Чёрная быль

murryc2 — 28.04.2023

Я не был ликвидатором. Не был и непосредственно пострадавшим, если, конечно, забыть о том, что пострадали мы все. Истинные цифры потерь (и в людях, и в ресурсах) скрывали очень долго, впрочем, их и не знали очень долго. Некоторые цифры потерь в ресурсах по одной лишь Белоруссии я хочу напомнить: очень уж впечатляют. Вышла из оборота 1/5 всех земель Белоруссии, в том числе 100% белорусских чернозёмов. Это были лучшие земли, самые плодородные и самые окультуренные. По деньгам это обошлось в 32 годовых бюджета Белоруссии 1986 года. Выпало на Белоруссию 65-70% всей пакости. Это уж как обычно. Всегда больше всех достаётся тем, кто как бы и не при чём.

О Чернобыле и рекультивации заражённых земель сейчас в ЖЖ много хороших статей. Я напишу только то, что касается лично меня и то, что может быть неизвестно для других.

В 8.30 начался мой рабочий день, и ровно в 8.30 у меня зазвонил телефон. Если на работе в понедельник телефон звонит точно с началом рабочего дня – это верный признак, что случилась гадость. Поднимая трубку, я ожидал услышать, что случилась какая-нибудь крупная неприятность с вычислительной машиной или с кем-либо из сотрудников лаборатории. Вместо этого услышал неожиданное сообщение, важность которого я тогда сильно недооценил. Звонил мой одноклассник, с которым мы не виделись несколько лет. В школе мы были дружны. Потом учились в университете на разных факультетах, но иногда виделись. Потом он распределился на ядерный реактор под Минском, и я слышал о нём только через общих знакомых.

Сказал он следующее: «Отнесись серьёзно, не думай, что это первоапрельская шутка. На атомной станции в Чернобыле (мне ничего не говорило это слово, и тогда я его не запомнил) – крупная авария. Облако сейчас над нами. Закрой все окна, сиди дома, никуда не выходи, и своим скажи всем. Но вообще, говори об этом поменьше». И всё, больше он ничего не сказал. До этого он мне ни разу не звонил, и откуда узнал мой рабочий номер – не знаю.

То, что мой одноклассник решил пошутить, мне в голову не пришло. За неделю до этого мы с женой купили дом, и сейчас наш сын (въехавший в этот дом сразу из роддома) наверняка лежал во дворе под тенью только-только распускающейся груши. Телефона в доме не было, а слова «мобильник» тогда тоже не было. Я скороспешно понёсся домой, режим моей работы позволял это сделать. Сын лежал в коляске и дрыгал голыми ножками, а жена стирала пелёнки под открытым небом. Выстиранное бельё тоже открыто висело под небом.

Может быть, я отнёсся к этому сообщению недостаточно серьёзно, позаботившись только о своей семье? Но что я мог сделать ещё, кроме как спрятать под крышу свою семью? Кому и как громко я мог объявить про радиацию? И какие у меня были основания – звонок бывшего одноклассника? Объявить об опасности должны были власти, но специалисты-ядерщики, обнаружившие радиоактивный фон, не сумели их в этом убедить. А может быть, и не пытались? А то, что дело серьёзно, я понял вечером, когда по радио официально объявили, что ядерного взрыва не будет. Значит, возможность взрыва была… 

==

Так в жизни получилось, что с одноклассником, предупредившим меня о радиации, я так и не виделся. Я даже не знаю, где он сейчас, жив ли. Но потом я встретился с однокурсником, который работал на вычислительном центре при реакторе, и он рассказал, как там встретили Чернобыль. Я ему верю, но сам я там не был.

Рано утром сработали датчики радиации. Естественно, подумали на свой реактор. Ведь радиоактивное облако идёт не мгновенно. Если авария произошла в Ленинграде, Смоленске, Игналине, Ровно или Чернобыле, то об этом должны были известить оттуда и из Москвы, но никто не извещал. Значит, решили, это у нас: обычное заблуждение добросовестного работника в добросовестности других.

Во все стороны были направлены передвижные лаборатории. Жителей посёлка предупредили не выходить из дому. Подготовили автобусы для эвакуации. Прибывающих из города на работу сотрудников задержали в автобусах (это были специальные маршруты для подвозки сотрудников).

Но передвижные лаборатории стали докладывать, что по мере удаления от своего реактора фон возрастает! В реакторе повреждений не нашли. Директор позвонил в Москву и стал извиняющимся тоном мямлить, что у нас непонятная ситуация. Выслушав ответ Москвы, он сначала положил трубку, а потом (очень культурный интеллигентный человек был) с применением ненормативной лексики минут десять рассказывал, что он думает о Москве и Киеве. Чернобыль он не упоминал: ведь судя по фону самого Чернобыля уже не могло быть.

А дальше… Дальше он доложил Первому секретарю ЦК КПБ Слюнькову, и все дальнейшие решения, кому и что говорить, от него уже не зависели.

=======

Я хочу добавить про «обеднённый» уран, то есть, уран-238. Мои одноклассники и друзья ядерщики после чернобыльской катастрофы говорили, что самое страшное для нас — заражение не цезием-137 и стронцием-90, а распыление «горячих частиц», то есть, урановой пыли. Потому что это — навсегда. Цезий и стронций долго будут терять радиоактивность, но потеряют её, а уран — на века. При попадании горячих частиц в лёгкие рак обеспечен. Радиоактивность на природе, вызванную горячими частицами, обнаружить практически невозможно: они испускают альфа-излучение, которое задерживается даже листом бумаги. Но попав внутрь лёгких... и так далее. То есть, жить в местах, где стреляли или бомбили «обеднённым» ураном — нельзя.

Тех сволочей, которые будут использовать такие снаряды, можно поставить даже ниже тех сволочей, что стреляли из танков по людям в Москве в 1993.

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Топливная карта Benzuber

padolski

Амилоидоз и головной мозг спасателей Всемирного торгового центра: новые открытия

a_nalgin

О глобальной перемене Цукерберг — всё?

lacr1ma

Шарокот!

antifreeze

Вручную лепить прикольнее, но сильно дольше, конечно.

congregatio

"Это"

cassette_madam

Три вещи ....

mycruises

Москва. Кусково осенью. Часть II

anna_bpguide

355. Немного чинквеченто

• Ранее
• Архив