«Что такое свобода? Сказать любому: пошёл ты на...» - эпатаж от владельца Ralf
secret_firmi — 19.10.2017
Основатель Ralf Ringer, одного из старейших российских производителей обуви, Андрей Бережной любит французские сыры, но горячо поддерживает антисанкции. Ради большой цели можно и потерпеть — без экономической автаркии не может быть сильного государства. Свой бренд предприниматель называет европейским, но западные ценности не любит и не принимает. У нас свой путь и своя великая идея.
«Секрет» встретился с Бережным, чтобы узнать, как его компании удаётся в кризис расти на десятки процентов в год, но поговорил не только о бизнесе. Один из самых успешных обувщиков страны рассказал о государственном управлении, гендерном воспитании, вечном противостоянии Востока и Запада, свободе и о том, как отучить отцов семейств ходить к проституткам.
«Растём, потому что другие падают»
— Оборот российского рынка одежды и обуви в 2016 году сократился на пару процентов, в 2015-м — процентов на десять. Причём у обувщиков дела идут хуже. Однако у акционерного общества «Ральф Рингер», судя по данным из базы СПАРК, всё замечательно: 2014-й — 2,7 млрд, 2015-й — 3,5 млрд, 2016-й — 4,9 млрд рублей. Процветаете?
— В первом полугодии у нас прирост в выручке — 18,8% год к году. По количеству проданных пар растём на 14,3%.
— За счёт чего вам удается расти?
— Ну это философский вопрос... Растём, потому что другие падают — отнимаем у них куски рынка. Почему? Потому что мы лучше, организованнее, умнее, сильнее. Мы — лучшие.
— От обвала цен на нефть и войны санкций с Западом вы, наверно, выиграли? Люди обеднели и стали покупать что подешевле.
— В кризис выигрывают сильные. Когда всё хорошо, все расслабляются. А когда становится плохо, оказывается, что расслабленные не могут сопротивляться. Мы росли и до кризиса теми же темпами.
В кризис мы радикально пересмотрели подход к ассортименту. Раньше поддерживали трендовое европейское направление, но часть ассортимента была исконно «ральфовской» — такое носят русские люди. Сейчас эта часть существенно меньше.
Из брутального, надёжного бренда мы хотим стать взрослым, интернациональным, брендом для всей семьи. То есть не пивом «Охота», а бутылкой хорошего красного вина, которое пьют все — даже детям капельку можно, ничего страшного.
— Сами вы свою обувь носите? А ваша жена?
— Только свою и ношу. Я лишь в футбол играю в «адидасах» или «найках». У жены были полусапожки, которые я ей купил. Какие-то мегамажорные. Но она их надевала один или два раза.
— Какие у вас основные каналы продаж?
— В прошлому году розничные продажи превысили опт. Если брать мужскую обувь, то её однозначно больше покупают в наших магазинах. В женской обуви — 50 на 50. В детской пока продаём больше оптом, чем в розницу, потому что люди должны привыкнуть, что у нас есть ещё и детская обувь.
— А почему, на ваш взгляд, конкуренты теряют позиции? Например, «Обувь России» в 2014-м выручила 4,8 млрд, в 2016-м — 3,1 млрд рублей. Carlo Pazolini вообще банкротится.
— Некоторые растут. Например, Zenden. Сейчас реально… не кризис, кризис — плохое слово. Сейчас — перелом. Перелом в очень многих вещах, в частности, в структуре потребления.
— У Zenden дела идут даже лучше, чем у вас. Они в два с лишним раза больше по выручке. В чём вы уступаете?
— У них больше магазинов. Мы начали открывать свои магазины сильно позже других. Но мы догоним.
— Когда рассчитываете догнать? У вас есть план?
— Нет. Почему? Потому что ситуация с местами с хорошей проходимостью неопределённая.
Мы не будем открывать магазин в чистом поле. Вы же понимаете, что мы сами по себе не являемся трафикогенератором. На «Белой даче» аутлет продаёт лучше, чем аутлет при фабрике, потому что там есть люди.
Мы очень хотим открыться в ТЦ «Мега Химки» — нет мест, не дают. Когда я догоню всех? Вот когда откроемся в «Мегах» в Химках и на Тёплом стане, тогда и догоню.
«Во второй раз на работу обратно не принимаем»
— Где вы производите обувь?
— В Российской Федерации. У нас три производства полного цикла. Одно — в Москве. Здесь у нас четыре конвейера. Москва выпускает 3600 пар в день. Это фура обуви. Во Владимире выпускаем, может быть, 3000 пар в день, в Зарайске — 2000 пар плюс заготовки. Зарайск делает чуть больше полуфабриката, чем готовой обуви. А во Владимире мы ещё подошву делаем.
— В одном из интервью вы рассказывали, как боролись с менталитетом работников фабрики в Зарайске. Что с ними было не так?
— Зарайск — маленький городок, где у людей крестьянская ментальность. Ничего против крестьян не имею, но если в Москве плюс десять процентов к зарплате — это мотиватор, то там — нет. Там мотиватор — свободное время, у них у всех огороды.
Изменилось всё тогда, когда мы сумели создать вот этим людям, которые живут в Зарайске и не мотивированы интенсивно работать, конкуренцию. Построили общежитие на 300 человек. Из 700 человек, которые работают у нас в Зарайске, почти 300 живут в общежитии: человек 100 — граждане РФ, человек 200 — не граждане РФ.
Теперь мы во второй раз на работу обратно не принимаем. Есть право на одну ошибку. Ты у нас работаешь, мы к тебе очень хорошо относимся, ты имеешь право попробовать работать в другом месте, вернулся — мы тебя возьмём обратно. Если ты ещё раз уволишься, мы тебя больше не возьмём. Это закон.
«Ребята, давайте договоримся, какой курс рубля — нормальный»
— Недавно вы выступали в Торгово-промышленной палате и говорили, что государство никак не защищает отечественного производителя. От кого государство должно вас защитить? И почему оно вообще что-то вам должно?
— Не говорил такого. Мы обсуждали политику ЦБ. Я говорил, что, с моей точки зрения, политика свободного валютного курса — это плохо. Очень плохо.
Движение товаров через границу туда-сюда определяется двумя факторами: таможенными пошлинами и валютными курсами. Всё. Если у тебя таможенных пошлин нет, а курс дёргается, как прогнозировать продажи?
Представьте: завтра доллар подешевеет на 20%. Значит, себестоимость у наших конкурентов свалится на 20%. Как нам продавать? Как жить? Это же чушь собачья!
— Вы хотите, чтобы ЦБ устанавливал курс?
— Если у государства цель — развитие внутреннего производства, курс должен контролироваться. Что нельзя там всё посчитать — это чушь собачья.
Когда у тебя в течение недели вот такая хренотень происходит (рисует в воздухе затейливую кривую), такое впечатление, что на этих резких скачках зарабатывают одни спекулянты. Больше — никто. Зачем давать зарабатывать спекулянтам, мешая всем остальным?
— Курс евро, например, никто не регулирует.
— Немецкие концерны в состоянии делать хорошие автомобили и без вмешательства ЦБ, понимаете?
У более развитых рынков, конечно, выше уровень самозащиты. Наш рынок — маленький кораблик в океане. А если у вас рынок — маленький кораблик в океане, к нему нужно именно так и относиться. Иначе его накроет волной к чёртовой матери.
— В конце августа член исполкома Российского союза кожевников и обувщиков Александра Андрунакиевич предложила ввести специальный налог на импортную обувь. Поддерживаете?
— Я считаю, что для внутренних производителей это было бы хорошо, потому что мы смогли бы продавать обувь чуть дороже. Но покупателю было бы плохо.
