ЧТО ЕЛИ В МОЁМ ДЕТСТВЕ - продолжение
domestic_lynx — 06.02.2020МЫ ИДЁМ НА РЫНОК
Мясо, овощи-фрукты покупали на рынке. В магазинах тоже кое-что из этого продавалось, и дешевле, но на рынке – лучшего качества. Собственно, мясо вся провинция покупала на рынке; в магазинах оно систематически было только в Москве, да, может, ещё в Ленинграде и в Киеве. Но уж на рынке мясо было всегда; правда, не по госцене в 2 руб. за килограмм, а дороже. Зато и мясо было отличное.
Поход с мамой на рынок был важным воскресным развлечением. Мама советовалась с бабушкой, что надо купить, и мы отправлялись. Мне помнится, что это было рано утром, но теперь я понимаю, что не очень рано: было уже светло, значит, по зимнему времени это часов около девяти. Мне поход на рынок помнится ярким, хрустким зимнем утром. Мы деловито идём мимо красно-кирпичной монастырской стены, где в те дни помещалось училище ГВФ (гражданского воздушного флота), и вскоре оказываемся у ворот рынка. У мамы в руках чёрная дерматиновая хозяйственная сумка, в которой лежат на всякий случай парочка сеток-авосек. У ворот рынка стоят лошади, запряжённые в сани: колхозники на них привозили свой товар. У ворот, ещё до входа на рынок, продают самодельные цветы, вероятно, для кладбищенских надобностей. Они сделаны из бумаги, окрашены в яркие цвета и покрыты слоем воска (или парафина). Мне они кажутся сказочно красивыми, и я начинаю выпрашивать у мамы цветочек. Мама цветы презирает: деревенская безвкусица! Но я канючу, и она обещает купить на обратном пути, если деньги останутся. Деньги остаются не всегда, да и цветы иногда оказываются распроданными, и это меня слегка огорчает. Но нередко мне всё же удаётся разжиться цветочком. Любопытно, что маленькие девчонки поголовно любят искусственные цветы. Через много десятилетий, уже в подмосковном посёлке, где мы живём сейчас, моя дочка выпрашивала у меня купить цветочек. Вся и разница в том, что теперешние – пластмассовые.
На рынке чего только нет! А народу! Народ ходит, приценяется, пробует, торгуется. Моя мама преображается из серьёзного технического специалиста и местной гранд-дамы в рачительную, экономную хозяйку, которую на мякине не проведёшь. К торговкам она обращается на «ты» и зовёт их «хозяйка».
В первую очередь надо купить самое важное и дорогое – мясо. Идём в мясной павильон. Мясо и молоко продаётся в павильонах – длинных сараях, на всю длину которых тянутся два прилавка из некрашеного дерева, за которыми стоят продавцы, а покупатели расхаживают посредине. Куски мяса разложены на деревянном прилавке. Весы – традиционные: две тарелочки, гири и «уточки», которые должны сойтись клювиками, когда гири подобраны правильно. В магазинах уже другие весы – со стрелкой, а торговки вразнос используют так называемый безмен, его можно носить с собой. Мама внимательно осматривает кусок, иногда торгуется, наконец покупает. Объясняет мне, какое мясо для чего используют. Мама показывает продавщице, какой кусок показать, та поднимает его вертит туда-сюда, мама придирчиво оглядывает, прищурив глаза, и берёт, либо отвергает.
Мама рассказывает, что её научила разбираться в мясе тётя Варя, сестра отца. А её собственная мама, моя тульская бабушка, которую я обожаю, оказывается, ничему хозяйственно ценному свою дочку не учила. Иное дело тётя Варя – умелица на все руки. Я чувствую тут тень какой-то давней семейной распри, мне не понятной. Мне обидно за бабушку: по-моему, она – замечательная, учительница начальных классов, все её уважают, бывшие ученики пишут письма даже из армии, а сколько всего умеет – вязать, вышивать, выращивать цветы и яблоки, которые присылает нам в посылках! А тётку Варьку с её дурацким мясом я и знать не хочу! Так я думаю, но маме перечить не смею. «Вырасту – буду варить молочную лапшу, она гораздо вкуснее всяких там щей», - решаю я.
Потом я поняла, в чём дело. Мамин отец умер очень рано, когда её было лет четырнадцать. Она его очень любила. А бабушка очень скоро, что называется, не износив башмаков, вышла замуж. В родне это вызвало подозрение, что своего второго мужа она знала и раньше и между ними был роман. Сестра умершего отца, та самая тётя Варя, вероятно, распространяла это мнение и особенно усердно и напоказ опекала «сиротку», якобы совершенно оставленную родной матерью, которая обзавелась новым и молодым мужем. Эта трещина всегда была между моей мамой и бабушкой. Второй бабушкин муж погиб на войне; мне о нём никогда не рассказывали; даже не знаю, как его звали и кто был по профессии.
