Человечек-юла

nz141 — 03.02.2023 Разбирая шкаф, нашла старые часы, давно оставшиеся без хозяев, к ним подтянулся старинный барометр и древние аптекарские весы, на передний план поместила смешного человечека, он может, покачиваясь, крутиться долго-долго.
Руки расставляли реквизит, а в голове вертелось опять из детства:
"А часики тикают, тикают, тикают,
тикают ночи и дни,
и тихую, тихую, тихую, тихую
жизнь мне пророчат они.
Вот закончилось, значит, сражение.
Вот лежу я в траве без движения.
Голова моя в огне, и браслетка при мне,
а часы как чужие стучат в стороне..."

Это Окуджава. Он звучал из папиного магнитофона Spalis, плёнка шуршала, часто рвалась, но мне это не мешало - я любила Окуджаву, все его ранние песни я знала наизусть. Соперничать с ним могли только сестры Бэрри, но тексты их песен мне были непонятны. Совсем крохой я громко распевала "Девочка плачет: шарик улетел...", представляя себя и вернувшийся голубой шарик. Тексты простенькие, легко запоминающиеся, как и ситуации для меня с ними связанные. Вот иду я по длинному коридору нашей коммунальной квартиры на пять семей, плачу, бормочу: "Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье, живите, будто заново, все начинайте снова!" - это я горюю от того, что родители всё бросили и уехали в гости, а меня оставили с нянькой. На экзамене при поступлении в школу после всех традиционных вопросов меня попросили спеть, к стыду родителей, нервно подслушивающих за дверью, я проголосила:
"За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила,
а он ни в чем не виноват."
В школу меня всё же приняли, было это в 1965 году, после Окуджава как-то из нашей жизни исчез. Впрочем, нет - частенько из соседней квартиры, в ней жил детский писатель, тоскливо звучал голос Окуджавы, и мы знали - Г.Н. ушёл в запой.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив