Будущее.

Продолжая:

Что вчера поразило больше всего – с трудом скрываемая радость в голосах многих журналистов.

У певцов есть понятие «новогодний чёс». Поведение большинства пишущих и говорящих в инфопространстве описывается как «послетерактовый чёс». Время зарабатывать. Время манипулировать толпой. Время монетизировать толпу. В этом главном трогательно единодушны все – от самых-рассамых патриотов до самых-рассамых либералов.  Идет чёс.

Сделан еще один шаг к ядерной войне. 

Давно проявилась аналогия – часто люди выбирают букву «А», о – какая чудная буква. Потом – «Б», еще лучше. Выбирают, выбирают, а потом вдруг оказывается, что вокруг – шестеренки огромного механизма,которые прокручивают людей до самой последней буквы, до «Я», люди визжат, истекают кровью, «Плохие буквы пошли, ужасные буквы, не хотим», но шестеренки не слышат и прокручивают до конца. Ярчайшие примеры – Первая и Вторая мировые войны. Вспомните, как радостно выбирали первые буквы все участники и как потом они все были прокручены шестеренками и размолоты в прах. С исключениями, типа США, но в дальней перспективе трещины будущей гибели США пошли именно тогда. Разный период цикла Платона, «Умри ты сегодня, а я – завтра».

То, что обсуждается о теракте – важно, но не принципиально. Принципиальна  поверхность в фазовом пространстве, по которой мы движемся (см. далее цитату). Мы, человечество, находимся на поверхности, как бы мы ни двигались по ней, любой путь ведет к катастрофе и гибели (см. также: https://jumper-alpha.livejournal.com/116526.html ). Наиболее вероятный вариант катастрофы  сейчас – ядерная война.

Единственный выход – перейти на другую поверхность в фазовом пространстве. Все существующие идеи, решения, способы, действия – многократно были в деле и история показывает, что они не смогли перевести человечество на новую поверхность фазового пространства. Необходимы принципиально новые идея, решение, действие. Таким решением и действием может быть пробуждение Альфы, начало работы Альфы, вечного и вечно эволюционирующего коллективного разума России.

Попытаемся?...

Цитаты по теме:

Кратко: «Что сову об пенек, что пеньком об сову – все равно сове не куковать».

Подробнее:

«— Из вашего отчета вытекает, что остров обречен на неудачу? — послышался голос Дженнаро.

— Правильно.

— Из-за теории хаоса?

— Правильно. А точнее, из-за поведения системы в фазовом пространстве.

Дженнаро отбросил бумаги в сторону и спросил:

— А можно это перевести на английский?

— Конечно, — ответил Малкольм. — Давайте решим, с чего начать. Вы знаете, что такое нелинейное уравнение?

— Нет.

— А странные аттракторы?

— Нет.

— Хорошо, — сказал Малкольм, — начнем с самого начала. — Он помолчал, глядя в потолок. — Физика достигла большого успеха, описав определенные виды поведения: движение планет по орбите, полет космического корабля на Луну, маятники, пружины, катящиеся шарики и тому подобное. Обычное движение предметов. Все это выражается так называемыми линейными уравнениями, и математики без труда могут их решить. Мы решали их сотни лет.

— Хорошо, — сказал Дженнаро.

— Но существует и другой вид поведения, который с трудом поддается физике. Ну, например, все, что связано с турбулентностью. Вода, льющаяся из сосуда. Движение воздуха над крылом самолета. Погода. Кровь, проходящая через сердце. Турбулентные явления выражаются нелинейными уравнениями. Решить их трудно и даже почти невозможно. Поэтому вся эта область всегда была непонятна физикам. Но около десяти лет назад появилась новая теория, которая освещает все эти явления. Она называется теорией хаоса.

Первоначально эта теория выросла из попыток в шестидесятые годы создать электронную модель погоды.

Погода — это большая сложная система, а более конкретно — это земная атмосфера в ее взаимодействии с землей и солнцем. Поведение этой большой и сложной системы никогда не поддавалось пониманию. Поэтому мы не могли предсказывать погоду. Но первые исследователи благодаря компьютерным моделям поняли одно: даже если это можно понять, предсказать это невозможно. Предсказать погоду абсолютно невозможно. А причина в том, что поведение системы чутко реагирует на начальные условия.

— Я запутался, — сказал Дженнаро.

— Если я буду стрелять из пушки снарядом определенного веса, с определенной скоростью и под определенным углом и если после этого я выстрелю вторым снарядом почти того же веса, почти с той же скоростью и почти под тем же углом — что произойдет?

— Оба снаряда приземлятся почти в одном и том же месте.

— Правильно, — сказал Малкольм. — Это — линейная динамика.

— Хорошо.

— Но если у меня есть одна система погоды, которую я привожу в действие при определенной температуре, определенной скорости ветра и определенной влажности и если я повторю все это при почти таких же температуре, ветре и влажности, то вторая система не поведет себя почти так же, как первая. Она отклонится и очень быстро превратится в нечто совершенно другое. Гроза вместо ясного солнца. Это и есть нелинейная динамика. Она чувствительна к начальным условиям: мельчайшие различия растут и превращаются в доминирующие.

— Кажется, я понимаю, — сказал Дженнаро.

— В двух словах это «эффект бабочки». Бабочка машет крыльями в Пекине, а погода меняется в Нью-Йорке, — Значит, хаос — это все случайное и непредсказуемое? — спросил Дженнаро. — Я правильно понял?

— Нет, — ответил Малкольм. — На самом деле мы находим скрытые закономерности внутри комплексного многообразия поведения системы. Вот почему столь широки возможности теории хаоса: с ее помощью можно изучать что угодно: уровни цен на бирже, поведение разбушевавшейся толпы, электрическую активность мозга при эпилепсии. Любой вид комплексной системы, где имеют место беспорядок и непредсказуемость. Мы можем найти порядок, лежащий в ее основе. Понятно?

— Да, — ответил Дженнаро. — Но что это за порядок?

— В основном он характеризуется движением системы внутри фазового пространства, — ответил Малкольм.

— Господи, — вырвалось у Дженнаро, — единственное, что я хочу знать, это почему вы считаете остров Хэммонда неперспективным.

— Понимаю, — сказал Малкольм. — Дойду и до этого. Теория хаоса утверждает два положения. Первое: в основе комплексных систем, подобных погоде, лежит порядок. Второе, противоположное первому, — поведение простых систем может носить сложный характер. Возьмем, например, шары при игре в пул{[6]}. Вы ударяете по шару, и он начинает отскакивать от краев стола. Теоретически это очень простая система, почти ньютоновская. Если вам известны сила, приложенная к шару, его масса и вы можете вычислить, под какими углами шар будет ударяться о стенки, то вы можете предсказать и все дальнейшее поведение шара. Теоретически вы могли бы предсказать все его поведение, пока он не остановится. Вы могли бы определить, где он остановится через три часа.

Ясно, — кивнул Дженнаро.

— Но на самом деле оказывается, что предсказать больше, чем на несколько секунд, вы не можете. Потому что почти сразу вступают в действие мельчайшие детали: неровности на поверхности шара, крошечные царапины на деревянной поверхности стола — и поведение шара меняется.

Нескольких секунд достаточно для того, чтобы перечеркнуть все ваши кропотливые расчеты. Таким образом, выходит, что поведение простой системы, каковой является шар для пула, непредсказуемо.

— Понятно.

— А проект Хэммонда, — продолжал Малкольм, — тоже простая система — животные в среде зоопарка, — которая в конечном счете поведет себя непредсказуемо.

— Вы так считаете из-за...

— Теории, — сказал Малкольм.

— Но, может быть, стоит сначала осмотреть остров, увидеть, что там сделано?

— Нет. В этом нет никакой необходимости. Детали несущественны. Теория говорит о том, что поведение острова очень скоро станет непредсказуемым.

— А вы уверены в вашей теории?

— Конечно, — сказал Малкольм. — Абсолютно уверен. — Он откинулся на спинку кресла. — С этим островом не все в порядке. Вас ждет катастрофа.

====

— Взять хотя бы цены на хлопок, — пояснил Малкольм. — У нас есть достоверные данные о ценах на хлопок за последние сто лет, даже больше. Если вы внимательно изучите колебания цен, то увидите, что график ценовых колебаний в течение дня ничем существенным не отличается от графика колебаний за неделю, или за год, или за десять лет... И так во всем. День — это уменьшенное повторение всей нашей жизни. Вы хватаетесь за одно дело, но в результате делаете что-то совсем другое, планируете куда-то поехать, но вам так и не удается там побывать... А в конце вашей жизни оказывается, что все ваше существование было совершенно случайно. И вся ваша жизнь, в сущности, носит отпечаток такой же суетливости.

— Я думаю, это всего лишь один из способов смотреть на вещи, — сказал Грант.

— Нет, — покачал головой Малкольм. — Это единственный способ. По крайней мере только он приближает нас к реальности. Понимаете, концепция подобий подразумевает и представление о повторяемости признаков и о цикличности событий, а это означает, что будущее предсказать невозможно. Все может измениться внезапно, безо всякого предупреждения.

— Ну, хорошо...

— Однако мы себя успокаиваем, тешим иллюзиями, будто внезапные, крутые перемены — это нечто из ряда вон выходящее. Например, несчастный случай... скажем, автомобильная катастрофа. Или то, что нам неподвластно... допустим, неизлечимая болезнь. Мы не воспринимаем резкие, коренные, иррациональные перемены как неотъемлемую часть нашего существования. И тем не менее это так. Теория хаоса учит нас, — назидательно произнес Малкольм, — что линейности, которую мы приписываем буквально всему — от физики до литературы, — просто не существует. Линейность характерна для искусственного, искаженного восприятия мира. Реальная жизнь отнюдь не представляет собой цепочку внутренне связанных событий, которые происходят в строгой последовательности, одно за другим, и напоминают бусинки, нанизанные на нитку. Жизнь — это великое множество столкновений, и какое-то одно событие способно совершенно непредсказуемым, порой даже роковым образом изменить ход последующих.

Малкольм откинулся на сиденье и посмотрел на электромобиль, ехавший впереди в нескольких метрах.

— Это истинная правда, такова структура нашей Вселенной. Однако мы по каким-то причинам упорно делаем вид, что это неправда.

===

— Ну, хорошо. Теория хаоса описывает нелинейные системы. Сейчас она стала очень общей теорией, приложимой для изучения всего, чего угодно, — от фондовой биржи до сердечных ритмов. Очень модная теория. Ее применяют к любой сложной системе с непредсказуемым поведением, понятно?

— Да.

— Ян Малкольм известен среди математиков как специалист по теории хаоса. Он интересный собеседник и приятный человек. Его основное занятие, кроме ношения черной одежды, это компьютерное моделирование поведения сложных систем. Джон Хэммонд, обожающий новомодные веяния в науке, предложил Малкольму создать модель нашего Парка как сложной системы. Что тот и сделал. Его модель — это поверхности в фазовом пространстве, их можно отобразить на дисплее компьютера. Вы их не видели?

— Нет.

— Ну, они похожи на странно искривленные корабельные винты.

Представляете себе?

— Не очень, — отозвался Дженнаро. Арнольд поднял руку и, держа ее горизонтально, ладонью вверх, продолжал:

— Представьте себе, что на тыльной стороне ладони капля воды.

Она должна стечь с моей руки, при этом она может скатиться к запястью, а может к пальцам. Капля может дойти до большого пальца, а может протечь между пальцами. Я не знаю, куда именно она будет двигаться. Но я знаю, что она будет двигаться по поверхности моей руки. Она должна двигаться именно так.

— Ясно, — кивнул Дженнаро.

— Теория хаоса уподобляет поведение сложной системы движению капли по поверхности пропеллера причудливой формы. Капля может скатываться по спирали или напрямую уйти к краю лопасти. Но она всегда движется по имеющейся поверхности.

— Ясно, — повторил Дженнаро.

— В моделях Малкольма обычно есть уступы или крутые уклоны, где скорость резко возрастает. Он сам скромно называет это ускоренное движение «эффектом Малкольма». Вся система может неожиданно перестать функционировать. Именно это он и говорил о Парке. По его словам, Парку как системе присуща внутренняя нестабильность.

— Внутренняя нестабильность? — переспросил Дженнаро. — А как вы отреагировали на его сообщение?

— Мы с ним не согласились и, естественно, проигнорировали, — ответил Арнольд.

— Вы считаете, что вы мудро поступили?

— Но это же очевидно! В конце концов, мы имеем дело с живой системой! Это жизнь, а не компьютерная модель, — объяснил Арнольд.

====

А теперь теория хаоса подтверждает, что непредсказуемость — неотъемлемый компонент нашей повседневной жизни. Она столь же обычное явление, как, скажем, гроза, которую мы так и не научились предсказывать. И великая мечта науки, мечта, владевшая умами в течение нескольких сотен лет, — я имею в виду мечту о тотальном контроле — в нашем веке благополучно захирела. А вместе с ней умерло оправдание науки, позволявшее ей поступать по своему усмотрению. И заставлявшее нас жить по ее подсказке. Наука всегда говорила, что не знает всего, но когда-нибудь непременно узнает. Однако теперь понятно, что это неправда. Это дурацкая похвальба. Подобная бредятина так же доводит до беды, как нелепая мысль, которая толкает ребенка прыгнуть с высокой крыши: дескать, он сможет полететь, будто птица.

— Ну, это уже крайности! — вмешался Хэммонд, качая головой.

— Мы с вами являемся свидетелями заката научной эры. Наука, как и другие устаревшие системы, сама себя разрушает. Чем больше она приобретает могущества, тем меньше становится способна с ним управляться. Ведь сейчас все происходит очень стремительно. Пятьдесят лет назад все сходили с ума при мысли об атомной бомбе. Это было символом мощи. Ничего мощнее и вообразить себе было нельзя! Но всего через десять лет после создания бомбы стала проявляться мощь генетики. А это куда серьезнее, чем атомная энергия.

Достижения ученых-генетиков используются где угодно и кем угодно: и садоводами-любителями, и школьниками в лаборатории, диктаторами и террористами. Это должно заставить каждого задать вопрос: «А на что будет направлена мощь, которой я обладаю?» Но именно на этот вопрос наука ответить не в состоянии.

— Что же произойдет дальше? — спросила Элли.

— Перемены, — пожал плечами Малкольм.

— Какие перемены?

— Большие перемены всегда подобны смерти, — откликнулся Малкольм. — Вы не можете знать, что находится по ту сторону, пока сами там не окажетесь.»