Но тогда я ничего об этом не знала, а мы с мамой просто шли по мясному ряду. Мяса – сколько угодно и на любой вкус. Преобладает баранина – самое ходовое в нашей местности и в то время мясо, во все сезоны. Была и свинина, и говядина. Свинины много поздней осенью, когда забивают выращенного за лето поросёнка. Говядину покупали главным образом на суп, ну и ещё добавить в котлеты, наряду со свининой. Ни о каких стейках не слыхали. Мне и сегодня они кажутся сильно переоценёнными – и в ресторанах, и в общественном сознании.
Цену мяса я не помню, но знаю, что на рынке она выше, чем в магазине, да и мясо лучше. Кто хотел мяса – шли на рынок. Там оно было прекрасное, свежее, не мороженное. Да и негде было его морозить. Разве что в быту вывешивали за окно авоську с чем-то мясным. Упаковку иногда проклёвывали синицы.
В другом павильоне продавали молоко. Стояли тётки в белых фартуках поверх верхней одежды и зазывали покупателей. Молоко привозили в огромных бидонах. Из них черпали специальными мерными половниками, вроде алюминиевого стакана с длинной ручкой. Были литровые и пол-литровые. Предлагали всем желающим попробовать молоко: жирно ли? Не кислО ли? Пробовать давали из крышки, которая имела вдавленную с внешней стороны форму. Вот туда-то, в поверхностную сторону крышки, где ручка, и наливали молоко для пробы. Не слишком гигиенично, но тогда вообще привила гигиены были не такими строгими, как теперь. Я норовила хлебнуть дармового молочка, но мама одёргивала: не намерена покупать – не пробуй. Действительно, молоко нам не требовалось: к нам ежедневно приходила молочница, она приносила молоко нам и другим жителям нашего подъезда. Не помню, сколько именно это стоило, но помню, что платили ей не каждый раз, а за месяц.
А вот творог мы с мамой пробовали и покупали, хотя нередко делали его сами из скисшегося молока. У нас был даже специальный мешочек для этого, из нескольких слоёв марли. Мешочек со сквашенным молоком подвешивали над раковиной, сыворотка стекала – вот тебе и творог. Из покупного иногда делали сырники, тоже вкусно.
Покупали яблоки, в том числе мочёные, солёные огурцы, капусту из бочки. Всё, кроме мяса и молока, продавали на открытых прилавках, над которыми был устроен навес. Всё дают пробовать, чем я широко пользуюсь.
А однажды принесли с базара … щегла. Мама несла его в варежке, а я волочила купленную там же клетку. Почему не посадили прямо в клетку – не знаю. Но помню варежку – голубую с белым узором. Щегол жил у нас долго, освоился и распевал свои щеглиные песни. Кормили его подсолнечными семечками, которые бабушка разрезала пополам щипцами для колки сахара. А пил щегол из старой мыльницы - металлической, эмалированной, с местами отколотой эмалью. Когда садилось солнце, на клетку набрасывали чёрный платок, чтобы щегол жил по природным биоритмам; впрочем слова такого в обиходе тогда не было. Тогда щегол засыпал. А утром его открывали, и он опять заводил свои песни. Я хорошо помню этот платок, старый, плоховатый, с бахромой, сделанный выдергиванием ниток из ткани. Бабушка очень любила щегла, я даже слегка ревновала, подозревая, что щегол ей дороже меня. А потом щегол исчез; мне сказали – улетел, но, думаю, умер. Но жил он у нас в тепле и сытости несколько лет.
«МЯСО-РЫБА»
Был у нас и магазин «Мясо-рыба» - на кругу, т.е. на улице, которая огибала сквер, где стояла статуя Ленина, если мне память не изменяет.
В «Мясо-рыбе» меня привлекали занятные картинки под стеклом, объясняющие, как полагается разделывать мясные туши. Иногда я ходила туда с бабушкой и мы покупали рыбу навагу, которую потом жарили, обваляв в муке; было очень вкусно. В магазине «Мясо-рыба» всегда стояла очередь возле прилавка.
Но настоящее рыбное изобилие было летом, когда приезжал папа в отпуск и рыбачил в Оке. Тогда постоянно варили уху, жарили рыбёшек покрупнее. Приезжал он и на воскресенье. Моей обязанностью было накопать червей на заднем дворе и наловить кузнечиков, которых было видимо-невидимо позади огородов. Помню папину сентенцию: «На кузнеца хорошо берёт голавль».
Я увязывалась на круг за бабушкой не столько ради рыбы (она её и так принесёт), сколько ради соседнего магазина «Галантерея», где продавались разные завлекательные штучки для вышивания, которое я осваивала. Их было не столько, сколько теперь, но что-то было.
А по другую сторону сквера был Гастроном. Там, между прочим, иногда покупали сыр Российский. Торговля была организована странновато, на теперешний взгляд. Сначала покупатель шёл в кассу и говорил: «Мне 200 грамм Российского сыра» (или чего-то другого). Кассирша выбивала чек, и ты с этим чеком шёл к прилавку, где продавщица отвешивала тебе эти самые двести граммов. Обычно это был кусок и малый довесок, чтобы было именно 200 или сколько там грамм. Порой приходилось разрезать пополам даже конфету! Кассирша считала на счётах, очень быстро и мастерски; нас в школе тоже учили считать на счётах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАВТРА
|
</> |