Покупатель, конкретный человек в Зарайске, скажет: «Ой, я прихожу в магазин, обувь стала на 10% дороже! Как плохо!» Но зато в компании Ralf Ringer, на предприятии в Зарайске, мы тут же откроем сто рабочих мест с хорошими зарплатами.
Не будет пошлины — закроем сто рабочих мест. Обувь будет в магазине дешёвая, только работать человек где будет? Пойдёт очередной магазин открывать, жвачки Wrigley продавать? Или «Евросеть» откроет?
Если отбросить шутки, себестоимость производства у нас в любом случае выше, чем у ключевых зарубежных конкурентов. Это не только обуви касается. Содержание и развитие человеческого капитала обходится нам дороже. Мы — северная страна. Нам женщин надо не только в сапоги обувать, но ещё и в шубы одевать. Жилища нужно отапливать шесть месяцев в году, а зарубежным конкурентам — не нужно.
Если те, кто принимает решения, хотят, чтобы производства внутри страны развивались, они должны эти производства защищать. Пошлинами ли, прямыми ли дотациями... Иначе мы должны закрыться. Мы должны собрать манатки и уехать производить в Индию. Там — дешевле.
— Почему вы до сих пор не уехали?
— Потому что мы надеемся, что у людей, которые принимают решения, наконец-то заработают мозги. Я рассчитываю на то, что не я один такой умный.
Я не говорю о запретительных пошлинах, кстати. Только о компенсационных. Мне не нужно, чтобы мы тут жировали за чей-то счёт. Но компенсацию — дайте. Иначе уедем в Индию!
— А вам не кажется, что искусственные ограничения — это…
— А вам никогда не казалось, что если мужчина, находясь в браке, не будет искусственно ограничен этикой, культурой и т.д., он пойдёт к проститутке? Простая логика: потому что она красивее. Верность — это ограничение свободы, которое человек принимает, чтобы сохранить семью. Вот в целях сохранения государства тоже нужно ввести некоторые ограничения.
— Некоторые мужчины не ходят к проституткам, потому что любят своих жён.
— Мы же сейчас не о любви говорим. Может быть, покупатель в магазине тоже понимает, что надо бы русское покупать, но там — дешевле. Он идёт и покупает то, что стоит дешевле. Не нужно человека совращать.
«Качество — это субъективная оценка»
— Искусственное ограничение конкуренции на продуктовом рынке (антисанкции) привело к росту цен и ухудшению качества продуктов. Хороший сыр российского производства появился. Но для подавляющего большинства жителей страны он дорог — им приходится есть сырный продукт. С одеждой и обувью то же самое может произойти.
— Я очень люблю салат из рокфора с цикорием. Рокфора больше нет. Есть только какие-то белорусские подделки. Но сказать, что я умираю без рокфора... Ерунда это всё. А вот горгонзола, которую у нас делают. Она дороже европейской? Не верю!
До кризиса я покупал рокфор: сто баксов — кило. Это 2800 рублей — немыслимых денег рокфор стоил. Потом, хороший, я очень любил… французский… не грюер… комте! Он тоже стоил — 800 рублей за 1 кг.
— А сейчас за те же деньги можно купить не французский, а пластиковый…
— Да. Но в пересчёте на евро, у вас комте бы стоил сейчас 1600 рублей за 1 кг!
— Не верите в то, что качество упало?
— Но вы же можете отличить хороший рокфор от плохого?
— Рокфор истинный и рокфор-копия — отличаются. Но наши учатся. И Ralf Ringer, когда начинал 20 лет назад, тоже отличался, а сейчас — нет. Сейчас мне пофиг. Сейчас я не боюсь сравнения, например, с Ecco.
Мы продаём дешевле, поэтому у меня ботинок недофинансирован. У Ecco материалы стоят дороже. Точно так же Mercedes лучше Volkswagen ровно настолько, насколько он дороже. А вот Volkswagen лучше УАЗика уже по определению.
