Богемцы, чехи и чаши

watermelon83 — 05.12.2016 - гуситские войны (1419-1436 гг.). Предыдущая часть, вместе с пеплом Гуса, стучащим в наши сердца, лежит тут.

Оттон оставил нам пролетарское советское государство феодальную Священную империю, а мы ее просрали! Иосиф Виссарионович Сигизмунд


Верх берут экстремистские силы
Итак, Чехия, не желавшая более оставаться Богемией и Моравией, бурлила и, можно сказать, кипела. Народные страсти раскалились до бела, а раз так - жди беды. Чехов звали к топору цепам и повозкам, позволяя пить из одной чаши со священниками и обещая создать свой, особенно христианский католицизм, без воды, но с вином. Религиозные националисты писали императору Сигизмунду различные дерзости, попрекая его пеплом сгоревшего, вместе с компаньоном по путешествию на собор, Гуса и происхождением. В самой Праге, где уже было отменили гуситский приоритет в университетских вопросах, билось студенчество - германское и чешское. Чехи, окружая подвыпивших буршей на узких пражских улочках, злорадно кричали им, что их новый Папа (собор, едва развеялся дым костров, его все-таки выбрал - им оказался итальянец, хитрые прелаты добились своего!) антихрист, а сами они свиньи. И начиналась свалка, со многими побитыми и покалечеными. Император Сигизмунд, вообще не чуждый эпистолярного жанра, в ответ грозился уничтожить ересь вместе с еретиками, ежели в чешских землях Священной Римской империи не будет тотчас же восстановлен порядок. Любви в королевстве ему это, естественно, не прибавляло, да впрочем, что бы он не отвечал, изменить ситуацию было не в его силах - чехи, как говорится, уже загорелись.
Несколько лет подряд, после 1415 г., ситуация медленно, но верно сползала к анархии. Чешский король Венцель безуспешно предпринимал попытки выдержать свою, среднюю линию, поддерживая умеренных гуситов и опасаясь слишком пообидеть имперские власти. Он, бывший когда-то германским королем (его официально сместили, за профнепригодность и алкоголизм на рабочем месте) очень боялся потерять свой последний трон и безумно завидовал младшему брату Сигизмунду, ставшему не только императором, но и много раз королем, не считая остальной маркграфской мелочи. Для Венцеля, уже вынужденного уступить удачливому братцу становой хребет Священной Римской - Германское королевство, лишиться еще и богемского престола означало остаться на бобах, ни с чем. А дело шло именно к этому, по сути богемский король, внезапно очутившийся в Чехии, уже ничем не управлял и лишь пытался как-то удержаться в начавшемся половодье событий. Успешный Сигизмунд стоял рядом и сообщал всем интересующимся - устно и письменно - вот мол, до чего довел процветающее королевство мой незадачливый братец, ахахаха, т.е. ой, горе-то какое! Он, говоря образно, размахивал огромной булавой, с ленточкой, на которой красивым готическим шрифтом было написано Интервенция "Крестовый поход".
Бедняге Венцелю (пожалеем неудачника) было над чем поразмыслить! Он, конечно, мог бы броситься навстречу господствующему в королевстве гуситскому движению и, введия его в правовые рамки, опереться на чехов, чтобы выступить против императора с безупречной юридической позиции, размахивая "Золотой буллой" (утвержденной, к слову, их, с императором, общим фатером), но закавыка была в том, что никакого единого гуситского движения уже не было. Оно раскололось на две фракции, с каждой из которых ему, королю, заключать союз было не только опасно, но и бессмысленно.

К умеренным принадлежала группа чашников, сторонники который и унаследовали чисто религиозную сторону движения преподавателя и проповедника Гуса. Это были, как правило, люди состоявшиеся и состоятельные. Они хотели реформ в Церкви (не противостоя в этом собору), пить вино из одной чаши с попами и чтобы Сигизмунд не ругался - и не был королем. Увы, все эти господа могли прекрасно аргументировать свою позицию, служить ораторами и даже, иногда, зачинателями, но действительной силы за ними не было. Венцеля они безусловно поддерживали, но стоила ли их поддержка того, чтобы выходить на бой с аппаратом церкви и империей одновременно?
