ctujlybr- сегодник (frenético) избранные отрывки из писем пионерам Африки

Мало - это сколько, вяло интересуется участковая дама. Часов пять-шесть в два дня, честно отвечаю я. Участковая дама меняется в лице. А что, спрашивает напористо, ты делала, чтобы не спать? Ну, как, я же только что сказала - работала. Писала. Нет, нетерпеливо трясет головой, что ты делала, чтобы не спать и работать? Ела? Глупости, отвечаю, начиная злиться, от еды только сильнее засыпаешь. Ничего не делала, писала. А как поддерживала бодрость, почти орет она. Кофе? Энергетические напитки? Амфетамины? Беру её за руку, объясняю, как дитяте: когда человек пишет, ему не нужны амфетамины, он и так наэлектризован. А если не получается наэлектризоваться, то лучше идти спать, потому что никакой работы все равно не выйдет.
Две минуты сидим молча, глядя друг на друга, потом участковая дама обмякает.
Может, спрашивает почти участливо, дать тебе направление к психиатру?
***
Парикмахерская - источник знаний. Солёная вода, говорит добрая женщина по имени дона Лена, похожая в зеленом колпаке с дырками на душ Шарко, огня не гасит. У одного знакомого человека во время рыбалки загорелся мотор в лодке, и сын, сына он выбросил за борт, чтобы потушить, потом выловил и отвез в больницу, но тот всё равно умер, потому что солёная морская вода огня не потушила, а только загнала его внутрь, и он всё там сжёг, так знакомому человеку объяснил доктор.
Дона Лена, бедняжка, родилась не в ту эпоху: она любит истории про сожженных и повешенных и, сидя у окна, с тоской косится на то, что осталось от позорного столба на площади у монастыря Иисуса.
***
У газетного киоска останавливаются черный мерседес-купе июля нынешнего года и старый раздолбанный когда-то зеленый джип, залепленный кое-где изолентой и чуть ли не подвязанный веревочками. Из них одновременно выбираются на улицу два совершенно одинаковых коренастых, смуглых и лысых типа лет шестидесяти, в истошно-красных рубашках-поло. Они делают шаг и застывают, меряя друг друга недружелюбными взглядами, как два драчливых кобеля в одном весе. На них из окошечка со скукой взирает владелец киоска - зеленовато-бледный, длинный, в облачке вечно торчащих дыбом прозрачных седых волос.
***
В парке маленькая большеглазая мать и её суровая, похожая на недоброго резинового пупса, дочь кормят уточек булкой. Уточки сегодня сытые и вялые и булку поклевывают безо всякого интереса. Внезапно из-за птичьего домика выплывает чёрный лебедь и на хорошей скорости несется к булке. Не дать! кричит пупс, привставая в коляске. Не дать! Не дать! Ну как же, говорит мать, наклоняясь, лебедь тоже хочет булочку. Пупс, извернувшись, хватает её за обе груди, хмурится, что-то себе думает, потом милостиво кивает. Ааа, булку. Булку дать.
***
На травке, на маленьком полотенце, загорает девочка в крохотной маечке и почти несуществующих шортах. На ногах у неё огромные солдатские шнурованные ботинки до колен.
Неподалёку от неё седой усатый цыган в клетчатой рубашке тычет пальцем в грудь бородатого цыгана-в-чёрном (типичная одежда местных цыган: чёрный костюм, чёрная рубашка, чёрная фетровая панама и чёрные узконосые ботинки). Не торопи меня! Слышишь? Не торопи! Я вот-вот дозрею, но ты меня - не торопи!
***
Бегу в магазин, с извинениями обхожу многочисленное семейство с небольшой девочкой с розовой соской в углу рта. За спиной слышу изумленное, слегка приглушённое соской: вот так красивенная тётка, да, мам? Мам? Мам? Это же красивенная тётка? Ух, красивенная!