Борис из роты Е.В.

Восточная Галиция. 1916-1917 гг.

Ещё одна история о том, насколько интригующими могут оказаться случайные приобретения на блошином рынке.
Пачка открыток из окопов Первой Мировой, отправленных юным офицером в Петроград, оказалась поводом для увлекательнейшего расследования и привела к интереснейшим людям своего времени.

Часть первая. Открытки с фронта.
Открытки отправлены осенью 1916 — зимой 1917 года с фронта. Адресованы они разным членам одной большой семьи Михаила Капитоновича Добровольского, настоятеля храма святого Мирония лейб-гвардии Егерского полка. Для каждого адресата — своя интонация и содержание.
Прочтём их по порядку. «Яти» и «еры» при перепечатке пришлось заменить для удобства чтения. А орфографических ошибок поправлять не пришлось, написано на удивление складно и грамотно, хотя современная орфография чуть отличается.

Дорогой дядя Миша. Извиняюсь, что долго ничего не писал. Хотя я уже шесть дней в полку, но здесь такая масса новых впечатлений, что я ещё всецело ими поглощён. Писать о них конечно нельзя по вполне понятным причинам, но все они безусловно благоприятные. Жизнь, которую здесь приходится вести, пришлась мне чрезвычайно по душе, а что касается до различных лишений, то во первых их почти и нет, а во вторых если и будут, то мне они не страшны. Сейчас ещё помещаюсь в хате, но через два дня из нея выеду. Назначен вр. команд. ротой Е.В*. Поцелуй ребят. Анне Ивановне сердечный привет.
Борис.
30 окт.
*Рота Е.В. — Сводные роты Его Величества из разных императорских полков входили в состав Сводно-гвардейского батальона. Военнослужащие охраняли семью императора, а также внутренние дворцовые покои.

Дорогой Лёва, пишу тебе с Невского проспекта – не подумай только, что я с ума спятил – здесь каждый окоп имеет своё название, так что живу как будто в Петрограде. Живу очень недурно, только мыши одолевают страшно. По ногам прыгают, по голове без всякого стеснения, пищат и засыпают землёй с потолка, а одному нашему офицеру даже пуговицы с рубашки отъели. Впрочем, в конце концов, это лишнее развлечение. Отчего от вас ни от кого нет писем. Нехорошо забывать обещания. Целую всех.
Борис
4 ноября

Дорогая Тамарочка, напрасно ты думаешь, что твои письма будут для меня неинтересными и не слушай Лёву когда он тебе говорит что письма нужно писать «с выражением». Пиши всегда то, что есть на сердце, и тогда твои письма всегда будут хороши. Для меня же письмо твоё явилось большой радостью, потому что целые дни я только и вижу одно небо, да кусочек немцев сквозь бойницу – поневоле немного взгрустнётся и каждая строчка от своих бывает дорога. Часто я вас вспоминаю и скучаю по вас, но в общем, настроение прекрасное и на душе очень спокойно. Целую. Пиши. Борис.
7 ноября 1916

Дорогой дядя Миша, получили ли Вы мою телеграмму? Я отправил её 8го ноября, но не получил от посланного квитанции. Последние два дня у нас стоит прекрасная солнечная погода. В связи с этим наблюдается большое оживление. Какого рода это оживление ты, конечно, представляешь. По вечерам мы имеем возможность наслаждаться музыкой. На ближайшей батарее есть хороший мандолинист – мы его слушаем по телефону! Слышно очень отчётливо. Ощущается сильный недостаток в свечах. Жечь их как раньше целый день я уже не имею возможности – днём приходится сидеть в полутьме. Впрочем, говорят, что это способствует развитию в человеке способности к отвлечённому мышлению. Посмотрим, так ли это. За исключением этой маленькой неприятности всё идёт прекрасно.
Целую вас всех. Борис.
10 ноября 1916 г.

Дорогой Лёва сижу на новой, очень интересной позиции, расположенной в большом лесу. На прошлой неделе ф-цы* вышибли немцев из их окопов и заняли их. Получился выступ с нашей стороны, от которого до немцев шагов 50 так что эти канальи видны как на ладони. Сегодня весь день стрелял по их бойницам из винтовки. Бойницы как у нас так и у них защищены стальными щитами, но немцы стреляют бронебойными пулями от которых щиты не спасают. Я был сначала очень обозлён этим обстоятельством; но затем попробовал стрелять пулей вложенной в гильзу задом наперёд и оказалось, что такие пули прошивают щиты как бумагу. Так комфортабельно жить, как мы жили последнее время в деревне, нам уже долго не придётся. Рождество будем встречать в окопах. Целую вас всех. Привет.
Борис
1 дека.1916 г.
*Ф-цы — возможно, Финляндский полк Российской императорской гвардии, существовавший с 1806 по 1918 год.

Дорогой дядя Миша. Спасибо большое за книжки. Я был очень тронут твоим вниманием. Не можешь ли ты ещё выслать плёнок 8х10,5 для складного кодака? Я пока снял всего 6 снимков и третьего дня проявлял их у себя в окопе. Когда катушка была ещё в проявителе по близости разорвалась мина и так встряхнула всю землянку, что фонарь потух, а фиксаж опрокинулся на мою кровать. Конечно, снимки были испорчены. Следующую катушку проявлю при более спокойных условиях. - Приехало несколько наших старших офицеров. Роту Его Величества пока принял поручик, а вскоре его заменит шт.-капитан. Об отходе в резерв у нас не слышно ничего, да и дай Бог, чтоб ничего слышно и не было. Может быть эта открытка попадёт к самому празднику поэтому поздравляю тебя и всю семью с праздником и от всей души желаю вам всем радости и счастья в новом году. Кр. целую.
Борис

13го дек. 1916
Милый Аркашенька, поздравляю тебя, папу, маму и всех ребятишек с праздником. Хотел прислать вам маленький подарок работы наших солдат, да опоздал с заказом; пошлю уже позже Рождества. Ты, Аркаша, молодец. Пишешь очень хорошие письма. Они мне очень нравятся. Пожалуйста, пиши почаще. Все письма доходят очень аккуратно дней через 8-10. Завёл себе огромного кота и жалею, что ты его не видел. Он бы наверное тебе очень понравился. Погода у нас всё время очень скверная: ни лето, ни зима, а так гадость какая-то. Крепко тебя целую.
Борис
19 декабря 1916

Дорогая Анна Ивановна, большое Вам спасибо за то, что Вы не забываете меня и радуете своими весточками. Пока получил от вас всех 3 коллективных письма. При чтении их я испытывал приятное, тёплое чувство, как будто бы я сидел не в землянке с мышами, а в Вашей славной столовой. Особенно мне понравилось последнее Аркашкино письмо. Как чудно он описал вечер с Збруевой*, и главное как кратко и вразумительно! Молодец! Мне о своей жизни писать особенно нечего. Позиционная война вещь довольно монотонная. Вот, даст Бог, начнём наступление – будет веселее. Пока же занимаюсь измерением числа накатов из брёвен на землянке и развлекаюсь стрельбой по немецким бойницам. Настроение, вопреки предсказаниям дяденьки, падать не собирается. Сердечный привет
Борис
21 декабря
*Евгения Збруева — оперная певица. О ней см. дальше.

Дорогой дядя Миша, вчера получил твою посылку и был ею очень тронут. Большое тебе за неё спасибо. Поблагодари также от меня Анну Ивановну и ребят. Размерами посылки я был положительно подавлен. Послал я за нею верхового в штаб полка и с ужасом смотрел как он тащил на себе три громадных ящика! Лошадь чуть не скончалась от такой тяжести. Теперь моё сидение в окопе будет «сладким», хотя горьким оно для меня никогда не было. Чувствую себя сейчас так же прекрасно, как и три месяца тому назад. Напрасно ты послал мне деньги. Пускай бы лучше лежали до тех пор, пока я приеду в отпуск, а здесь их совершенно не надо. Единственное, что мне сейчас нужно – это костюм, о котором я писал маме неоднократно уже два месяца тому назад, и о котором ничего не слышно.
Борис.
10 января 1917

Дорогая Анна Ивановна, я был несказанно тронут и обрадован Вашей посылкой. Благодарю за неё от всего сердца. Вашей заботливости обо мне я никогда не забуду. – Наш батальон стоит в настоящее время на фольварке* некого графа Роттермунда и все мы живём сейчас припеваючи. Когда то, в мирное время, здесь была чудная, старинная усадьба с прекрасным домом и вековым парком. Сейчас же дом весь ободран и изрешечен ружейными и шрапнельными пулями, а парк изрыт окопами и могилами. Тем не менее было очень приятно попасть в просторную светлую, тёплую комнату, в которой к тому же сохранились следы прежней роскоши. Да и снаряды сюда не долетают. Уходим отсюда 18го янв. Наступили метели и морозы. Сердечный привет. Поцелуйте от меня ребят.
Борис.
10 янв.1917.
*Фольварк (польск. folwark). Господский двор, сельскохозяйственное заведение, небольшая мыза в западных губ. России и в Польше.

Дорогой Аркаша, пишу тебе из нашего «собрания». Заехал сюда на денек перед тем как ехать в Киев и неожиданно этот день вышел очень веселым. Всё утро летали вражеские аэропланы и бросали бомбы. Наши батареи их обстреливали, а стаканы сыпались на нас. Кончилось однако всё благополучно. Августина моего на днях чуть не убили в то время как он нёс мне обед. Убили деньщика другого нашего офицера и трёх деньщиков ранило. Не повезло беднягам.
Куда вы в этом году поедете на дачу? Неужели опять в ваше излюбленное болото в Финляндии? Уговаривай папу ехать в Крым, к нам. Погреетесь по крайней мере на южном солнце, а то станете опять все холерами.
Все твои письма, Аркаша, я получаю и очень тебе за них благодарен. Попробуй прислать письмо отдельно, адрес ведь ты знаешь, - мне будет приятно чаще получать твои письма. Что ты поделывал эту зиму? Сколько раз разбивал себе нос на катке? А с товарищами часто дерёшься? Если часто, то это хорошо. Привыкай ничего не бояться. Крепко тебя целую. Маме, папе, Лёве привет. Тамаре и Вете послал открытки вчера.
Борис
31 января

Дорогая Тамарочка, сегодня я распростился с окопами, со снарядами, с холодом и другими тому подобными удовольствиями. Еду на несколько дней в Киев отдыхать. Получил вашу посылку №6. Как всегда был ей очень рад, хотя, должен сказать, самыми приятными посылками для меня являются письма, которые за последнее время приходят всё реже и реже. Забыли меня все. Только и утешаюсь тем, что военные действия у нас с приближением весны становятся всё оживлённее и оживлённее. Скоро, по-видимому, прекратится наше скучное бездействие. Ну а Ты как поживаешь? Также как раньше всем вам ставят по вечерам градусники? Или ты уже такая «большая», что освобождена от таких проявлений папиной заботливости? Ведь с весны ты, кажется, уже будешь гимназисткой 5 класса. Давно ли я сам был в 5 классе гимназии! Как быстро идёт время. Воображаю как ты выросла за время моего отсутствия. Приеду в отпуск и вдруг увижу взрослую барышню. Придётся относиться с почтением.
Целую. Борис.

Последняя открытка Бориса без даты, но скорее всего, написана в начале февраля 1917 года. Менее чем через месяц в Петрограде произойдёт вооружённое восстание, которое закончится отречением царя и концом самодержавия. «Скучное бездействие», которое так надоело Борису, действительно прекратится с приходом весны. Жизнь в стране пойдёт «оживлённее» настолько, насколько никто и предполагать не мог.
Часть вторая. Судьба адресатов.
Попробуем проследить за дальнейшей судьбой большой семьи Добровольского, с которой мы только что познакомились.
Как мы помним, Михаил Капитонович Добровольский (1874 г.р.) служил настоятелем полковой церкви. Мирониевский храм был большим и богатым, строил его в русско-византийском стиле архитектор К. А. Тон. Церковь имела три придела и вмещала до трёх тысяч человек, в ней был трёхъярусный иконостас, подарки Николая Первого и болгарские иконы как память о балканских победах.

Но 27 февраля 1917 года отряд лейб-гвардии Егерского полка, направленный для разгона демонстрации, отказался стрелять в безоружных людей и перешёл на сторону революции. Вслед за Егерским полком перешёл на сторону народа и лейб-гвардии Семёновский резервный полк, расположенный по соседству. А ещё через полгода, во время Октябрьской революции в ночь с 24 на 25 октября солдаты резервных Семёновского и Егерского полков вместе с солдатами и рабочими-красногвардейцами приняли участие в штурме Зимнего дворца, на тот момент резиденции Временного правительства А.Ф. Керенского.

Удивительно, как сохраняется в Петербурге память о людях. Обнаружились подробные воспоминания старожила квартала И.А. Зимина, который в детстве общался с семьёй Добровольских. Его бабушка была портнихой, одной их клиенток которой была Анна Ивановна Добровольская. Доверительные отношения между женщинами сохранились на всю жизнь, а их дети общались.
Вот что рассказывала младшая дочка Добровольских Елизавета Михайловна (упомянутая в открытке с фронта как Вета) о событиях 1917 года:
«Тогда, по её словам, толпы людей на улицах города буквально набрасывались на полицейских и офицеров, олицетворявших в их глазах оплот ненавистного им царского режима. Они их разоружали, избивали, а иногда даже и убивали... В те дни к её отцу, Михаилу Капитоновичу Добровольскому, прямо на квартиру, под всяким благовидным предлогом зачастили офицеры-гвардейцы Егерского полка, которые, уходя от него, старались «незаметно оставить между входными дверями свою саблю... Михаил Капитонович делал вид, что не замечал этого, а потом эти сабли вынимал, заворачивал во что-либо и нёс выбрасывать в Введенский канал.
... Церковь Св. Мирония была закрыта в начале 1930 года по личному приказу наркома по военным и морским делам К.Е. Ворошилова, к которому якобы «поступали жалобы от жителей на беспокоящий их колокольный звон», а снесена же она была в 1936... Из окон своей комнаты на 4-ом этаже (Добровольские жили в квартире № 20) их семья наблюдала за тем, как всё это происходило. Прежде, чем взорвать церковь, к ней подогнали несколько грузовиков, из подвала вынесли гробы с телами захороненных там офицеров Егерского полка, и, погрузив их на машины, вывезли на какое-то кладбище, где они были захоронены в братской могиле. После того как церковь была взорвана, строительный щебень и мусор вывезли на свалку, а место, где стояла церковь, заровняли. Отец Михаил, глубоко переживавший это событие, умер за несколько лет до начала Великой Отечественной войны.

После Октябрьской революции семью Добровольских, как и многие другие семьи, принадлежащие к бывшим правящим классам, уплотнили, подселив им в их шестикомнатную квартиру, не считая комнаты для прислуги, с двумя туалетами, ванной комнатой и телефоном, что в те годы было большой редкостью, несколько семей рабочих, которые до этого жили в подвалах. Когда мы с сестрой были дошкольниками, мама частенько водила нас к ним... Как правило, это было на Рождество. У них всегда стояла небольшая ёлка, украшенная дореволюционными игрушками. На ёлке, не под Новый год, а именно на Рождество, Тамара (внучка Михаила Капитоновича) зажигала свечи. Затем она показывала нам книги, которых у них было довольно-таки много...
Старший сын, Лев Михайлович, Лёва (1900 г.р.), которому в открытке Борис живописует детали окопной жизни, в 1922 году закончил Петроградский университет по археографическому циклу и стал работать в научно-исследовательском институте книговедения, а с 1933 года - в Институте русской литературы (в Пушкинском доме). Здесь он защитил степень кандидата филологических наук и занимал должности учёного хранителя и заместителя заведующего Рукописным отделом.

Почти сразу после начала Великой Отечественной войны Лев Михайлович был назначен уполномоченным Академии наук по руководству эвакуацией и хранением архивных и музейных фондов Пушкинского дома, которые были вывезены в июле 1941 года в Новосибирск. В конце 1944 года он вернулся в Ленинград вместе с сохранённым им рукописным и музейным имуществом. За эту работу по сохранению и систематизации древнерусских рукописей Лев Михайлович был награждён орденом «Знак Почёта», а впоследствии и орденом «Трудового Красного Знамени». Примечательно, что первой его наградой была медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых. 1613 — 1913», которой он, будучи ещё мальчиком, был награждён за то, что хорошо пел в церковном хоре в церкви своего отца.
Главным трудом жизни Льва Михайловича стала книга «Запрещённая книга в России. 1825-1904», изданная Всесоюзной книжной палатой в 1962 году.

Младший сын четы Добровольских, Аркадий (1908 г.р.), которому Борис пишет про кота, дачу и школьные драки, стал артистом и, по словам его сестры, которая в память о брате хранила на стене своей комнаты одну из афиш с его портретом, он виртуозно играл на гитаре и много гастролировал как по нашей стране, так и за границей.

Но с 1929 года выезд из страны за границу стал затруднён, и этим Аркадий Михайлович был чрезвычайно расстроен. В 1937 году он был арестован, осуждён на 10 лет без права переписки и сгинул в Дальневосточных лагерях.
Про гимназистку Тамару Добровольскую (1902 г.р.) ничего узнать не удалось. Что касается младшей сестры братьев Добровольских, Елизаветы Михайловны (1902 г.р.), «Веточки», то её муж был капитаном торгового флота. Во время блокады, однажды уйдя на службу, он домой не вернулся, и его дальнейшая судьба никому неизвестна.
... Как-то к Елизавете Михайловне под предлогом получить от неё как старожила дома какие-то сведения пришли двое молодых людей, один из которых попросил «попить холодненькой водички», которую Елизавета Михайловна принесла ему в чайной чашке из кухни. После того как они ушли, она обнаружила, что несколько старинных икон, висевших на стене около её кровати и на которые она постоянно молилась, исчезли. Елизавета Михайловна очень часто вспоминала своё счастливое детство и то, например, как она с братьями и родителями каждое лето отдыхала в Крыму недалеко от Ливадийского дворца императора Николая II, который был последним шефом Егерского полка. Умерла она в 1993 году и была похоронена, как и все её близкие, на Богословском кладбище.

Часть третья. Загадка отправителя.
Но что же сам Борис? Кроме короткой подписи на открытках он не оставил о себе никаких сведений. Ни адреса, ни воинского звания. Даже фамилия его неизвестна.
Найти его оказалось непростой задачей. Это большая и очень занимательная история, тянущая на целую главу. В ней мы узнаем, каким прихотливым образом связаны собака физиолога Павлова с отсутствием выходного костюма у молодого офицера.

Продолжение последует завтра.