Hugo Boss, сделанный в Италии, — это реально круто. Многие вещи я хотел бы так же делать, но нам столько не заплатят за обувь. Когда у человека есть 100 евро, он может купить большой бренд, который лучше сделан, по уму — как раз, например, какой-нибудь Eccо. А если у него есть только 70 евро, он идёт в Ralf Ringer.
К чему я это говорю? К тому, что мы учимся. Антисанкции привели к тому, что потребитель теперь покупает что-то худшего качества за большие деньги? Да, возможно. Но мы живём в век перемен. Если бы мы этого не сделали, то, случись завтра война, вы бы уже никогда не поели рокфора. А сейчас есть шанс, что ещё поедите.
— А будет война?
— Почему войны быть не может? Войны всегда были… Я к чему говорю? Сыр — это не очень хороший показатель. На сегодняшний день единственный импортный товар, без которого мы не можем обойтись, чтобы производить в России обувь, — это химия. Мы всё ввозим: каучуки, полиуретан... Если завтра нам закроют ввоз, нам — пипец. Понимаете?
— Да.
— А закрыть ввоз чего стоит? Кстати, интересная вещь. Чтобы делать полиуретаны, там есть какой-то сложный химический компонент, который требуется в небольших количествах. Всего три завода в мире его производят.
— Вы у кого покупаете?
— Мы покупаем у крупнейших мировых концернов: BASF, Huntsman... Вот если BASF прекратит поставки? Почему Siemens не даёт турбины в Крым, а BASF будет давать полиуретан? Нет причин. Значит, не будет.
Ну короче, я сторонник того, что страна должна иметь возможность в любой момент произвести весь спектр товаров, которые необходимы, чтобы на следующий день люди пошли на работу и работали. Если этого нет — нет страны. Этот объём мы должны производить хотя бы внутри нашего экономического союза с Казахстаном, Арменией…
Вот если мы завтра сможем произвести всё, чтобы пойти на работу, то мы независимые, свободные люди. Потому что это и есть свобода. Тебе говорят: «Я тебе не поставлю турбину для Крыма». А ты отвечаешь: «Да пошёл ты на хрен».
Что такое свобода? Сказать кому угодно: пошёл на... Вот — свобода! Сказать BASF: «Обойдусь без твоего полиуретана. Пшёл вон!» А не то, что мы будем выбирать, какой нам полиуретан удобнее закупать или какой сыр вкуснее. Нет. Свобода — это сказать: «Уходи, справлюсь без тебя».
— И жить в аскезе.
— Ещё раз. Совсем не в аскезе. Так, как тебе хочется. Ты же это делаешь не просто так. Не из вредности.
«Гендерного равенства не может быть по определению»
— То есть вы делаете политически мотивированный выбор. И ради этого выбора готовы на всё?
— Ради права! Вы не из «Свидетелей Иеговы»?
— Нет.
— Точно?
— Точно.
— А у вас есть знакомые из «Свидетелей Иеговы»?
— Вроде нет.
— Очень странные люди.
— А у вас есть знакомые из «Свидетелей Иеговы»?
Окончание интервью читайте на сайте "Секрета
фирмы"
Фотография на обложке: Арсений Несходимов / «Секрет
фирмы»
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Смерть ей к лицу: Как две женщины почти разрушили бизнес
Avon
Оскал социализма: Почему китайцы делятся туалетной бумагой
«Моя нечестивая жизнь»: Как строили бизнес на абортах в 19 веке
|
|
</> |
Все о приеме у гнатолога: от диагностики до лечения 
В Ростовской области начался эксперимент по применению беспахотной технологии 
Зеленский сказал, что хочет вернуться к своему любимому занятию: игре на рояле 
Утро, опрос систем 
Пересечения 
Одна из трудностей журналистики 
Без названия 
Old Auto Блохер Mode on 
Наезд на ДНС 
