Читая френдленту
antimeridiem — 14.11.2023 vinous_granat: «Вы с плеча-то не рубите. Что кому надо – тот со временем поймёт. Я своего деда понимаю лучше сейчас, когда он уж давно умер. Зато теперь у меня книги из его библиотеки, внутри его закладки, я читаю. Может, он тоже думал, что мне не надо, да и вообще кто же знал, что мне будет надо потом? А вот, кое-что весьма пригодилось.Бабушкины вещи тоже время от времени спасаю с чердака и применяю».
Интересно, какова приемлемая глубина проникновения нужности. Кто должен читать книги из твоей библиотеки, интересоваться твоими закладками или там дневниками. Дети, внуки? Может быть правнуки? Но тогда правнукам придется непросто. У них уже будут книги, закладки и дневники родителей, дедушек и прабабушек. А ведь их далеко не по одной паре… Объем чердака тоже вещь такая… проблемная. Т.е. получается, что это беспокойство о своем добре, о своей памяти, простирается в будущее на смехотворное расстояние – два-три поколения. И тут ничего не остается как мечтать оказаться каким-нибудь Платоном, которого помнят и читают и через две с половиной тыщи лет. Хотя взглянул бы Платон на свои тексты глазами наших современников, едва ли узнал бы себя.
Невольно вспоминается:
... Ну и жизнь пошла! Занятная. Умирать не охота, – Олеша намылил мочалку. – Я тебе, Костя, прямо скажу, что особо в его не верю, в этого бога. Какой тут к бесу бог, не видал я его и врать не буду. Только иной раз и задумаешься. Вот живет человек, живет, а потом шасть – и умер. Как это, спрашивают, понимать? Ведь ежели вникнуть, так вроде чего-то и нехорошо выходит: был человек, а вдруг нету. Куда девался? Ну, ладно, это самое тело иструхнет в земле: земля родила, земля и обратно взяла. С телом дело ясное. Ну, а душа-то? Ум-то этот, ну, то есть который я-то сам и есть, это-то куда девается? Был у меня этот самый ум, душа, что ли, ну то есть я сам. Не тело, а вот я сам, ум-то. Был и нет. Как так?
– Никуда ты не денешься. Останешься. Ну, вот сделал ты мне баню... Умрешь, а я приеду в отпуск, приду париться. Так же вот думать буду, как ты сейчас, и тебя буду вспоминать. Выходит, что ты во мне будешь сидеть, хоть тебя и нет давно.
– Сумнительно что-то...
– Ничего не сумнительно. – Я и сам поверил в то, что на ходу рассказал для Олеши. – Баня? А наши с тобой разговоры все? Ну, вот возьми твою Настасью, она вон у тебя кружева плетет. И не будет ее, а красота эта и после нее останется. Это разве не душа?
– Душа...
– Ну, а вот мы сейчас песню с тобой слушали. Ведь этого человека, может двести годов нету, а душа-то в песне осталась, ты вот только что ее чуял. И никуда этот человек не девался. Разве не правильно говорю?
– Оно, пожалуй, так...
– Вот и ты так же, баню сделал, про жизнь рассказал. И никуда ты не денешься без следа, так в ней и останешься.
– Баня-то – ведь это не я...
– Как же это не ты? – я даже подпрыгнул. – Как это не ты?
– Да ведь умру вот я, а ты возьмешь да баню мою раскатишь! И все мои слова-разговоры забудешь. Вот и вся душа и весь мой ум, весь я и кончился. Ну, ты, может, и не забудешь, а другой забудет, люди-то разные.
– Другой тоже не забудет!
Олеша ничего не сказал в ответ.
(В. Белов, «Плотницкие рассказы»)
|
</> |