного контакта со своим новым генштабом, ко всем печалям, ещё и обманули. Родной министр обороны утром прислал ему телеграмму. В телеграмме сообщалось, что попытка израильских ВВС разбомбить египетские аэродромы провалилась и три четверти израильских самолётов сбито. Эта информация представляла собой, выражаясь максимально невоенным языком, умышленное введение в заблуждение. В каковое генерал, уже неумышленно, ввёл короля союзной державы. И Хуссейн отклонил полученное сразу по трём каналам мирное предложение израильского правительства («Вы не открываете огонь – мы не открываем огонь»).

Что было после этого с королём Иордании, мы в целом представляем. А что было перед этим с правительством Израиля? Почему оно не воспользовалось иорданским массированным обстрелом как поводом для освобождения Восточного Иерусалима, Старого Города, Храмовой Горы, Стены Плача? Собирался ли Израиль вообще забирать у Иордании гору, стену, пещеру праотцов и могилу праматери? Что на самом деле с захватническими планами, зря мы про них политинформации слушали?!

Планы у Израиля были. Любые. Это работа генштаба – готовить оперативные планы: и тренировка мышления и навыков, и пригодиться может. Эзер Вейцман говорил: "У нас штурма Северного полюса планы есть, и что?" Действительно, что?

Научная полемика о том, насколько Израиль был настроен на изменение собственных границ, в том числе, присоединение восточной части Иерусалима, всегда по понятным причинам носит несколько напряжённый характер. В середине 90-х, к примеру, рекламировали такую картину: дескать, Израиль и маленький, без Иудеи, без Самарии, без Старого, жил хорошо, и все были счастливы. Было ясно, зачем это, историю просто так не перевирают, нужно было оправдать создание автономии, шла пропагандистская подготовка раздела Иерусалима. Врать в прошлом веке было легко: телевизор, радио и газеты - не интернет, за руку через минуту не схватят. Сейчас, нажатием клавиши получив доступ к тысячам свидетельств, сразу видишь, как тосковал Израиль по своей отрезанной сердцевине. На Сионской, около гробницы Давида, стояла "комната свидетельств" ("хадар эдут"), в ней модели оккупированных иорданцами святынь, камень из Стены... И главная песня про город золота и меди полна подробностями чуть ли не топографическими.

Политическое и военное руководство страны, несомненно разделяя вслух и в душе чувства населения к Иерусалиму, было вынуждено руководствоваться прагматическими соображениями, для того оно и руководство.

В отношении Иерусалима была ясность: Старый Город должен стать израильским, однако это не является актуальной задачей. На практике изменение статус-кво предусматривалось в случае катаклизмов с иорданской стороны, прежде всего при попытке захвата израильского анклава на Скопусе. И в этом случае, похоже, предполагалось ограничиться решением локальной проблемы: Узи Наркис, командующий Центральным округом рассказывал после войны: "Никогда не было обсуждения, как брать Старый Город, привозить лестницы, не привозить лестницы… По-моему, подход командования сводился к тому, что не надо этим заниматься".

Подход командования, кроме общего нежелания обострять обстановку, проистекал из печального опыта. Рабин в первом выступлении перед генералами генштаба в должности их начальника сформулировал: "проблема не в способности армии завоевать, а в способности государства удержать". Присутствующим не надо было напоминать 1957-й, когда под давлением угрожавшего санкциями Эйзенхауэра пришлось оставить Синай; у Рабина вдобавок были собственные плохие воспоминания, кстати, иерусалимские: в апреле 48-го британцы вынудили его вывести войска из захваченного с тяжёлыми боями Шейх-Джараха.

Армейское руководство, как везде, было настроено более активно, чем политическое, доктрина превентивного удара существовала уже в 53-м, но установка, что давление международного сообщества не даст удержать захваченные земли, а значит, они понадобятся только для переговоров, сводила мотивацию на нет. Политическое руководство, само собой, рвалось в бой ещё меньше.

В ситуации, когда объединение города, всеми желанное, не стояло на актуальной повестке дня, еврейский Иерусалим, не отступая со своих восточных границ, развивался к западу: правительство и университет в Гиват-Рам, больница в Эйн-Карем, кнессет за долиной Креста. В середине 60-х полным ходом обсуждались три больших проекта, отражавших неверие в будущее оказавшихся вблизи к линии разделения прежних городских центров: "Мамилла", новая мэрия на Кинг-Джордж, западный въезд в город. Проекты принимали разделённый Иерусалим как данность.

Виднейшие раввины поколения Соловейчик, Герцог и Горен были вынуждены заняться решением большой галахической проблемы: в отделённом от Старого Города еврейском Иерусалиме нужно читать свиток Эстер в день, когда его читают в городах, которые во времена Иисуса Навина были окружены стенами, или когда во всех остальных местах? Раввины истолковали по-разному, но сам факт вынесения постановлений не свидетельствует о надежде, что евреи вот-вот вернутся в Старый.

Грустная история свыкания с разделением объясняет, почему начало Иорданией войны в Иерусалиме практически никто в руководстве Израиля не воспринял как шанс. Но, помимо отсутствия настроя на немедленное освобождение восточной части города, переходу в атаку на иерусалимском фронте препятствовало важнейшее обстоятельство: армия в те часы решала главную задачу: ликвидировала стратегическую угрозу со стороны Египта. И решила: в 10.35 командующий израильскими ВВС доложил в генштаб: "Египетских ВВС больше не существует". Отличие доклада от телеграммы на схожую тему, полученной двумя часами раньше в генштабе иорданском, было принципиальным, и стартовавшая в 12.45 третья ударная волна включала уже 48 вылетов израильских лётчиков в Иорданию. Тем не менее, активные действия на территории восточного Иерусалима на повестке не стояли, главные усилия продолжали концентрироваться на юге, армия открыла наступление в Газе и на Синае.

Теодор Шумовский, подельник Льва Гумилёва по первому сроку, перевёл стих 17-й суры Корана так: "Сокрыты, неисповедимы Господни вышние пути". В других русских переводах 17-й - ничего близкого. Что имел в виду классик арабистики (А-499 - номер Шумовского в Озерлаге), переводя Коран словами "Послания к римлянам"?

А сам автор "Послания к римлянам", урождённый Шауль, изрекая "неисповедимы пути Господни", помнил ли экклезиастово "человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца"?

(17-я сура Корана называется "Перенёс ночью". Аль-Аксу построили на краю Храмовой Горы по её мотивам. О непостижимости дел, которые Бог делает, Экклезиаст говорит в третьей главе, той, где "время собирать камни")

Зачем случилось, что освобождение главного древнего места евреев, Стены, пришло через главное современное место евреев, Университет, нам, придётся смириться, никогда не постигнуть.

9 марта 1914-го года доктор Артур Руппин записал в дневнике: "Сегодня мне посчастливилось купить у сэра Джона Грея Хилла его огромное, прекрасно расположенное имение на горе Скопус. Таким образом я приобрёл первый участок земли для Еврейского университета в Иерусалиме". Записи в дневнике царя Давида в день, когда Давид купил у иевусеянина Орны гумно на горе Мориа, пока не обнаружены.

(скорее бы наконец. Потому что сумма, уплаченная доктором Руппиным, нам известна точно: - 21 500 фунтов стерлингов. А вот расходы царя Давида в Книге Пророков оцениваются в 50 сиклей серебра, а в Писаниях - в 600 сиклей золота, что, с нами согласится любой, хоть недолго участвовавший в ведении домашнего бюджета, составляет существенную разницу)

Пятого июня 1967-го года судьбы двух этих приобретений неумышленно связало сообщение радио Иордании.

В информации о сообщении, которая была распространена израильской военной разведкой по протоколу "неотложный документ" ("неяр мияди", 4 копии: премьер-министру, министру обороны, начгенштаба, начразведки), говорилось, что иорданское радио объявило о захвате иорданской армией горы Скопус.

На Скопусе, отрезанный от Израиля жилыми арабскими районами, находился израильский гарнизон, 121 солдат и офицер, безопасность которых девятнадцать лет была причиной непрестанной тревоги командования. Ответственность за жизни замкнутых во враждебном окружении граждан (конвой для снабжения и замены бойцов поднимался на гору не чаще, чем раз в две недели) не оставляла места для компромиссов: атака на Скопус - казус белли. В генштабе, узнав о сообщении иорданского радио, связались с командующим Скопуса, он ответил: никакого захвата, вокруг пальба, а у меня тихо. В прошлом неоднократно случалось такое: арабская пропаганда трубила о победе намеченной операции не дожидаясь сводок, случалось, и до того, как начиналась операция. Похоже, планируется атака, сделали вывод в генштабе, возможно, и нет, но рисковать жизнями 121 человека недопустимо. Было принято решение пересечь линию разделения и пробиваться на Скопус через арабские кварталы.

Неясно, чья была ошибка, диктор ли радио сказал вместо "Джабаль Мукабар" ("Большая гора" - Армон аНацив) "Джабаль Масафир" ("Смотровая гора" - Скопус), в израильском ли центре прослушивания неточно услышали из-за помех.

Главное, что вызванное этой ошибкой решение овладеть дорогой к комплексу больницы и университета на вершине горы к северо-востоку от городской стены привело к освобождению Старого Города от 19-летней оккупации.

Как это произошло, до сих пор трудно понять.

Судя по тому, что в современном иврите ситуацию, когда противоречивые свидетельства не позволяют составить картину случившегося, называют "Рашумон", сюжет рассказа Акутагавы "В чаще" стал известен в Израиле благодаря фильму Куросавы или его местным театральным воплощениям. Чёрно-белый фильм 1950-го не нашёл, увы, сходного резонанса в ареале русского языка, а сам рассказ, отлично переведённый Натальей Фельдман, топонима "Расёмон" не содержит, и вместо емкого и звучного слова приходится пользоваться чем-нибудь вроде "показания свидетелей заводят следствие в тупик".

С решением в июне 67-го взять Старый Город Рашумон полный.

Главный вопрос - почему к моменту, когда поступил приказ штурмовать Старый Город, войска парашютной бригады уже были рядом с Цветочными и Шхемскими воротами. Генштаб давал приказ перейти линию разделения, чтобы пробиваться на Скопус, а Старый Город это совсем не по пути.

Дорога на Скопус идёт через квартал Шейх Джарах. Квартал расположен к северу от крепостной стены, их разделяет район Баб а-Заара.

Прокладывание дороги на Скопус ни в коей мере не требовало пробиваться к Старому Городу. Ресурсов на факультативные задачи тоже не было. Израиль начал боевые действия с единственной целью - разгромить египетскую армию, из четырёх имевшихся дивизий ("угдот") три были на юге, Северному и Центральному округам предписывалось "беречь тишину", снижать сколько можно напряжённость на границах с Иорданией и Сирией. Почему в ситуации, когда сил не хватало на всё, включая Иерусалим (начгенштаба предупреждал командующего округом: подмоги ни на что не просите, надо справляться самим), из трёх парашютных батальонов, перешедших границу на севере города, чтобы пробить дорогу на Скопус, только один воевал в Шейх Джарахе, а два ушли в сторону Шхемских ворот?

Весь Рашумон не охватить.

Три из четырёх генералов с одной из двух символизирующих войну фотографий выпустили мемуары почти одновременно: Наркис в 75-м, Даян в 76-м, Рабин в 79-м.

Моше Даян - ключевая, если не главная фигура в принятии решений в те дни (у главы правительства он неделей раньше отнял пост министра обороны и сразу занял позицию сверхначгенштаба, ни Эшколь, ни Рабин не оспаривали его верховенства). В мемуарах Даян ведёт речь о взятии Старого Города как о логичном результате плановых усилий: собирались, ждали подходящего момента, дождались...

Узи Наркис, командующий округом, его мемуары есть и на русском, представляет совсем другую картину: и государственное, и военное руководство взятию Старого Города противятся и ему, Наркису, приходится убеждением, используя в качестве аргументов иорданскую агрессивность и вопреки установкам создавая новые обстоятельства, склонять руководство к штурму.

Руководство, судя по протоколам, склоняться не стремилось. На совещании в ночь на шестое июня, когда десантники уже готовились к штурму Арсенальной и Рокфеллера, после того, как иорданцы захватили Армон а-Нацив, а израильтяне его отбили и заняли село Цур-Бахер и укреппункт «Колбаса» к востоку от города, Эшколь заявлял: "Даже если захватим Старый Город и святые места, в конце концов придётся их возвращать".

И даже назавтра, глядя с уже освобождённого Скопуса на Храмовую Гору, Даян на вопрос Наркиса о штурме ответил: "К чему нам этот Ватикан!".

В общем, поверить, что возвращение в еврейские руки Храмовой Горы и Стены Плача входило в июне 67-го в планы руководства Израиля, затруднительно. Ещё и потому, что за годы до мемуаров и через неделю после взятия Старого Города Моше Даян на парламентской комиссии высказывался однозначно: "Мы не планировали брать ни Западный берег, ни Иерусалим, ни вступать в войну с Сирией - и представляющий эту кампанию как спланированную заранее, не что иное, как ошибается".

Вышло так: бригаде парашютистов, предназначенной для боёв на Синае, на Синае задачи не оказалось (сухопутные войска сами справились) и её отдали в распоряжение Центрального округа. А командующий округом, Узи Наркис, поставил бригаде задачу пробиваться через Шейх Джарах к израильскому гарнизону на Скопус. А когда ставил, сказал командиру, полковнику Гуру: "Твоя задача - пробиться на гору, но помни о Старом Городе. Ты должен взять правее, в сторону музея Рокфеллера, чтобы быть готовым взломать крепостную стену и взять Старый Город". И когда через несколько часов Гур, представлял план операции, он "выделил только один батальон для "официальной миссии" бригады, состоявшей в прокладывании коридора на Скопус, а два батальона - главную силу парашютистов - и разведроту нацелил "правее" - к стенам Старого Города". Так Наркис рассказывает в мемуарах, просто удивительно: прямо сознаётся в нарушении приказов и установок, полученных им лично.

И, опустим подробности, к вечеру шестого числа, это второй день войны, израильские войска смотрели на стены Старого от Рокфеллера, со Скопуса и из Абу-Тора, это было результатом многих решений и тяжёлых боёв, а правительство Старый Город брать не приказывало... Утром седьмого приказ неожиданно получили, заняли Августу-Викторию, взяли Храмовую Гору, иорданский мэр Иерусалима пришёл капитулировать в сопровождении городского судьи. Парашютисты встретили на Храмовой араба в странных жёлтых одеждах, спросили, где Котель, он сначала не понял, а потом повёл. Спустились, пошли переулками, около сторожевой будки стоял легионер с поднятыми руками, на него никто не обратил внимания. В правой стене переулка обнаружилась калитка, парашютист толкнул её и закричал: "Стена Плача!".

(одновременно Старый Город штурмовала с юга другая бригада, Иерусалимская. Её бойцы вошли через Мусорные ворота и почти сразу оказались у Котеля. Есть версия, что раньше, чем получившие всю славу парашютисты, но хотя бы это мы обсуждать здесь не будем. Показательно другое: Иерусалимской никто приказ на штурм Старого не давал, ей были поставлены задачи в противоположном направлении: Вифлеем, Хеврон... Наркис пишет, что в штабе бригады услышали по рации, как парашютисты докладывают о взятии Августы-Виктории, поняли, что они сейчас возьмут Старый Город, и решили не оставаться в стороне. Командир Иерусалимской перебросил два пехотных батальона из Абу-Тора на Сионскую, батальоны спустились вдоль стены к Мусорным, вошли в город. Наркис не фокусирует внимание на факте, скажем так, не подкреплённых приказом действий Иерусалимской бригады, Даян о них просто не упоминает. Из книги Рабина узнать что-нибудь содержательное о принятии решений в ходе Шестидневной очень трудно, может сложиться впечатление, что Рабин в принятии решений участия не принимал)

В отношении Стены, как в отношении других внезапно освобождённых мест, не было ни детальных, ни самых общих планов.

Аспект, который из сегодняшнего дня совсем не видно, и непонятно, кто и как видел его тогда: останется ли Котель Котелем после знаменитого сообщения по рации "Храмовая Гора в наших руках"?

Евреи веками молились у западной опорной стены потому, что им не давали подниматься на Гору. А в середине второй недели июня 1967-го они ходили по Храмовой свободно, в форме и в штатском, и над Морией висел флаг Израиля.

Решение о том, чтобы так в целом и оставалось, в те дни было целиком во власти правительства, и это решение могло включать, например, распределение еврейских и мусульманских маршрутов по Горе; последующий опыт Пещеры Праотцев показывает, насколько нефантастичен такой вариант развития событий.

Если, не отвлекаясь на обсуждение судьбы Храмовой после 67-го, представить, что она, эта судьба, включила бы в себя право евреев свободно выражать чувства в отношении Храма не с подножия опорной стены храмовой площади, а с самой этой площади, гораздо ближе, гораздо ощутимее - как бы это сказалось на Стене Плача? У Пещеры Праотцев в Хевроне, напомним, семьсот лет существовал аналог Котеля: мусульманские власти семь веков запрещали евреям подниматься выше седьмой ступени ведущей к Пещере лестницы, евреи молились на ступенях, вкладывали у четвёртой записки. Через два года после освобождения Хеврона лестницу - свидетельство и символ унижения евреев - снесли.

Понятно, что Котель - не Семь ступеней, его и не снесёшь, опорная стена, но можно присмотреться к судьбе другого места - Сионской горы с гробницей царя Давида.

В годы иорданской оккупации Иерусалима, Самарии и Иудеи, когда у евреев не было доступа к самым важным святым местам: Стене Плача, Пещере Патриархов, могилам Рахели и Иосифа, гробница Давида стала главным израильским местом паломничества. Население между 48-м и 67-м утроилось; это значит, что абсолютное большинство израильтян, в их числе больше миллиона репатриантов, никогда не были в Старом Городе, и самым святым, местом, к которому привыкли приходить, была для них гробница Давида.

Нынешнее отсутствие толп и очередей на Сионской, а во сколько раз выросло с 60-х число посещающих Иерусалим, помогает размышлять о судьбе Котеля, окажись после 67-го другой судьба Храмовой. Стала бы Стена объектом исключительно историческим ("вот, где приходилось евреям молиться, пока вход на Храмовую не оказался доступен") или сохранила бы свою собственную накопленную за столетия святость? Сбылось то, что сбылось, другим путям хода истории не было суждено воплотиться, и большинству из нас, узнавшим Старый Город в его сегодняшнем формате существования, дико вообразить роль южного участка западной опорной стены насыпной платформы Храмовой горы сведённой к его изначальному техническому назначению. Дико и кощунственно, скажут и почувствуют многие.

Даян и Рабин побывали на Горе и у Стены сразу же. Эшколь тоже хотел, но Даян сказал, что там очень опасно, премьеру нельзя, и премьер потом по-настоящему и надолго обиделся на Моше; не в первый и не в последний раз, впрочем.

В компании того самого Узи Наркиса, которому только вчера говорил про Ватикан, Даян сфотографировался для истории у Львиных ворот. Стоя перед Котелем, министр обороны зачитал с листа "Вернулись к самым святым нашим местам. Вернулись, чтобы вовеки не разлучаться", чем примерно определил направление хода истории.

Сохранено