К неумеренным же относились табориты, прозванные так в честь горы. Когда король пытался навести в Праге хоть какое-то подобие порядка, изгнав из нее рагулей и даунбасское быдло многочисленные отряды из чешской глубинки, пришедшие защищать кого-то там - они укрылись у подножия горы Фаворской, прозванной впоследствии в честь лагеря таборитов Таборской (таким образом, последнее обрели свое название в честь горы, которая, в свою очередь, обрела название в честь них - на деле же, табор по чешски лагерь, вот и все). Грязно ругаясь и поминая всуе Бога, будущие табориты прошагали от Праги до известной нам горы почти сотню километров. Настроения вынужденными покинуть большой и красивой город это путешствие не прибавило, а обнаруженные ими на месте дислокации проповедники-гуситы (укрывавшиеся там от наказания за нападения на верных Папе священников) разожгли мрачные страсти еще сильнее. Они быстро охмурили крестьян, убедив их в том, что честным христианам вообще не нужна церковь, с ее попами, а не менее честным чехам тем более не нужны немцы, с их империей. Для таборитов, что Венцель, что Сигизмунд были одного поля ягодами - Люксембурги, хуле германцы.
Богемскому королю договариваться с такими радикалами, отрицавшими и церковь, и империю, было попросту не о чем. Да они бы и не стали, зачем? Число таборитов беспрестанно росло, а чашников оставалось столько же, сколько и раньше - потому что первые давали простые ответы и предлагали простые решения, а вторые были занудами, да еще и богатыми городскими. За такими простой народ не шел. Конечно, мы должны понимать: водораздел проходил не просто между образованными и быдлом, но между чешскими горожанами, мелкими феодалами и крестьянством - впрочем, все это одно и то-же.
Надо заметить, что говоря о двух фракциях мы сильно округляем - конечно же их было намного больше, но большинство из них не представляли собой такой силы как чашники и табориты. Хотя, некоторые были весьма любопытными - какое-то время в охваченном религиозными поисками народе существовала достаточно многочисленная группа нудистов-разбойников: отринувшие веру вместе с одеждой, они занимались исключительно грабежами и сексом. Нет, правда - толпы вооруженных голых людей врывались в деревни, начиная карнавал смерти и свального греха! Мда, неладно что-то было в Богемском королевстве.
Венцель все же попытался найти компромисс. Он пошел чашникам навстречу, в 1418 г. в королевстве вино из чаши пили и миряне, и клирики, но таборитам этого было мало, а нужна была война. Вспыхивали новые побоища, лилась кровь, число жертв все росло и росло. К лету 1419 г. король Богемии с трудом контролировал лишь свою столицу, и то на условиях соглашения с умеренными. Этот компромисс был безжалостно растоптан таборитами. Придравшись к аресту своих сторонников в Праге (где они мирно нападали на ее германоязычных жителей), радикалы вошли в столицу Богемии и принялись манифестировать под окнами ратуши, выкрикивая угрозы и требования освободить патриотов схваченных соратников. Тут кто-то очень удачно метнул в толпу камушек и пролилась кровь, воспламенив народ на подвиг. Разумеется, камень метнули из окна ратуши - мы охотно верим в это, как не поверить? распаленная проповедниками и вожаками вооруженная толпа против членов городского совета, дураку понятно, что драку начали последние. Все взревели, завопили, и бросились на штурм ненавистной цитадели имперской власти. Собственно говоря, боя никакого не было, а было побоище: дефенестрация, игра латинских слов - извлечение. Бургомистра, а ним еще человек тридцать, извлекли из ратуши - выбросив на мостовую из окон. Несчастные, кому не повезло убиться сразу, или хотя бы потерять сознание, забивались толпой, под благословение таборитских проповедников. Настоящий пир духа, торжество народа и свободы!
Сразу после этих событий, две недели спустя, захворав сердцем помирает от горя король Венцель - теперь его корона должна достаться возлюбленному брату Сигизмунду. Пражане-немцы и германоязычные горожане создают нечто вроде отрядов самообороны, стараясь защититься от распаленной кровью деревенщины.

Был у нас бургомистр один, так ему по чешски говорить, а он и лыка не вяжет! ну мы его с окошка и выкинули, пущай полетает!


Первый поход комом
В Богемии началось черт знает что: новым королем, это понимали все, должен был стать Сигизмунд, которого табориты не любили как немца и римского императора, а чашники просто как человека и богемского короля. Последний же от короны отказываться не собирался, и вообще обещал Святому Престолу навести в Богемии конституционный христианский порядок.
Между тем, в Праге наступила некоторая реакция, в смысле отрезвления. Умеренные и немецкие пражане молчаливо соединились в желании выпихнуть таборитов поскорее обратно, в своей горный лагерь-город. Радикалы ушли, но обещали вернуться, на этот раз навсегда. Вместе со злобными таборитами из Праги ушел полевой командир наемник и старый разбойник (натурально, грабивший со своей шайкой людей на большой дороге) Ян Жижка, успевший потерять в многочисленных приключениях глаз и совесть (он сражался в Столетней войне против англичан, в балканских походах против турок, и на востоке, вместе с тевтонцами, против поляков и литовцев - как видим, ему не больно-то везло). Вновь собравшись у горы, табориты принялись вооружаться - принимать нового короля Сигизмунда они не собирались в любом виде, последний об это знал, а стало быть предстояла борьба.
Как же - и чем? - собирались бороться крестьяне Жижки (к этому времени он выдвинулся среди таборитов в качестве ведущего командира)? Из-за социальных особенностей их воинства, не могло быть и мысли о том, чтобы выставить против войска императора рыцарскую конницу, ее попросту не было. Значит, речь могла идти только о пехоте, значит, речь могла идти только об обороне. Табориты и в целом собирались защищаться, теперь же к обороне стратегической добавлялась концепция обороны тактической - а уж ветеран Жижка не раз наблюдал как массам сплоченной и обученной пехоты (будь это длинные луки английского короля или янычары османского султана) удавалась отразить мощный, но трудноуправляемый конный поток.
Итак, как же крестьянин, не будучи самоубийцей, мог осмелиться выйти на бой с профессиональными воином? Табориты предложили сразу два решения, ставших прекрасным подспорьем их решимости, помноженной на массу (сторонников): воз и цеп. Идея, что называется витала в воздухе: собственно первые вагенбурги применяли еще древние германцы, а уж найти достаточное количество повозок крестьянской армии было не трудно. Создавался лагерь-западня: собравшиеся в нем, за прямоугольником из боевых возов (с пушками), защитники не могли надеяться уцелеть в бегстве - они могли или победить, или погибнуть. Такой передвижной табор, при достаточном количестве защитников (обычно он насчитывал 5-6 т. бойцов, по 10-20 человек на воз), мог быть сокрушен лишь комбинированными действиями обученной пехоты и артиллерии, тогда как для его создания нужны были только люди и возы. Уже после начала борьбы и первых успехов, табориты в большом числе обзавелись пушками и бомбардами, но тогда, в начале славных дел, главным оружием пролетариата и беднейшего крестьянства стал простой деревенский цеп - ставший, после определенной модификации, вторым фактором, позволивший отрядам таборитов биться с имперскими васдниками. Цеп, орудие труда крестьян (двухметровая палка, с привязанной к ней еще одной, меньшей палкой), легким движением руки превращался в нечто среднее между булавой и алебардой - привязанной веревкой или прицепленной цепью к древку чушкой было так удобно оглушать рыцарей и прочих всадников, оторопело глядящих на мобильную крепость врага, с ее повозками и дрекольем между ними. Деревянное копье против рыцаря уже не помогало, а металлическое стоило дорого - так что боевой цеп стал прекрасным решением из серии дешево и сердито.
Надо отчетливо понимать, что только совокупность всех вышеперечисленных аспектов делали таборитов грозным противником: в чистом поле, в правильном сражении, у них практически не было шансов: рыцарь, тяжеловооруженный всадник, все еще оставался несокрушимой машиной смерти, как среди подобных себе, так и в качестве индивидуального бойца, но фанатизм таборитов, заменявший им дисциплину и дававший прекрасную мотивацию, получил точку опоры - табор с многочисленными и ревностными защитника стал крайне трудно разгрызаемым орешком. Призрак пехотная революции продолжал бродить по Европе, спустя пятьдесят лет он обретет плоть в победах швейцарских пик над бургундским рыцарством. Как видим, дело было не только в цепах, возах или все большем распространении ручного огнестрельного оружия, которое позволяло любому сельскому олуху без особенной подготовки удачно пальнуть в славного рыцаря - дело было в людях, и только в них.
Таким образом, к весне 1420 г. большой Табор породил десятки таборов меньших, таборов наполненных привыкшими к труду фанатиками, терять которым было особенно нечего - жизнь в лагере, рядом с женами и детьми, с ее сочетанием привычных крестьянских дел и новых воинских обязанностей, была ничуть не хуже прежней, да еще и налетом новизны. Одна половина таборитов обрабатывала землю, другая - охраняла их. Потом они менялись. Имущество было общим, а жены, увы, нет.
В это самое время Прагу вновь залихорадило. Изгнание из нее таборитов лишь на время примирило враждующие стороны: чашники все так же старались создать свое Чешское королевство, с чашами и без индульгенций, но в рамках империи, а немцы требовали вернуть старый режим, наказать виновных в убийствах лета 1419 г. и вообще остановиться. Так как последним управлять страной не давали, а чашники этого делать попросту не умели, то стороны быстро перешли от недоверчивого союза к откровенной враждебности. Католическо-имперские лоялисты (употребим этот термин) постепенно собирались в Куттенберге (современная Кутна-Гора, прости Господи), шахтерском городе, когда-то породившем первую в Европе серебряную лихорадку. Их было мало, поддержкой народа они не пользовались, но зато с ними был Папа и император. Избранный на соборе в Констанце Мартин V не мог безучастно наблюдать за тем как укрепляется в Чехии ересь. Во-первых, он был первым нормальным Папой за почти сорок лет схизмы, а во-вторых, он был вторым нормальным Римским Папой находившимся в собственно Риме - и теперь, после этого, допустить отпадение от католицизма целого королевства? чтобы его жители - страшно сказать - ушли потом к ортодоксам? никогда! Религия и политическая целесообразность взялись за руки: как Папа, Мартин должен был вернуть в лоно церкви заблудший народ; как светский князь, он должен был отблагодарить императора Сигизмунда за поддержку и помочь ему стать богемским королем. Выбора нет - Мартин V объявляет крестовый поход, поручая императору его проведение.
А Сигизмунд только этого и ждал. Он давно уже собирал в Силезии войско для похода на Прагу, проблема была лишь в нехватке денег и непопулярности войны как таковой - ну какой интерес биться с крестьянами? ни выкупа тебе, ни добычи. Тем не менее, деньги и призыв Папы сделали свое дело: весной 1420 г. небольшая армия императора, состоящая из германских, венгерских и польских рыцарей, силезских горожан-пехотинцев и итальянских наемников-стрелков (и всяких бездельников идеологических бойцов-крестоносцев), вошла в Богемию. Имперское войско насчитывало, самое больше, два десятка тысяч человек, значительная, если не большая, часть из которых не представляла никакой боевой ценности.

В тяжелую годину нашествия контртерорристов крестоносцев, чешский народ продемонстрировал массовый гыррр




Провал антитеррористической операции
Первым делом император соединился с богемцами в Куттенберге, намереваясь после идти на Прагу, в цитадели которой все еще держался верный ему гарнизон. Он предъявил пражакам крайне тяжелые условия: прекратить осаду цитадели и разоружиться. Чашники, контролировавшие столицу королевства, внезапно обнаружили, что сопротивляться императору им нечем - не было ни войска, ни денег. И они обратились к таборитам.
С десятком тысяч лучших бойцов Жижка двинулся к Праге. На марше один из его таборов атаковали крестоносцы (рыцари-госпитальеры), но чехам удалось отбиться. Сначала они хотели даже сдаться, но гордые госпитальеры решили капитуляции не принимать и поплатились: четыре сотни таборитов легко отразили натиск 2 т. крестоносцев, убив заодно их командира. Были и другие стычки, закончившиеся победой войск Жижки. Ободренные этим успехами чехи спокойно дошагали до Праги и, выбрав место повыше (Виткову гору), принялись обустраивать новый табор. Вместе с привычными повозками, Жижка воздвиг еще и полевые укрепления, и даже башню. Прибывшему в мае к Праге Сигизмунду все это казалось лишь первым препятствием к победе - он боялся не столько каких-то лагерей крестьян, сколько стен второго по размерам города империи. Намереваясь не штурмовать, а блокировать Прагу, император решил сперва разделаться с таборитами. Но перед этим следовало облегчить положение пражского гарнизона - он уже почти голодал, а голодные желудки солдат, как известно, к скорой сдаче. Хотя осажденным легко удалось отбить прямую атаку таборитов, нехватка еды и воды в цитадели делала ее капитуляцию вопросом ближайшего времени. Надо отдать Сигизмунду должное - операция была проведена весьма элегантно: покуда войско императора демонстрировало решительные намерения, а бойцы Жижки готовились биться с ним, колонна повозок с продовольствием, водой, порохом преспокойно прошла в крепость и точно так же из нее вышла, прихватив заодно несколько сотен лишних ртов - лошадей, совершенно бесполезных в цитадели, но весьма пригодившихся войску императора. В это время табориты бестолково наскакивали на ощетинившиеся пушками позиции имперцев и с уроном отошли. Первый раунд остался за Сигизмундом, но чтобы начать правильную осаду Праги следовало окончательно разобраться с назойливым врагом. И император повел войска на штурм Витковой горы.
Собственно сражением это можно назвать с трудом, скорее речь идет о неудавшейся атаке. Но она, эта неудача, повлекла за собой последствия стратегического характера - стало очевидно, что император не владеет полем боя, инициативой - и привела к отступлению имперских крестоносцев, а следовательно и провалу всей кампании Сигизмунда. В июле 1420 г. около 3-4 т. имперских вояк вышли из лагеря и атаковали укрепления Жижки. Сперва им сопутствовала удача - построенная таборитами башня была взята слету, но потом продвижение спешенных рыцарей и пехотинцев замедлилось - местность, деревянные стены укреплений и суживающийся фронт атаки делали боевую задачу крайне трудной. Кроме этого, табориты палили из пушек и бомбард прямо в упор, били по железными головам цепами, а рядом стояли их женщины и вопили что есть мочи, не гнушаясь метать во врагов камни. В решающий момент к защитникам укреплений подоспел Жижка, вместе с резервом - и имперцы отступили. Но, увы, навстречу им шел центр и хвост колонны, еще не знавшей о печальной участи своей головы - произошло обычное в таких случаях дело: давка и столпотворение. Арбалетные болты, залетавшие в эту кучу-малу со стороны таборитов, спокойствия не добавляли. Покуда господа германские офицеры наводили порядок в многонациональном императорском воинстве, из города вышла инициативная группа граждан, во главе со священниками, и атаковала колонну с фланга. Штурмовая группа, с потерею людей и чести, бежала обратно в лагерь, чехи торжествовали - ненавистный Сигизмунд был посрамлен!
Пока добрые победители, исполненные христианского смирения, деловито добивали раненых, в имперском лагере начались разногласия. Собственно говоря, что произошло? Войско Сигизмунда не было разбито в обычном смысле, оно не было даже серьезно ослаблено, но неудачи нарушили и без того хрупкую машину крестового воинства: наемники требовали денег, феодалы попросту разъезжались. Споры о виновниках неудачи (немцы валили все на трусливых иноземцев, те огрызались) маскировали полное отсутствие мотивации у участников похода - лето заканчивалось вместе с деньгами, а получать от богемского крестьянина цепом по голове за просто так никто не хотел. Да к тому же, стало известно о том, что осаждавшие Табор войска были отбиты в ночной вылазке врага - отряд из Праги ударил по лагерю осаждавших, табориты поддержали, и немцы отступили. В общем, как бы осаждавшим Прагу войскам самим не оказаться в осаде - посреди мятежной Богемии. Войско стремительно расползалось, от Сигизмунда уходили целыми отрядами. И он отступил, сняв осаду - быстрой победы не получилось, начиналась осенняя кампания.
Стремясь хотя бы немного восстановить пошатнувшийся престиж, император затеял деблокаду нескольких крепостных гарнизонов в небольших городах под Прагой, но и тут его ждала неудача. Клятвенное обещание Сигизмунда прийти на выручку защитникам Вышеграда (города фактически созданного его отцом-императором) было перехвачено таборитами и Жижка успел подготовиться к встрече: конный авангард немецких и венгерских всадников был встречен рядами повозок и пушек, потеряв нескольких сотен человек имперцы бесславно отошли, а Вышеград сдался. Удрученный этими неудачами и тем что с трудом набранное им войско таяло как снег весной, Сигизмунд покинул негостеприимное королевство, уведя остатки своей армии в Венгрию.
Победоносный Жижка принялся отвоевывать Чехию для чехов взад: табориты бесстрашно ломились на штурм крепостей, разрушая их стены артиллерией и безжалостно уничтожая небольшие гарнизоны. В одном из таких штурмов их полководец лишился последнего глаза - какой-то имперский арбалетчик, совершенно точно рассчитав эффект, метким выстрелом попал в растущее неподалеку от Яна дерево, щепки от которого и лишили его остатков зрения. Это не помешало прославленному вояке и дальше руководить своими таборами: после захвата основных городов Богемии его люди атаковали уже упоминавшихся нами нудистов-свингеров, совершенно их уничтожив (с той поры красивые чешки - только обувь). В это же время чашники, сиречь чешская общественность, низложили Сигизмунда - он более не король Богемии! Кроме этого, чешские интеллигенты лишили германских епископов земельных владений, постановили вести церковную службу на родном языке, упразднили симонию и отпущение грехов за деньги. Параллельно с этими благими делами, чашники пытались как-то отделаться от ставшего опять ненужным Жижки сотоварищи - характер последнего, и без того тяжелый, случившаяся слепота легче не сделала: "Страшный слепец" пугал их своим античным стоицизмом и непреклонностью. Покуда умеренные и неумеренные разбирались между собой, империя и католический мир готовились к новому походу - на этот раз все должно было получиться, верили Папа Мартин и император Сигизмунд.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив