Даты.

Накануне этого дня мы ехали в поезде Брест-Вена и каждая проверка на каждой границе пугала нас, т.к. в каких-то деталях приёмника Океан были спрятаны микроплёнки, но всё обошлось. А когда в вагон вошли ребята с узи наперевес, нас охватило невероятное спокойствие. Всё! Все опасности позади!
И вот мы в Вене.
Почти все пассажиры вагона ушли вслед за представителями Джоинта, а мы пошли за ребятами из Сохнута.
Нас привезли на автобусе в какое-то здание, принадлежащее Красному Кресту, и никуда не выпускали, говорили, что существует опасность терактов.
Разместились мы всей семьёй в одной комнате. Каждого из нас куда-то вызывали и задавали всякие, не помню, какие вопросы.
Потом был обед, где мы всё время говорили официанткам данке шон…
А уж вечером мы были на карнавале. Все работники сохнута были в костюмах, а мы смотрели на них испуганными глазами. К нам подсела жена какого-то работника израильского консульства и начала рассказывать, как мало у неё свободного времени и поэтому она моет окна в Йом Кипур…
Сын чувствовал себя отлично, всё время жевал мастики, что очень волновало маму. Ей тоже понравились мастики, но она волновалась, что эти резинки у ребёнка в животе могут не перевариться! Оказалось, что она их проглатывала. Через день после приезда в Израиль, в Мевасерет Цион, у неё был приступ аппендицита и её прооперировали.
На второй день был досмотр ручной клади. Мы умудрились перепугать всех досмотрщиков! Когда они нашли у нас в чемоданах несколько кусков серого стирального мыла, они решили, что это динамит. Трудно было убедить их, что это мыло для белья! "Таким вонючим вы стираете своё бельё?", - спрашивали они.
А потом мы летели в самолёте и уже над Тель-Авивом по радио начали петь Атикву.
Почему-то меня удивили жёлтые уличные фонари дневного цвета…
Надо сказать, что состояние было шоковым, хотя всё шло нормально. И ждали нас и встречали нас, и домик с уже накрытым столом нас ждал, а было как-то не по-себе.
Учительница в ульпане была замечательной. Сарочка Таненбаум. Одно её присутствие, её громкий смех, доброжелательность уже успокаивали.
Иерусалим показался мне каким-то очень чужим. Я никогда прежде не бывала в горах. Его забитые всем, о чём только можно было мечтать магазины, меня пугали.
Русскоговорящих было очень мало и, встречая их где-либо, потом рассказывали друзьям, как нам повезло.
Изо всех сил мв насели на иврит. Записывали уроки на магнитофон, дома слушали рубленные сарочкины конструкции. Она заставляла нас на уроках говорить хором. До сих пор у меня звучат в голове её
Ани роца ликнот, Ани ехоля ликнот, Ани цриха ликнот…
Ани роца лишоль,……………………………………………
Ани роца лаавод…
Ат роца ликнот
Ат роца лишоль,
Ат роца лаавод…
Он, она, они, мы… И на все эти конструкции можно было лепить глаголы, инфинитивы и думать, что ты почти уже разговариваешь на иврите, а тем временем по телевизору говорили на таком быстром иврите, что трудно было отличить его от арабского. Да и сами евреи были очень похожи на арабов.
Да, был один очень приятный сюрприз! Песни на иврите разительно отличались от арабских своей мелодией.
В центре абсорбции активно помогали нам устраиваться на курсы, на работу, устраивали по пятницам встречу субботы. Пели песни…
Циён томати, Циён хэмдати…
А я никак не могла понять, почему Циёон в томати…
Наши сидели на этих встречах и пересмеивались, а олимы из Англии, Австралии, Америки на все голоса с энтузиазмом и радостью пели эти песни. Шмуэль, директор ульпана в кипе смотрел на нас с обидой…
Сейчас все эти песни стали частью нашего прошлого и вызывают нежность.
А потом мы начали потихоньку устраиваться и началась жизнь в Израиле.
И завтра начнётся её 34-тый год.