Большой шлем в бескозырях

Петька оторопело кивнул, взял чашку с самогоном, сделал несколько жадных глотков. Но всё равно не выдержал и глянул на Василия Ивановича через стол. Тот, похоже, этого и ждал. Не вставая из-за стола, кивнул в сторону пустых стульев у стены: – Прошу. Моё место за столом. Теперь я буду с вами говорить, Пётр Семёнович. Вы не против? Петька опять кивнул, оторопело заметив, что ему удалось-таки оторопеть. Уже по-настоящему. Только на этот раз не от того, про что рассказывал Василий Иванович, скорее от сделанного им глотка чистейшего как слеза муншайна. Петька не чувствовал ни тошноты, которой обычно страдал в такие моменты, когда алкоголь действовал на него мутно и незаметно, сколько от самой мысли, вспыхнувшей в голове: он ни разу в жизни не видел живого эф-эшника, с которым вёл бы эти философские разговоры. Просто это представлялось возможным в силу возраста, близкого к детству. Он и не собирался ни с кем это обсуждать. Надо было только узнать, существует ли на самом деле какой-то эфиопский монастырь. Надо проверить, насколько откровенны эфэзэушники в собственных шпаргалках. Иначе не узнать. Да и насчет судьбы Печорина не помешает, подумал Петька, учитывая, какой урок он вынес из этой беседы.
— Онегин, я скрывать не стану, был либерал. Так сказать, почвенник и интеллигент. Когда же начал выполнять задание третьей параллели, получил характер жёсткий. Нордический, а когда ветер был южный, он легко мог отличить копчик от кобчика. Но дело не в том. Дело в его миссии. В самой миссии, которую он должен был исполнить в условиях эфира. За это он и погиб. Вот чем его миссия отличалась от нынешней либеральной прозападной прохиндейской проханистости. И по этой самой причине следует говорить о том, кто из них – Онегины и Ленские. Кто – Печорины и Невские. И вообще, ведь это как с Папаниным на Северном полюсе. На полюс приехали. Построили иглу. И ждут, поглядывают на кабину связи – если выключится полярное сияние, они выйдут и начнут считать часы… А когда полярного сияния нет, ждут до посинения, понимая, каким было их путешествие. (А что делать-то было? С Северного полюса в Гулаг не очень просто отправить). Но если полярной ночью вдруг прекратится сияние и станет абсолютно светло, вполне можно увидеть ледяное поле, на котором они стояли тогда… Помните?
Петька оторопело кивнул. Василий Иванович улыбнулся. Поднял указательный палец и провёл им по горлу. Петька автоматически повторил жест и опустил глаза вниз. Увидел на рукаве пятно от давно выпитого самогона. Развернул рукав, поглядел на ткань. Ткань реальности расползалась на глазах, превращаясь в маскировочный балахон. Через секунду на Петьке был тёмный рясообразный балахончик с блестящими нашивками на рукавах. Плащ за спиной превратился в такой же балахонь. Над головой, раздуваясь, стал подниматься капюшон. Всё это произошло за неуловимо короткое время, но уже в следующую секунду Петька стоял напротив Василия Ивановича. Пространство и время исчезли. Время свернулось как свиток. Сделалось беззвучным и неподвижным. Мир, где Петька находился, не имел границ. Его окружало нереальное, сверкающее и бесконечное пространство. Огромная неизбежность единственного главного аргумента — О.Н.Е.Г.А. Возникла рядом. С нарастающим свистом влилась в легкие. Сделалась невероятной. Обнажённой. Холодной. Или наоборот — огненно-горячей? Петька почти не сомневался, к чему это приведёт. Примерно так выглядели ощущения, которые возникают при встрече с лицом эфэсбэшного полковника. Однако движение продолжалось — Василий Иванович сходил с плоскости, опускался вниз, приближался, и Петька начинал слышать все его слова.
— Барон слишком зациклен на своей пятой цыганской истине, но он, не сомневаюсь, разъяснил вам, кого он хочет поймать в своё иллюзорное стойло. Однако я на месте барона поступил бы иначе. Всё просто. Барон мог бы ловить всех. Потому что на руках у него были бы все козыри.
|
</> |