Брошенный край

orden_bezdna — 28.06.2017 Автор - Кока

Брошенный край

Действие первое.

Помещение, похожее на зал недорогого кафе, уставлено пластиковыми столиками и стульями. Низкий потолок из металлической рейки, с выпуклыми плафонами ламп, льющими тусклый желтоватый свет. Антонио сидит за одним из столиков, лицом к залу, подперев голову рукой. Другой рукой что-то пишет, зачёркивает, снова пишет. Амадеус, присев на край соседнего столика, смотрит вглубь сцены. Задник сцены, куда устремлён его взгляд, представляет собой прямоугольное светлое полотно наподобие киноэкрана, и на нём происходит непонятная игра светотени, сопровождаемая неразборчивым звуком, доносящимся откуда-то издалека, с гулким эхом.

Антонио: Вот взгляни-ка. Кажется, получается "фуфырь".
Амадеус (спрыгивает со столика, подходит и наклоняется): Фуфырь?
Антонио (водит пальцем): "Фэ", потом "У", потом обратно через "Фэ", "Ы", "Эр" и мягкий знак. "Фуфырь".
Амадеус: А есть такое слово?
Антонио: Ну, слушай... "Фуфу" ты не знаешь, "фуфаю" ты не знаешь... Зачем тогда вообще было начинать играть, с таким-то словарным запасом?
Амадеус: Подожди, я не говорил, что не знаю "фуфу". Просто уговор был - только существительные. А это... (Неопределённо помахивает рукой)
Антонио: Ну? Что это?
Амадеус: Междометие, восклицание, Бог его знает. Но не существительное абсолютно. Что же до твоей этой "фуфаи"... Такого слова нет, Антонио. Фуфайка есть, да.
Антонио: То есть уменьшительная форма есть, а нормальная, от которой она образована, отсутствует? Хм...
Амадеус: Хмыкай сколько угодно, но это факт, и против него не попрёшь. Есть птичка сойка, но нет сои! То есть, конечно, соя-то есть... Не птица, а растение. Хм... Но они никак, вообще никак не связаны. Или вот лучше такой пример - есть карнавальная маска, но нет никакой масы... То есть... Есть, но с двумя "эс"... И тоже никакой связи между ними...
Антонио: Если ты, Амадеус, не видишь связи между чем-то и чем-то, это ещё не значит, что её нет. Сойка вполне может клевать сою. А масса может прекрасно маскироваться подо что-то, на себя непохожее.
Амадеус: Что-то непохожее на массу? Что бы это могло быть?.. Как думаешь, а соя, поскольку обладает массой, может замаскироваться под саю? Это такая большая булка. Хи-хи-хи...
Антонио: Я не знаю, Амадеус. Может быть, и может. По крайней мере, высказывание твоё звучит вполне логично. То есть, я не могу утверждать, что оно истинно. Но и не могу утверждать, что оно ложно. Как говорил один мудрец, если закрыть двери для всех ошибок, то истина тоже не найдёт входа. Так что твой сарказм здесь ни к чему.
Амадеус: Что за мудрец?
Антонио: Один восточный мудрец.
Амадеус: Послушай, Антонио... Я знаю слово "фунфырь", знаю слово "фуфыра". Но что такое "фуфырь", скажи мне на милость? Это какой-то гибрид бутылки и вешалки?
Антонио (торжественно): Скажи мне для начала вот что... Знаешь ли ты, Амадеус, слово "расфуфыриться"?
Амадеус: Господи, почему меня всё время втягивают в какие-то совершенно не нужные мне дискуссии? Лингвистические, философические, эзотерические... И причём добро бы ещё моими оппонентами были люди действительно убеждённые! Так нет же, мне просто с помощью софистики пытаются впарить какое-то фуфло.
Антонио: Погоди... (Водит пальцем по столу, шепча себе что-то под нос) Хорошо, моё слово - "фуфло". Теперь возражений нет?.. Записываю себе пять букв.
Амадеус: И опять с моей подсказки.
Антонио: Да уж куда уж мы без вас, гениев...
Амадеус (склоняясь над столом): Хм... Хм... Пожалуй, вот! (Быстро чертит пальцем) "Форейтор". Запиши восемь на меня, друг любезный.
