Сотрудничество и надежды

— Как получилось, что сотрудничество с НАТО для новой России началось 22 июня 1994 года? Удивительное совпадение.

— Действительно, дата для России сакральная. В этот день наша страна присоединилась к программе «Партнерство ради мира». Мы решили закрыть страницу нашей истории и начать все сначала. Как видим, она не закрылась.

Тем не менее в тот период сотрудничество постепенно наполнялось содержанием. Одной из предложенных натовцами тем стало миротворчество. Был разработан план совместных мероприятий с датами.

Совместные миротворческие операции были тогда актуальны: бушевала Югославия, во всем мире и в различных местах на постсоветском пространстве периодически вспыхивали вооруженные конфликты. Очень любопытно, что терроризм как таковой в этой связи практически не обсуждался.

— Как называлась ваша должность и место в этих переговорах?

— В то время в Министерстве обороны существовали находящиеся на стыке взаимодействия с органами власти (Федеральным собранием, администрацией президента, министерствами) Управление военного строительства и реформ, а также информационно-аналитический центр Минобороны. Они вырабатывали совместные подходы по вопросам национальной безопасности и военного реформирования. Мы активно участвовали в написании концепций национальной безопасности, военной доктрины и других важных документов. Одним из направлений деятельности был мониторинг военно-политической обстановки в отношениях России с НАТО и формирование политики взаимодействия с этой организацией. Я пришел туда после Академии Генштаба и через некоторое время возглавил это направление работы.

Поездки в страны НАТО, приемы их делегаций были регулярными и довольно частыми. В этой работе участвовало и Договорно-правовое управление Генерального штаба. Разумеется, постоянно привлекали сотрудников Главного оперативного управления Генштаба. Их интерес понятен в силу специфики управления: изучение направлений, театров военных действий, группировок, соотношения сил.

Как я понимаю, в составе Министерства обороны нужны были отдельные органы формирования военной политики, частично снимающие эти задачи с загруженных под завязку управлений Генерального штаба. Все телефонные переговоры министра Павла Грачева с министрами обороны Европы и США готовили мы. Потом на переговорах фиксировали отклик партнеров, готовили новые предложения и так далее.

Мы высказывались примерно так: к чему расширение, если у нас выстраиваются добрые отношения, переговорный процесс активный и надежный, мы вместе готовим миротворческие миссии, обмениваемся опытом, проводим взаимные инспекции? Например, осенью 1995 года мы присутствовали на учениях в районе форта Райли, в дислокации 1-й пехотной дивизии США. Проводили инспекцию два министра обороны — Грачев и Перри, а представлял наше подразделение командир миротворческой дивизии из Приволжского военного округа.

Первая трещина

— То есть уже в 1994 году вы почувствовали, что партнеры ставят перед вами вопрос о расширении НАТО?

— Да, в беседах оговорки на эту тему уже были. Нам говорили: «Ну ведь есть страны, которые хотят войти в НАТО». Наш ответ был прост: страны есть, но решение принимается не этими странами, ведь надо учитывать политическую целесообразность и безопасность новой России. Но как только партнеры сталкивались с нашей позицией, они немедленно отрабатывали назад: «Вы же понимаете, что мы этот вопрос рассматриваем гипотетически?»

Мы чувствовали в эти моменты, что НАТО и само не знало еще, что ему делать. После прекращения действия Организации Варшавского договора 1 июля 1991 года непонятна была судьба самой конструкции НАТО. Разнородные политические силы Европы и США задавали в тот период прямые вопросы чиновникам НАТО о целесообразности его существования в неизменном виде после исчезновения главного противника.

Сами чиновники поспешно искали ответы на такие вопросы. Нам потом уже объясняли их самые высокопоставленные военные: «Ребята, вы не представляете силу чиновничьего лобби в НАТО. Это тысячи чиновников в политическом сегменте организации. И вдруг кто-то захотел их лишить работы? Да они революцию в Европе устроят, лишь бы сохраниться».

— О каком количестве чиновников идет речь?

— На тот период — несколько тысяч в комитетах, поддерживающих организациях, региональных отделениях политических органов всех мастей. Об этом нам приходилось слышать, в частности, и от министра обороны США Уильяма Перри на переговорах с министром Грачевым в США в 1995 году.

Сил нет, трещина расширяется

— Почему же так все получилось?

— Одновременно в наших отношениях развивались и раздражающие факторы. В первую очередь это череда кризисов, связанных с распадом Югославии. Посол по особым поручениям, замглавы Госдепартамента Ричард Холбрук, один из авторов Дейтонских соглашений, приезжал в Дом приемов на улице Воровского в Москве на переговоры по Югославии.

За столом переговоров он вел себя очень резко. Наши дипработники, которых сегодня называют хамами и грубиянами, до такого стиля близко не дошли. Тяжело нам было с ним, ведь сил особых противостоять позиции высшего чиновника США в то время у России не было.

— Это можно выразить в цифрах?

Ни по логистике, ни по материально-техническому обеспечению и составу сил и средств мы не могли проводить корпусные и армейские операции. Наличие более-менее современной техники в войсках к концу 90-х годов было от 12 до 15%. Наиболее обеспеченными были РВСН, а по сухопутным войскам этот показатель был всего 3–5%. США тратили на одного военнослужащего 125–150 тысяч долларов в год. Наш показатель был на уровне 15–20 тысяч.

— Но в это время шли чеченские войны, проводились какие-то операции?

— Именно «какие-то». Это трудно назвать операциями. В Вооруженных силах было тогда 2,1 миллиона человек. Из этого числа с огромным трудом сумели найти для операций в Чечне 85 тысяч и с горем пополам их обеспечивать. Вот такое было реальное положение в то время, когда мы вели переговоры с НАТО. И его руководители, конечно, все это видели и понимали.

Министр МВД и министр обороны на совещании сообщали, что не имеют более ни одного даже сводного батальона, который они могли бы дать командующему нашей группировкой на усиление (министром обороны в этот период был Игорь Родионов, а министром внутренних дел — Анатолий Куликов. — В. Ш.). Арбитром на этом совещании был Сергей Степашин. Он все это слышал и разводил руками.

Лебедь видел перед собой две главные проблемы: положение в Чечне и вопрос расширения НАТО. Идти с этим было некуда, кроме Совета безопасности. Встал вопрос о поездке нашей делегации во главе с Александром Ивановичем в штаб-квартиру НАТО. Готовились серьезно, проводили закрытые круглые столы и совещания. Начали составлять доклад Лебедя перед руководством НАТО.

Доклад для делегации России во главе с секретарем Совета безопасности мы написали за одну неделю в начале октября 1996 года. Начались согласования. Несколько раз ездили в МИД, работали с министром Примаковым и его замом Николаем Николаевичем Афанасьевским.

Хотя доклад и начинался с ритуальных слов «мы прошли большой путь сотрудничества», по содержанию он был довольно жестким. Там была часть из 10–12 пунктов, описывающая, что будет, если начнется расширение НАТО. Возобновление производства ракет средней дальности там тоже было упомянуто.

Караван вошел в трещину

— А почему получился такой доклад? Что происходило за эти два года, если в самом начале обсуждали исключительно сотрудничество?

— События развивались для нас странно — как бы параллельно и независимо друг от друга. Вроде бы на переговорах все понимали, нам отвечали: «Да, да, да». А караван расширения тронулся с места и начал набирать инерцию.

— В чем выражалось движение этого условного каравана?

— Помимо информации из разведки, уже в прессе начали появляться сообщения об официальных встречах на государственном уровне руководства НАТО с представителями Чехии, Венгрии и Польши для обсуждения вопросов предстоящего вступления в организацию. Было проведено несколько раундов переговоров, и это никто не скрывал. Нас в то время удивляло, что последовательную позицию по расширению НАТО занимал только аппарат Совета безопасности.

При согласовании в МИДе меня начали журить — слишком жестко. Евгений Максимович возглавил МИД в январе 1996 года. Он был в теме, только что возглавлял СВР. Но и он просил смягчить некоторые формулировки.

Я лишь мог отвечать, что аккуратнее написать не проблема, но ведь НАТО реально начинает расширение. Первыми стали Польша, Венгрия и Чехия — три самые крупные страны, в которых еще стояла инфраструктура и вооружение Северной, Центральной и Южной группы войск. Еще и служащие не были уволены. С этим что делать?

Иллюзии закончились знаменитым разворотом над Атлантикой. Но это был уже жест отчаяния.

Многое решает активность и харизма конкретного человека. Не исключаю, что если бы Лебедь с его энергией и напористостью остался на этой проблеме, не было бы первой волны расширения или она прошла бы на других условиях. Кроме него, это никому среди высших политиков по большому счету тогда не было интересно.

Караван не заметили. Все смотрели в другую сторону

— Как реагировали вообще наши органы и персонажи того времени, ответственные за внешнюю политику, на подготовку расширения НАТО?

— Сегодня трудно вспомнить, было ли в администрации президента Ельцина направление, занимающееся внешней политикой, и помощники по международным вопросам. Возможно, таковым был Юрий Батурин, но не уверен. Совет безопасности лишь проводил консультации и вырабатывал предложения.

И ведь официального поручения заниматься НАТО у Совета безопасности не было! Это была самостоятельная инициатива Лебедя в ответ на приглашения НАТО. Он всего лишь проконсультировался в администрации президента, ему там и сказали: «Поезжай!» Так все и закрутилось.

— То есть президентской экспертизы практически не было?

— Не было. Надо, кроме того, помнить, что с середины 1996 года физическое состояние Ельцина не позволяло ему ежедневно заниматься объемной и непростой проблемой. Тогда же вся работа должна была, по идее, вестись в Совете министров. Но роли и влияния руководителя правительства в этом вопросе я совершенно не чувствовал. На внутреннем совещании Лебедь сказал мне: «Я еду от имени России стучать кулаком по столу, а даже не с кем заранее переговорить».

Видимо, приоритеты политики в то время были другие. Мы хотели задружиться с НАТО. Это подтвердил и сам Путин — в начале своего срока он предлагал принять туда Россию. Видимо, и он пришел в большую политику с этой иллюзией. У военных таких иллюзий уже не было.

— А насколько в процессе участвовал Грачев?

— До отставки в 1996 году он очень плотно был погружен в тему. Подписывал все наши материалы. Но при твердом убеждении, что расширение НАТО для нас опасно, постоянно добавлял, что надо проводить совместные учения, обучение, сотрудничать, искать сферы взаимодействия.

— Могли ли доклады разведки о слабости нашей армии, о невозможности решить проблему Чечни военными методами влиять на лидеров стран НАТО? Россией просто пренебрегли как слабым государством, из вежливости продолжая переговоры?

— Они знали все. Уровень их аналитической работы и системного анализа очень высок. Понятно, что многие наши заявления тогда они воспринимали как блеф.

ПРОДОЛЖЕНИЕ