Антонио (изменившись в лице): Тэ-тэ-тэ... Не так быстро. (Долго водит пальцем, проверяя) "Форейтор"... (Задумчиво) "Фо-рей-тор"...
Амадеус (потягиваясь и разминаясь): Да. Такой, знаешь, на лошадке. Цок-цок... Хи-хи-хи...
Антонио (откидывается на спинку стула, надувает щёки и шумно выдыхает): Пф-ф-ф-ф... Что-то надоело.
Амадеус: Как, впрочем, и всегда, когда я выигрываю с разгромным счётом. (Поворачивается вглубь сцены. В этот момент полотно полностью покрыто тенью, лишь небольшие световые пятна неопределённой формы медленно проплывают снизу вверх) Гляди, что-то всё-таки есть в этом красивое. Такое ощущение, будто мы куда-то падаем.
Антонио (полуоборачивается и глядит на полотно): Мда... Однако, если бы мы на самом деле падали, мы бы почувствовали невесомость.
Амадеус: Да, если бы падали откуда-то на Землю. Но если бы падали вместе с Землёй...
Антонио: Думаешь, мы всё ещё на Земле?
Амадеус: Хороший вопрос... Если я стою прямо на земле, я на Земле. И если я стою на полу во втором этаже дома, в принципе, ещё нельзя назвать меня космонавтом. На десятом этаже нельзя. На сто пятьдесят пятом нельзя. А вот, к примеру, на шесть миллионов триста тысяч девятьсот девятом?
Антонио: Если бы мы действительно были сейчас на шестимиллионном этаже, Амадеус, мы бы тоже чувствовали невесомость.
Амадеус: С какой стати? Мы же не падаем, а стоим.
Антонио: Сила притяжения обратно пропорциональна квадрату расстояния между притягивающимися телами.
Амадеус: Так расстояния-то никакого нет. Шестимиллионоэтажный дом стоит на Земле, он как бы часть Земли. Выдающаяся. А мы стоим на одном из его этажей. То же самое, что мы стояли бы где-нибудь на Эльбрусе. Что, нас унесло бы оттуда лёгким дуновением ветерка прямо в открытый космос?
Антонио: Не знаю, Амадеус. Может быть, и унесло бы. Но вот что я знаю - это что шестимиллионоэтажных зданий быть не может. Да ещё с совершенно одинаковыми этажами. На каждом чтобы четырнадцать столиков, тридцать восемь стульев, полотно вот это идиотское с театром теней, и два люка - один в полу, другой в потолке. Это какая-то ловушка, пространственно-временная петля, и мы по ней так и будем вечно нарезать круги. (Ударяет кулаком по столу)
Амадеус: Ты нервничаешь оттого, что мы уже давно торчим на этом этаже, не двигаясь дальше. Эта неподвижность отчаяния хуже, чем разочарование движения, Антонио. Надо подниматься выше. Раз было начало, будет и конец пути. Может быть, мы остановились в одном шаге от него? Тебя не сводит с ума эта мысль?
Антонио: А тебя, Амадеус, не сводит с ума мысль, что глупо ждать орла, если шесть миллионов раз подряд выпала решка? Если хочешь, иди дальше, а меня оставь здесь. Я лучше пойду обратно, к началу... Самое смешное, что я не уверен даже и в нём. Ты сказал "было начало" - а было ли оно? Ты помнишь, с чего всё началось?
Амадеус: Да. То есть... Подожди... Была ночь. Мы шли с тобой по городу, горели фонари, было пусто. И тот тип... Он зашёл в это кафе, мы зачем-то увязались за ним...
Антонио: Бред. Ты сотый раз пересказываешь какой-то свой сон.
Амадеус: Он вроде бы нам что-то ещё говорил. Что нужно уходить. Что это как бы портал куда-то там...
Антонио: Куда-то там!.. Хм... Ну, значит, этот портал заело... Как пластинку... Что ты делаешь?
Амадеус (ставит стул на стол, взбирается на них, надавливает что-то на потолке и скрывается в открывшемся люке): Надоело. Я иду дальше, а ты - как хочешь.
Антонио (с тоской оглядывает пустое помещение, на секунду задерживает взгляд на полотне, где снова идёт игра теней, затем лезет в люк): Эй! Подожди!

Конец первого действия.
Занавес.
Действие второе.

Антонио раскачивается на стуле. Амадеус стоит в глубине сцены, приложив ухо к полотну.

Антонио (вздыхая): И каждая далёкая звезда... своих мечтаний лампу зажигает. И лампы уплывают в бесконечность. Ведь звёздам всё равно, куда нестись...
Амадеус (поворачиваясь): А?
Антонио: Всё равно, говорю, звёздам.
Амадеус (возвращаясь ухом к полотну): А...
Антонио: Что там слышно?
Амадеус: Сумбур и какофония. Вроде кто-то с кем-то говорит, а то иногда и музыка доносится, но всё ужасно перемешано, да ещё многократное эхо, гул, завывания. Просто бесовщина какая-то. Я было, знаешь, подумал, что мы и впрямь в кинотеатре с тобою. Только с другой стороны экрана. (По полотну снова разливается тень, и снизу вверх медленно плывут пятна света) А вот и титры пошли... (Берёт стул и с размаху несколько раз бьёт по полотну. Звук как от удара о стену)
Антонио: Бесполезно. Пробовали ведь уже.
Амадеус: Или даже не в кинотеатре, а в кинопроекторе. Карабкаемся с тобою по плёнке с кадра на кадр.
Антонио: Мда... (Смотрит на полотно) Действительно, ощущение, будто падаем куда-то.
Амадеус: Только невесомости не хватает.
Антонио: Если вместе с Землёй, то хватает.
Амадеус: В чёрную дыру падаем?
Антонио: Точно. Поэтому всё растягивается. Дом этот, с кофейней... Время...
Амадеус: Интересный эффект. Растягивание через дробление. Но почему тогда мы сами не растягиваемся?
Антонио: В смысле?
Амадеус: Ну, мы, или наши копии, по идее, должны находиться на каждом этаже, в каждой дробящейся ячейке растягивающегося континуума, нет?
Антонио: А может, мы и находимся. Просто все одновременно передвигаемся в следующую ячейку, поэтому не сталкиваемся друг с другом.
Амадеус: Но погоди-ка... За нами-то, внизу, никого нет, так?
Антонио: Не знаю. Может, и никого... А может, и кого...
Амадеус: Я просто пытаюсь сообразить. Те, самые верхние - они, получается, уже вышли отсюда наружу?
Антонио: Или, если это петля, вошли в нижний этаж.
Амадеус: А если попробовать сделать так... Я сейчас заберусь на пару этажей вверх, а ты сиди здесь. Если твоя теория верна, я встречу там тебя верхнего, а ты здесь увидишь меня нижнего.
Антонио: Слушай, не надо заниматься ерундой. Не надо вот этой лишней путаницы! Я уже как-то привык к тебе, а что там будет за тип этот другой ты, ещё неизвестно. И как нам потом отвязаться от них...
Амадеус (громоздя стул на стол): От кого "от них"?
Антонио: От всей этой толпы настигающих нас двойников, тройников эт цетера! Как мы потом разберёмся, кто из нас кто? Да и вообще... что у них на уме? Может, они уже свихнулись там совсем!
Амадеус (взбираясь на своё сооружение и шаря руками по потолку): Давай придумаем какой-то пароль, который будем знать только мы двое. (Шёпотом) Лакримоза!
Антонио: Будет очень смешно, если они все придумают точно такой же пароль...
Амадеус (залезая в люк): В общем, я скоро вернусь.
Антонио (равнодушно): Удачи...

Как только Амадеус скрывается из виду, Антонио быстро вскакивает и сдвигает несколько столов на крышку нижнего люка. Для большей уверенности садится сверху сам и, сложив руки на груди, начинает ждать. Лампы мигают и гаснут. Антонио, чертыхаясь и опрокидывая стулья, наощупь приближается к светлому полотну. На фоне полотна отчётливо виден его силуэт. Некоторое время слышен только далёкий гулкий звук, затем Антонио словно бы разговаривает с кем-то.

Антонио (устало, с грустью): Так значит, это всё ты?.. Это всё ты, Эрна?..

Антонио садится на пол, привалясь спиной к полотну. Игра светотени за его спиной превращается в кинопроекцию - мелькают чёрно-белые кадры любительской съёмки: девушка в светлом платьи бегает с сачком по лугу, потом показывает на ладони бабочку, бабочка улетает, девушка смеётся, облака в небе быстро меняют форму, капли дождя скачут по листьям, сверкают на ветвях, серьёзное лицо девушки, капли бегут по нему. Всё это сопровождается музыкой:



В конце кинопроекции девушка выходит из кадра, помахав на прощание рукой, изображение снова расплывается, превращается в мельтешение теней, затем всё гаснет, и сцена погружается в полный мрак.

Конец второго действия.
Занавес.


Действие третье.


Антонио сидит на полу, привалясь спиной к полотну. Амадеус, сложив руки за спиной, ходит по краю сцены.

Амадеус: Знаешь, у меня какая-то усталость от всего. Раньше бывало карабкаешься на новый этаж, а душа полна надежд, предвкушений. Каково там будет? Столько же там будет столов и стульев? Так же ли они будут расставлены? Так же белоснежны будут салфетки в пластмассовых стаканчиках лимонно-жёлтого цвета с рельефом в виде бегущих оленей?.. Архитектура этого... этой... этой... (Не в силах найти нужное слово, машет рукой и садится на ближайший стул) И тем не менее...
Антонио (поднимает голову): Ты что-то сказал?
Амадеус: Нет.
Антонио: Когда мне было лет шесть или семь, мы жили в деревне, а по соседству с нами жила семья очень богатого промышленника. Точнее, его жена и дочь, девушка лет пятнадцати, Эрна. Кажется, у неё были больные лёгкие, и богатый отец специально купил дачу в тех местах, известных хвойными рощами. Мы подружились, насколько вообще могут подружиться дети с такой разницей в возрасте, часто гуляли вместе... (Замолкает)
Амадеус: Ты влюбился в неё?
Антонио: Может быть, и влюбился.
Амадеус: А потом она нашла себе более подходящего друга, и ты испытал первую в жизни катастрофу.
Антонио: Можно и так сказать. Было начало осени, моросили дожди, и она перестала гулять. Я всё равно ходил вокруг её дома, надеясь увидеть хотя бы в окне... Хотя бы её бледное лицо увидеть мельком... А потом мне сказали, что она умерла. Что её повезут хоронить в город, там был их фамильный склеп. Мы с матерью заходили к ним в дом. Что-то вроде прощания. В большой комнате на столе стоял гроб. Красноватый лакированный гроб, и на крышке маленькое стеклянное окошечко. Мне было страшно подойти и заглянуть туда. На следующий день её увезли. Я ходил в одиночестве по нашей с нею роще, и всё время думал: вот сейчас они проезжают через мост, вот они едут мимо деревни на том берегу... И перед моими глазами стояло это стеклянное окошечко, в нём отражалось серое небо, а там, за ним, в таинственной сумрачной глубине лежала она.
Амадеус: В глубине неба? Или гроба?
Антонио: Вот они подъезжают к городу, вот уже едут кленовой аллеей кладбища, и ветер с дождём срывают с деревьев алые листья и, словно мокрыми от слёз ладонями хватаются за её гроб, прощаются с нею. Слышит ли она? Я совершенно не мог принять мысль, что её больше нет. Если её нет, тогда зачем вообще всё? Зачем всё? Потом вдруг дождь хлынул сильнее, и меня охватило беспокойство - не проникнет ли дождевая вода в гроб, когда тот опустят в яму? Что происходит там, под землёй, с покойниками? Я помнил про какую-то реку, через которую им надо переплыть. Видимо, гробы были их лодками, и тогда дождь, наверное, помогал им. Наполнял эту подземную реку, ускорял её течение... (Умолкает)

Амадеус подходит к Антонио, садится рядом и обнимает его.

Антонио: Теперь я понял.
Амадеус: Точнее, для кого-то это река, для кого-то лестница... Тут никогда не угадаешь.
Антонио (тыкая пальцем за спину, в полотно): А это моё стеклянное окошечко? Да?..
Амадеус: Помнишь, у какого-то поэта было такое стихотворение, длинное, про птицу, кажется. По ошибке разбившуюся о зеркальное окно. Но помимо этого в стихе прятался ещё один герой. Его имя незаметно складывалось из маленьких слов-кусочков, переползало со строки на строку, и эти два мира - мир разбившейся птицы и мир незаметного героя - они имели общую... ну, как бы точнее выразиться... общую архитектуру...
Антонио: Только мир птицы был живым и реальным, а зазеркальный мир того типа - нет. Птица жила и погибла. А тип всё карабкается по строчкам.

На полотне проступает синий цвет. На его фоне слегка колышатся висящие на тоненьких нитях звёзды из золотой фольги.

Конец.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив